Советник президента - Андрей Мальгин

— Ну что, Валентина, больше вам ничего на стене не написали? — как-то игриво спросил этот ветеран номенклатурной поликлиники. Не так давно по просьбе четы Присядкиных он сделал целый репортаж с изгаженной лестничной площадки, и этот репортаж был бережно вырезан Валентиной из газеты и подшит в папочку «Преследования».

— Нет, к счастью. Но живем в напряжении, — загадочно сказала Валентина. — Извини, Джульетто, я привела Игнатия к врачам, нет времени, потом поговорим.

— Ну звони, если еще что произойдет…

— Тьфу-тьфу-тьфу… — ответила Валентина. — Лучше б ничего не происходило. Игнатий за все это время не проронил ни слова. Он молча пожал руку итальянцу при встрече, и точно так же промолчал, когда прощался. Лицо его было абсолютно серого цвета.

— Игнатий, ты как? — с тревогой спросила Валентина.

— Еще хуже стало, — ответил Игнатий и спросил у гардеробщицы: — А где тут у вас на первом этаже туалет?

— А на первом этаже нету, — радостно ответила гардеробщица.

— Валь, бегом найди мне туалет! — потребовал Присядкин. Валентина закричала на уборщицу: — Вы что, не видите, человеку плохо! Я знаю, тут есть туалет. Вы же сами куда-то ходите?

— Я-то, может, и хожу, — ответила вредная тетка. — А вам туда нельзя. Присядкины побежали к лифту, которого пришлось еще порядком подождать. На пятом этаже туалет нашелся неподалеку от перехода в третий корпус. Игнатий там скрылся и очень долго не выходил. Как только Валентина приняла смелое решение пойти в мужской туалет и поискать его там, он, наконец, выполз. Было видно, что он еле держится на ногах. «Черт, а до врача тащиться, наверное, километр», — подумала Валентина. Действительно им предстояло перейти по длинному извилистому коридору в другой корпус, а там снова садиться в лифт. Эти жуткие советские лифты ездили медленно и чертовски долго не закрывали двери, после того как в них погрузишься. Тем не менее она дотащила Присядкина до нужного места практически на себе. Точно так же выносили, наверное, бойцов с полей сражений фронтовые сестры милосердия. У дверей кабинета Присядкин рухнул в кресло. Увидев его, сидевшие у дверей две старухи хором, не сговариваясь, сказали: — А мы без очереди не пропустим!..

— А кто вас будет спрашивать?! — грубо ответила Валентина и ворвалась внутрь кабинета. Внутри оказался художник Борис Ефимов, только что по всем программам телевидения отпраздновавший свое 104-летие. Дальнейшие события развивались стремительно. В кабинете Игнатий потерял сознание. Ему устроили промывание желудка, всяких лекарств вкололи, наверное, литр, спустили на специальном лифте вниз и повезли на «скорой» в ЦКБ. Положили в инфекционное отделение. Валентину поразило, что в инфекционных боксах лежат по двое. Соседом Присядкина оказался отвратительный беспрерывно куривший мужик.

— А вы уверены, что у них одинаковые инфекции? — спросила Валентина у врачей. — Может, они заразят друг друга? — Заразят, вылечим, — равнодушно ответил ей лечащий врач, видимо, только что закончивший институт и попавший в ЦКБ по блату. На вид ему было лет двадцать, не больше, хотя Валентина, конечно, понимала, что в двадцать лет институтов не кончают, тем более медицинских. Валентина бросилась жаловаться к заведующей отделением, но та оказалась, как на грех, в отпуске. Тогда она побежала к главврачу. Тем временем у Присядкина взяли разные анализы и поставили капельницу. Главврача удалось запугать («Советник президента! Его здоровье на контроле у президента! Президент сам будет звонить! Министр здравоохранения уже поставлен в известность!»). Было принято решение перевести его в люкс. Дело осложнялось тем, что люксы все находятся в инфекционном отделении № 4, а Присядкин под свежей капельницей лежал в инфекционном отделении № 3. А это совсем другое здание. «Господи, и здесь у них гигантомания!» — отметила Валентина. Дождались, пока капельница кончилась, заставили встать, одеться и своим ходом повели в другой корпус. Лифт не работал, на первый этаж шли пешком. «Ну и бардак! А еще ЦКБ называется. Когда Машка лежала тут с почками, порядку было больше». Наконец, добрались до цели. Люкс оказался большой пустынной комнатой с весьма непритязательной мебелью. Зато был отдельный выход на улицу, и даже имелся ключ, на который Присядкин, когда поправится, будет самостоятельно закрывать дверь, отправляясь на прогулку по больничному парку. Как только Валентина разместила Присядкина, она отправилась на беседу к новому лечащему врачу. Это оказалась сама заведующая четвертым отделением. Видимо, после криков в кабинете гравврача его действительно решили лечить по высшему уровню. Валентине она понравилась. Внушительная еврейская женщина. Чувствовалось, что знаток своего дела. Взяток не вымогала, всю серьезность положения оценила, у больного появлялась каждые полчаса. Наконец, пришли результаты анализов.

— Знаете, — сказала Валентине заведующая, — похоже, что он не наш клиент. Инфекции нет, но налицо тяжелое пищевое или химическое отравление. С этими делами его переведут в другое отделение. Конечно, торопиться не будем, до завтра полежит у нас. Интенсивно займемся деинтоксикацией. Тем более к утру придут более детальные анализы. Скажите, а чем он питался на завтрак?

— Он выпил чаю и съел бутерброд с красной икрой, и уже через полчаса… даже раньше… стал жаловаться на тошноту. Понос начался практически сразу. Состояние резко ухудшалось…

— Икра-то хоть свежая была? Где купили — в магазине или на рынке?

— Господи, при чем тут икра. Я тоже ее ела утром, и Машка ела, и мы здоровы, слава богу.

— Ну а вечером что ел?

— Все то же самое, что и я.

— Дома питались или где?

— Нет, на презентации в Академии художеств.

— Я думаю, если пищевое отравление подтвердится, вам завтра придется дать точное название организации и адрес, где вы ужинали. Таков порядок. Но это, повторяю, будет уже в другом отделении. «Какой позор! Зурабу Церетели сообщат, что у Игнатия отравление с поносом, и начнут трясти его кухню. Пойдут сплетни… Да, нехорошо».

— Скажите, а ухудшения не будет?

— Ну это смотря чем он отравился. Сейчас содержимое желудка, кровь, кал и моча изучаются. Лаборатория у нас хорошая. Езжайте лучше домой. Он в надежных руках. На ночь мы прикрепим к нему индивидуальную сиделку, а утром, если положение стабилизируется, переведем в другое отделение. До конца дня его посетят терапевт, гастроэнтеролог и токсиколог. Вам здесь сидеть совершенно необязательно. Валентина спустилась вниз. Водитель Колька тут же сообщил, что два раза звонила Маша, которая не знает, ждать машину или нет. Уроки-то кончились.

— Ну езжай пока по направлению к школе, потом разберемся. Тут же раздался звонок от любящей дочери:

— Мать, в чем дело? Я тут час уже торчу. Где машина?

— Имей совесть. Я отвезла отца в больницу. Он отравился, дело плохо.

— Жить будет? — как-то весело спросила Машка.

— Ну что ты говоришь?

— Шутка.

— Ну раз шутка, могу сейчас заехать за тобой, а потом вместе поедем домой.

— Ну, естественно, заезжай. Не ехать же мне на метро. Как только Валентина с дочерью вошли в квартиру, Машка рванула на кухню к холодильнику. Валентина застыла: прямо перед ее глазами, на обеденном столе, лежала книга «Всемирная история отравлений». Страшные подозрения зашевелились в голове у Валентины. Она пошла на кухню.

— Маша, а что это за книга? Откуда она у нас? «Неужели это Машкиных рук дело? Как раз момент удачный: завещание подписано…»

— Этой книге, мама, сто лет. Я нашла ее у папы в библиотеке.

— Да, странно, — заметила Валентина, листая фолиант.

— Написано: 2004 год издания.

— Господи, вот дура, ты думаешь, это я его отравила?

— Да ничего подобного я не думаю. С чего ты взяла. Кстати, завтра утром мне точно скажут, чем он отравлен.

— Очень интересно. Не забудь сообщить мне. Но я бы на твоем месте уже начала обзванивать корреспондентов. Отравление, знаешь ли, тоже можно повернуть как покушение на убийство.

— Идея неплохая. Но это я завтра буду делать, в зависимости от того, что мне скажут в больнице. Может, он банально икрой отравился, а я, как дура, шум подниму.

— Да? А почему ж я тогда икрой не отравилась?

— Ну я тоже не отравилась. Не надо пороть горячку с этими корреспондентами. Всему свое время, Маша. «Все-таки Машка что-то скрывает. Вижу по морде. Точно такое же выражение лица у нее было, когда нам стену изрисовали».

— Маша, я давно хочу задать тебе один вопрос.

— Задавай.

— Ты какое-то отношение имеешь к тому инциденту, когда нам на стене написали мерзость?

— Да ты что. Конечно, нет.

— Да? А мне показалось, что вы с Василием как-то к этому причастны. И я даже специально обратила внимание милиции, чтобы с ним поработали отдельно. Очень он мне внушил подозрения в тот день.