Медные трубы Ардига - Владимир Михайлов

То есть рассчитано у них все было правильно. И, продолжай они начатую циркуляцию, скорее всего, им удалось бы разойтись со снарядом. Но у них случилась заминка, они как бы чуть притормозили – только на миг, но и этого оказалось достаточно. А причиной тому была, скорее всего, моя секундная растерянность: маневр того корабля оказался для меня неожиданным, потому что он изменил плоскость, в какой происходил его поворот, и волна, которую он гнал перед собою, устремилась прямо ко мне, в моем направлении. Во всяком случае, так мне в тот миг показалось. Я невольно, не успев еще как следует определить обстановку, дернулся и (потом мне за это было стыдно перед самим собой) сделал неверное движение. Хотел резко отработать в сторону, но вместо этого – все-таки маловато было у меня практики в таком скафандре – нажал не то и не там и остался на месте – но отменил режим незримости. И, естественно, сразу же был замечен. Наверное, не только они напугали меня, но и я – их: человек в чужом скафандре вполне мог – и даже скорее всего – оказаться диверсантом, способным, сблизившись, совершить какое-нибудь опасное действие – ну, хотя бы обстрелять корабль из обычного дистанта с минимального расстояния. Вреда такой обстрел не нанес бы никакого, за исключением одного: режим незримости – дело весьма тонкое, и даже небольшое повреждение внешней обшивки привело бы к его отключению; корабль оказался бы видимым для все еще незримого противника, и это сразу сделало бы их силы неравными. Наверное, тот, кто управлял тем кораблем, человек или компьютер, мгновенно отреагировал на изменение обстановки и принял новое решение, принял почти сразу, но только почти. Это и стало причиной заминки, крохотной, но достаточной.

В результате торпеда «Триолета» поймала цель и с не очень громким звуком воткнулась в борт. Слышно было прекрасно: вода все-таки. Я невольно зажмурился, ожидая взрыва, и это было неразумно, но зато не стал бросаться на дно – и правильно. Взрыва не произошло, никакого пламени, никаких осколков и обломков. Там, где только что находился корабль, на какие-то мгновения возник черный, абсолютно непрозрачный шар и раздался, я бы сказал, короткий, но глубокий вздох или, быть может, кряканье. Наверное, и еще что-то было, но я успел заметить только, что шар этот стремительно кинулся на дно – и исчез в нем, оставив вместо себя лишь несколько превышавшее его размерами облако из донного материала (все-таки это был ил), – и тут же я пожалел, что даже квадрат моего расстояния от места происшествия оказался маловат: меня настигло волной, когда генератор и все вокруг него перестало существовать в первоначальном виде, и только что устремившаяся туда со всех сторон вода стала возвращаться на свои исходные рубежи. Крутя одно сальто за другим, я всерьез испугался, что унискаф такого обхождения не вытерпит, но он выдержал, и я в нем – тоже, хотя и ощущал, что синяков появится немало. В общем, когда я снова смог наблюдать окружающее без помех, смотреть оказалось не на что: преследовавшего нас корабля больше не было в природе. Когда-нибудь разведчики обнаружат в этом месте компактное, но очень незначительное залегание неглубоко под донной поверхностью разных металлов и других элементов, порой весьма экзотических, но вряд ли они догадаются, какому событию это месторождение обязано своим существованием.

Смотреть было не на что. Подумав так, я сразу же спохватился: cтоп. А водолаз? Тот, замеченный неподалеку отсюда? Где он? Уцелел? Он ведь был нужен мне, этот человек. А теперь стал, кроме прочего, и важным свидетелем того, что мы действовали в полном соответствии с правом: первыми не нападали, а лишь ответили на враждебные действия против нас. Где же он?

Направление, в каком он двигался, мне известно, и если исходить из того, что он никуда не сворачивал – а зачем бы ему? – значит, и мне следует плыть по этому вектору. Но прежде…

– «Триолет»! Поздравляю с отличной операцией. Я остаюсь за бортом, веду поиск водолаза, замеченного ранее. Прием.

«Человек находится в двух милях от вас к юго-западу, в подводных зарослях. Движется со скоростью ноль пять узла. Описывает кривую радиусом – округленно – пять миль. На борту все в порядке. Сохраняю режим, веду зарядку батарей. Конец связи».

Лег на курс. Включил фару. Что-то там виднеется впереди. Да. Водолаз. И, кажется, не вырубленный, а в сознании: отреагировал на изменившееся освещение и начал, сбавив скорость, поворачиваться ко мне.

И вдруг сумасшедшая мысль пронзила мое сознание и заставила не только ускорить движение, но и опять выйти из режима незримости: а вдруг это все-таки Лючана? Невероятно, конечно, но вдруг?..

Не могла она тут быть. А сумасшедшая мысль сверкнула потому, что я вдруг ощутил совсем рядом – не знаю, что именно, скорее всего какое-то из ее тонких тел – и совершенно четко воспринял неслышимый крик: «Ра, помоги мне, у меня больше нет сил…»

И я, собрав всю свою энергию в комок, излучил ее в пространство, испытав при этом такое ощущение, словно на мгновение сделался солнцем:

– Люча! Ты мне нужна! Не уступай! Выключи его, как я учил! И уходи!

Глава восьмая

1

Снова полный покой воцарился на глубине, где только что перестал существовать лучший из кораблей Ардига. Поднятое облако красного ила частью осело, припудривая небольшой кратер, возникший в том месте, где провалились останки раздавленного корабля, частью же уплыло по течению, которое все усиливалось понемногу, потому что пик прилива приближался к этим координатам. Победивший же «Триолет», управляемый вирт-капитаном, вернулся в ту точку, в которой начинал свой маневр, и остановился там, опустившись для верности на дно, чтобы не приходилось удерживаться на месте, расходуя энергию. По той же причине все огни внутри корабля были выключены – свет нужен только людям с их несовершенным зрительным устройством, компьютеры прекрасно чувствуют себя и в темноте. И время в корабле как бы остановилось.

Однако ненадолго. Не прошло и получаса, как свет словно сам по себе вспыхнул там, где располагалась тесная (по необходимости) кабинка транспортной ВВ. До сих пор не работавшая, она вдруг проявила признаки активности: открылась и впустила в корабль человека.

Это должно было привести и неизбежно привело к действиям со стороны самого «Триолета»: люк, ведущий из входного отсека в другие помещения корабля, запер свою крышку на надежный замок, а в самом отсеке прозвучал невыразительный голос вирт-капитана:

«Прибывшего прошу представиться».

На что последовал ответ:

– Прошу опознания.

«Включаю».

Такой была процедура, хотя и без нее казалось ясным: постороннему в эту изолированную ВВ-систему не попасть. Однако же осторожность, как известно, – мать безопасности.

Пульт опознания засветился на стене. Проверил ДНК. Пальцы. Глаза. И, наконец, ауру. После чего «Триолет» сообщил:

«Опознание произведено. Прошу в рубку».

Прибывший на приглашение ответил:

– Спасибо, «Триолет», в другой раз. Нет времени.

После чего, не заходя в центральные отсеки, гость – а может, и не гость – направился в тот угол отсека, где в своих гнездах стояли унискафы – одного из них, правда, на месте не было. Человек кивнул, отворил дверцу за номером 0, извлек унискаф, облачился, покряхтывая, закончив, проговорил четко:

– «Триолет», выхожу в воду.

«Будет ли смена программы?»

– Продолжай выполнять действующую до моего распоряжения. Сейчас дай мне на костюм обстановку в окружающем пространстве.

«Выполняю. Следует ли докладывать находящимся на связи о вашем прибытии?»

– Нет. Сохрани отношения на установленном уровне.

«Принято».

Прибывший вошел в выходной тамбур. И уже через полторы минуты оказался в воде. Сверяясь с загруженной «Триолетом» картой, определился и двинулся, плывя над самым дном, в избранном им направлении.

2

Мораль и этика разведчика – явления своеобразные, человеку, плохо знакомому с предметом, может даже показаться, что их вообще нет, что разведчик если когда-то и слышал о них нечто, то давно забыл из-за полной их непригодности для его профессиональной деятельности, и отлично обходится без чести, совести и всего такого, целиком устремленный лишь на выполнение очередной задачи. Но это бред. Есть и мораль, и этика – только иерархия ценностей, определяющая границы между моральным и аморальным, этичным и неэтичным, у человека, работающего в разведке, выглядит несколько иначе, чем у того, кто далек от этого рода деятельности. Это неизбежно – хотя бы потому, что у нормального (хотя это, конечно, определение достаточно условное) человека во главе иерархии ценностей прежде всего стоит он сам и его собственные интересы – и материальные, и духовные; вслед за этим идут интересы его семьи, затем – друзей того коллектива, в котором он действует, и далее по убывающей. На этой шкале интересы своего народа и государства стоят в лучшем случае если в конце первого десятка, а то и вовсе возникают где-то во втором. Нормальный человек вообще вспоминает о своем государстве чаще всего тогда, когда чувствует, что его собственные интересы каким-то образом ущемлены – внутри ли страны, или за ее пределами – и нужна какая-то сила, которая способна исправить допущенную несправедливость. А у разведчика (не только у него, но и, скажем, у профессионального дипломата, у военного, политиков мы тут намеренно не касаемся) иерархию ценностей возглавляют именно интересы государства, нередко совпадающие с интересами власти, но далеко не всегда, затем – своей корпорации, и лишь позади них занимают место интересы личные и семейные. Если такая иерархия у человека не выстраивается, ему приходится искать другую область приложения своих способностей. Нам тут важно отметить, что возникающее при этом смещение понятий, которое стороннему наблюдателю может показаться совершенно, даже возмутительно аморальным, для профессионала является естественным, хотя зачастую очень и очень неприятным, почти всегда нежелательным и, вопреки шкале ценностей, нередко оставляющим шрамы в памяти и психике. Но это уже потом, задним числом, когда можно позволить себе переживания, но ни в коем случае не во время операции, составной частью которой такое действие является.