Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования - Сборник статей

В другой автобиографии (в виде письма к А. С. Ященко) он несколько подробнее рассказывал о литераторской стороне своего существования: «… я с весны 19-го года по март 20-го служил в Доброармии, где был редактором Литературно-Политич[еского] Пресс-Бюро при Отделе Пропаганды и снабжал соответственными статьями моих многочисленных сотрудников все газеты Юга России, сочувственные идеям Доброармии. Сам я лично за это время написал штук 40 статей за моей обычной подписью С. Кречетов, напечатанных во многих южно-русских газетах. […] В Ростове в декабре 19 года я выпустил журнал искусства и литературы “Орфей” (под редакцией моею и Евгения Лансере), единственный журнал на территории Доброармии. (Вышел только 1 №, с репродукциями вещей Билибина, Лансере, Силина и т. д.). За пребывание в Париже (с весны этого года) написал несколько статей в “Общем Деле” и в Пражской газете “Русское Дело”. Напечатал в разное время несколько стихов в южнорусских газетах и в том же “Орфее”. Из работ, готовящихся к изданию, есть сборник стихов (который негде издавать!) и сборник статей по истории новой русской литературы, – нечто вроде последовательного курса. Это – те лекции, которые я читал в плену моим сотоварищам-офицерам. Если это привести в порядок и подработать, выйдет стройная книга»[561].

К этому времени относится первое из его писем к И. А. Бунину, хранящихся в Лидсском архиве. Оно датировано 17 сентября 1919 г. Как кажется, в нем весьма наглядно показано, как литературная и политическая деятельность сопрягались им в годы Гражданской войны.

Дорогой Иван Алексеевич!

Вам пишет Сергей Алексеевич Кречетов (редактор «Грифа»), вновь возникший на русском горизонте после 4 лет отсутствия (фронт и немецкий плен). Я сейчас в Ростове – Литер[атурное] Пресс-Бюро Отдела Пропаганды, которое снабжает все дружественные Добрармии газеты литературно-политическим материалом на циркулярных началах.

Кроме того, я являюсь редактором нового ежемесячника «Орфей» (частное издание[562]). Из прилагаемого оттиска Вы увидите его характер и цели. Очень прошу Вас принять в нем участие и со всевозможной скоростью прислать для него нечто. […]

У нас с Одесским Освагом есть постоянные сношения, и потому направьте материал через нач[альника] Одесского отделения Освага полк[овника] Апухтина[563], – он всегда перешлет пакет. О согласии не откажите телеграфировать (проще – по адресу: Ростов. Осваг. Пресс-Бюро. Кречетову), чтоб я мог поместить Ваше имя в список сотрудников. Очень прошу также: сообщите литературным людям об «Орфее» и просите направлять мне материал.

Жму Вашу руку. Верю, свидимся в Москве[564].

Следующий этап его биографии – жизнь в Париже. «В Париже пробыл с весны 20 по весну 22 года. Состоял около года негласным доверенным политич[еским] корреспондентом Главнокомандования (ген. Врангеля), сообщая туда доклады о парижских настроениях и кознях против Русской Армии. Одновременно, год с лишним состоял секретарем Правления “Русско-Французского Акц[ионерного] Общества”…»[565]. К этому периоду относится план создания некоего издательства. 4 / 17 апреля 1920 г. В. Н. Бунина заносит в дневник: «Вчера Мих. Ос. [Цетлин], Толстой и Ян были вечером у Львова. […] Говорили об издательстве. […] с маленькими деньгами начинать не имеет смысла. В Берлине затевается книгоиздательство, основной капитал 8.000.000 марок. Они хотят приготовить русские книги для будущей России. […] Ян возражал, говоря, что можно и здесь устроить книгоизд., т. к. здесь можно собрать хороший букет из современ[ных] писателей. […] Редакторами намечаются Ян, Толстой и Мих. Ос.»[566]. Но довольно существен опущенный публикаторами фрагмент: «Утром был Кречетов. Принес смету. Он в тяжелом денежном положении, а едва ли ему удастся играть первую роль в книгоиз[дательстве], т[ак] к[а]к Цетлиным он определенно не нравится, а между тем в некоторых отношениях он может быть полезен, нужно только его держать в границах»[567].

Характерно, что в это время Кречетов вполне определенно судит коллег по их политическим взглядам, а не по художественным достоинствам произведений. Так, в письме к Бунину от 6 сентября 1920 г. он с удовольствием пишет: «Был у Бальмонта. Очень рад, что он не большевик и не социалист»[568].

Весной 1922 г. Кречетов перебрался в Берлин, где «сделался редактором и автономным руководителем основанного на средства моего покойного друга, герцога Г. Н. Лейхтенбергского, Национального Издательства “Медный Всадник”. За годы эмиграции выпустил там значительное количество книг, в частности, ряд патриотических романов моего другого близкого друга ген. П. Н. Краснова. В тот же германский период жизни имел честь лично познакомиться с ген. П. Н. Врангелем и пользоваться его расположением и доверием. […] За время эмиграции выпустил еще книгу стихов “Железный перстень” (К-во “Медный всадник”) и время от времени сотрудничал в различных заруб[ежных] изданиях»[569].

Не будем подробно останавливаться на тех сведениях о деятельности издательства «Медный всадник», которые обнаруживаются в письмах к Бунину, а извлечем лишь одну нить: историю отношения Бунина к творчеству П. Н. Краснова. В последнем случае, как правило, цитируют позднюю запись Бунина – больше он, сколько нам известно, о Краснове не отзывался. В дневнике 28 июля 1940 г. Бунин записал: «Читаю роман Краснова “С нами Бог”. Не ожидал, что он так способен, так много знает и так занятен»[570]. Однако в 1920–1930-х гг. Бунин совсем не был склонен хвалить прозу Краснова, несмотря на собственные обещания и настоятельные просьбы Кречетова, а в конце концов и вовсе впрямую отказал Кречетову в рецензии на его сочинения. Нельзя исключить, что семилетний перерыв в переписке был связан именно с обидой Кречетова на это нежелание.

Еще 11 декабря 1922 г. он писал Бунину: «В поcледних числах октября или первых числах ноября мой друг Петр Николаевич Краснов отправил Вам […] все 4 тома II издания своего романа “От Двуглавого Орла к Красному Знамени”, который (во II издании) вышел в совершенно переработанном виде и уже не представляет собой того “сырья”, каким мы его прочли в I издании. Когда мы с ним виделись летом, я ему сказал о Вашем благосклонном (в целом) отношении к его труду, несмотря на его сырой и непроработанный вид, и он был этим страшно утешен, т. к. и ценит и любит Вас до крайности. […] Книга написана действительно “слезами и кровью”, а сам ее автор, которого я близко узнал в это лето и еще больше полюбил, есть крупный русский человек огромной душевной чистоты, сильной воли и редкого благородства. […] Он […] заслуживает всякой поддержки, ибо писания его – сильное оружие борьбы против красных, да и сам он, я убежден, политически небитая карта и в будущей России еще сыграет большую роль. Вот если бы Вы черкнули в “Слове” рецензию об его II издании, это было бы совсем хорошо, и он был бы в восторге. Но это – дело Ваше».

Бунин ничего не черкнул, и через 4 года, 31 августа 1926 г., Кречетов снова его атаковал: «Еще в конце зимы я писал Вам письмо, доказывая, что Вам надо когда-ниб[удь] наконец написать свое слово о Краснове и его романах, так как наша левая критика (а иной и нет) всячески стремится провести на Краснова взгляд, как на Вербицкую. Между тем это совершенно не так, и Краснов, Вы сами знаете, идет литературно вперед с каждой книгой и имеет полное право называться писателем. Весною, при нашем личном свидании в Париже, Вы обещали мне непременно написать статью о Краснове летом […] Я читаю “Возр[ождение]” все лето и статьи этой не вижу. Лето кончилось. Дорогой мой! Исполните Ваше обещание. Кому иному признать Краснова в “ранге” подлинного писателя, как не Вам, старшему на нашем Русском литер[атурном] Олимпе? Мне будет очень больно и горько, если Вы так и не сделаете этого. Для поддержки русского духа в русских людях его книги – большая сила, и надо это сказать».

О той обиде, с которой Кречетов отнесся к прямо выраженному нежеланию Бунина писать о Краснове, свидетельствует письмо, помеченное 27 октября 1926 г.:

Ваша открытка, что Вы не станете писать о Краснове, больно ударила меня в сердце. Вы пишете, что Вы не можете исполнить моей «просьбы». ПРОСЬБОЙ это было год тому назад. С тех пор же, как Вы и письменно и лично дали СЛОВО ее исполнить, это стало Вашим ОБЕЩАНИЕМ. «Давши слово, держись». Вы же хотите его нарушить. От Вас, сознаюсь, я этого не ждал.

Это одно. Теперь другое. Другое в том, что в данном случае дело вовсе не сводится к узкому и чисто личному вопросу о том, что я о чем-то Вас просил, а Вы что-то мне из приязни обещали, а потом уклонились «за недосугом». Здесь дело идет о восстановлении литературной СПРАВЕДЛИВОСТИ, носителем и высшим арбитром коей я Вас почитал и хочу почитать. Ужели напрасно? И притом о такой справедливости, которая имеет значение для Русского дела, которому и Вы, и я, и Краснов одинаково, хотя бы и каждый по-своему, служим.