Московская плоть - Татьяна Ставицкая

Маша открыла глаза.

– Что это было? Меня отпили? – шепотом спросила она. В ее глазах застыл ужас.

Уар приподнял голову новобрачной и, размотав окровавленный шарф, расстегнул металлический ворот под ним. Шея девушки сияла нетронутой белизной, если не считать отпечатавшихся на ней краев защитного приспособления, в котором торчал клык, пробивший металл.

– Похоже, это кровь Дядьки. Зуб выломал себе, волчара. Оборщел совсем, старый хрен! Спасибо Малюте за воротник. С тобой все в порядке, Мышка. Ты осталась нетронутой! Ты будешь только моей…

Маша обхватила склонившегося над ней Уара и притянула к себе. Ей больше всего на свете сейчас хотелось ощутить силу мужских рук, чтобы они сдавили ее крепко, до потери сознания, чтобы она слилась наконец с мужем в единое целое. И Уар теперь не эстетствовал. Его ласки становились все смелее, настойчивее, он чувствовал ее нетерпение, ее готовность, но выжидал. Ведь после этой ночи она никогда уже не будет прежней.

Она никогда не узнает, чего стоило ему сдерживаться так долго, боясь капнуть на нее слюной, которой он буквально захлебывался. Она не узнает о предательской дрожи, пробегавшей от случайных прикосновений. Им просто не дано этого понять, думал он. У женщин вообще странные представления об этом. Ах, как страшны, как голодны были десятилетия одиночества, когда от бессилья, отчаявшись найти любовь, он терзал свою плоть. Но эта девочка будет с ним всегда! Он позаботился об этом.

Он запрокинул голову, издал стон, переходящий в рык, и рухнул на Машу, зарывшись лицом в изгиб ее безупречной шеи. Луч полной луны, проникший сквозь шелковые завесы, коснулся бриллианта в мочке его уха и рассыпался отраженным сиянием. «Анастасия…» – прошептал он.

Но Марья не услышала чужого имени, сорвавшегося с губ любимого. Финал брачного соития совпал с доподлинным приобщением и не только лишил молодую жену давно томившей ее девственности, но и изменил ее сущность. Красная вспышка пульсировала в ее голове, растекаясь жаром по всему телу. Ей показалось, что кровь закипает в сосудах. Она с восторгом приняла долгожданную боль и теперь лежала с широко открытыми глазами, прижимая изо всех сил к себе тяжело дышащего мужа.

33

Передельский шкурой чувствовал, что рано или поздно за ним придут. Долго отсиживаться в этой уютной девичьей светелке не получится. Архив извлечен на свет, а значит, активирован. Рукопись содержит информацию, за обладание которой будут бороться сразу две непреодолимые силы. Непреодолимые конкретно им, Передельским. Причем одна – за то, чтобы обнародовать архив и, следовательно, дискредитировать другую, а вторая – чтобы скрыть, а еще лучше уничтожить сей артефакт. Плоть нельзя волновать, а тем более доводить до крайности. Плоть должна быть индифферентной и оставаться в блаженном неведении.

Вопрос заключался в том, оставят ли Передельского в покое или в живых, как только он передаст проклятый архив одной из группировок. Он никак не мог определиться, которому из комьюнити безопасней сбагрить бумаги по возможным для него, Передельского, последствиям. Ответ, по здравом размышлении, оказался неутешительным: никому. Но избавляться от раритета надо было срочно. Передельский, покопавшись в Интернете, добыл контакты одного из русских менеджеров «Лотбис», позвонил ему с домашнего телефона Маши с целью испросить наиболее безопасный способ переписки. Но стоило ему представиться, как на том конце провода жестко прозвучало: «Shut up!» Стало понятно, что собеседник в курсе ситуации и пытается спешно что-то придумать, не разглашая при этом места пребывания журналиста и не светя место встречи. Наконец невидимый абонент сказал:

– Ждите, сейчас подъеду.

Очевидно, адрес установили по номеру входящего звонка. Передельский заметался в панике. Как это – сейчас? Он рассчитывал провести переговоры. В конце концов, цена – это всегда предмет переговоров. Сколько может стоить такой компромат, представляющий к тому же историческую ценность? Сколько запросить? Что значит – подъедет? А безопасность? Грохнут и даром заберут… Передельскому вдруг стало отчаянно жаль своей молодой, полной приключений и амбиций жизни, которая может через несколько минут прерваться так бесславно, так глупо, так обидно – на взлете. Он вдруг пожалел родителей, которые будут плакать на его могиле. Мама от горя перестанет краситься и станет совсем седой. Они так и не дождутся вожделенного внука и останутся одни-одинешеньки, никому не нужные. А сам он так многого не успел… ни влюбиться по-настоящему, ни в Венецию съездить, ни сына родить. Все – Москва: искал, раскапывал… Раскопал приключения на свою задницу. Он выглянул в окно. У подъезда парковалась Infiniti QX цвета «тосканский жемчуг». Передельский млел, когда видел эти авто, и думал, что даже попасть под такую роскошь – престижно. И был уверен, что ездят на них одни кровопивцы. Едва он вспомнил о своих размышлениях на этот счет, как вдруг понял, что как раз сейчас они могут материализоваться в части «попасть под кровопивца на «инфинити». В его голове бился один панический вопрос: его сразу замочат или пока просто заберут архив? С одной стороны, лишь бы не убили, а с другой – он понимал, что, как только рукопись заберут, он начнет горевать о неполученных деньгах. Но им не нужен чужак, посвященный в тайны комьюнити.

В дверь позвонили. Хозяйка отсутствовала и, вернувшись, имела бы шанс получить весьма сомнительное удовольствие обнаружить в своем гнездышке хладный Петин труп. У Передельского мелькнула шальная мысль, что, если все будет хорошо, если ему удастся каким-то фантастическим образом выпутаться из этой шелковой, намыленной, туго затянутой на его шее петли, он непременно женится на ней. С тяжелым сердцем Передельский пошел открывать.

– Кто? – спросил журналист, понимая, как глупо звучит его вопрос.

– Вы мне звонили полчаса назад, – прозвучал ответ.

Ну да, ну да, звонил зачем-то. Не исключено, что импульсивно, не подумав, в приступе страха… И вдруг такое равнодушие разлилось в его душе, уже перетерпевшей, пережившей весь ужас расставания с жизнью и перегоревшей. Передельский выдохнул, открыл дверь и… в тот же момент был сметен вошедшим. Оказавшись под вешалкой, на которой сиротливо болтались пальто хозяйки и его куртка, Передельский разозлился, и в этот момент он понял, как надо себя вести. К нему вернулся его обычный здоровый пофигизм.

– Но-но, любезный! Остыньте! – театрально произнес он, потирая ушибленную пятую точку.

Аукционист приехал один, был не на шутку взволнован, и Петя понял, что сейчас его начнут стращать. Ага, значит, мочилово пока откладывается на неопределенный срок. Только Петя не учел одного, а конкретно того, что пришелец знал больше, чем Пете могло присниться в самом кошмарном сне.