Иллюзион - Олег Макушкин

— Кто ты? — первый, самый естественный вопрос Странник произнес без подготовки.

— Зови меня Мастер Зверей. Из всех членов Высшего Совета Магов я один не имею постоянного обиталища. Мой дом — весь этот лес, отсюда и на многие дни пути.

— Что это за Совет Магов?

— Организация, которая управляет положением вещей в этом мире. В нее входят главы всех школ — Огня, Воды, Камня, живой и неживой природы. Совет управляет товарообменом, улаживает споры и разногласия, определяет задачи сообщества. В общем, делает ту рутинную работу, которая на первый взгляд незаметна, но без которой жизнь людей была бы не в пример тяжелее.

— Магия... здесь она доступна каждому? Любой человек может научиться управлять стихией?

— Да. Любой, кто готов посвятить всю свою жизнь учебе и служению. Само собой, не у всех людей одинаковые способности, кто-то талантлив и трудолюбив, кто-то лентяй и бездарь. Каждый получает по заслугам. Те, кто настолько глуп или самонадеян, что не хотят вступать в школу, становятся Недостойными, их удел — изгнание. Но их немного — жить в общине гораздо легче, чем одному. Хотя их тоже можно понять — быть хозяином самому себе кому-то нравится больше, чем всю жизнь подчиняться иерархии школы.

— Но если любой человек может научиться владеть магией, тогда... тогда он всесилен, — сказал Странник, чувствуя какое-то несоответствие в словах собеседника. — Зачем вообще тогда нужны общины?

— Чтобы стать Посвященным, скажем, восьмого тенга, нужно учиться всю жизнь у лучших учителей. Если ты будешь пытаться овладеть магией в одиночку, на собственных ошибках, ты вряд ли продвинешься дальше второго уровня, даже если будешь упражняться по десять часов в день на протяжении двадцати лет. А насчет всесилия... магия дает возможность управлять природой, всеми ее составляющими, материей и законами. Но человек в нашем мире неприкосновенен. Никто не может магическим способом контролировать плоть или разум другого человека. Верно и обратное — человек не в состоянии изменить самого себя так, чтобы преодолевать силы природы. Это означает, что маг может сдвигать с места горы и поворачивать вспять реки, но он не способен уберечься от удара в спину или метко брошенного камня.

— То есть, если бы маги начали войну, они в считаные дни перебили бы друг друга?

— Верно. Потому и существует Совет, что в прошлом были кровавые конфликты, едва не уничтожившие наш род. Жесткая иерархия и подчинение — вот что держит разрушительную силу магии под контролем.

— А... что делать мне? — неожиданно спросил Странник. — Ты не слишком сильно удивился тому, что я пришел из Врат. Такие, как я, часто сюда попадают?

— Бывает, — усмехнулся Мастер Зверей. — Мой тебе совет — выбери школу по вкусу и присоединись к ней. Хотя, конечно, ты можешь бродить в поисках поселений, созданных Недостойными. Их немного, и их трудно найти, а еще труднее понять, чем же живут эти люди. Большинство Странников, которых я знал, уходили восвояси — спустя какое-то время Врата выпустят тебя.

— А ты... ты ведь сам из другого мира? — озарило Странника.

Желтые глаза блеснули в свете луны, как две капли золота.

— Верно. Я пришел сюда очень давно и решил остаться навсегда. С тех пор многое изменилось... Как видишь, я стал одним из Мастеров, и не последним, — он усмехнулся. — Но я не беру учеников. Когда-нибудь появится новый Мастер Зверей на смену мне, но это произойдет очень не скоро.

Он накинул капюшон и отступил в тень.

— Прощай. Возможно, мы никогда больше не встретимся. Дождись утра и не бойся — ни один зверь тебя здесь не тронет. А завтра ступай на восход солнца.

Он исчез в лесу — бесшумно, как и подобает лесному магу. Странник вздохнул и опустился на траву, чувствуя, как дрожат колени. Спать он, конечно, не смог — до самого утра дрожал от холода и, несмотря на обещание Мастера, всматривался в чащу в поисках светящихся глаз ночных хищников. А утром выбрал направление на закат.

Folder IX

E:NewFolderНовая (первая) цель

Laboratory

• Warning: invalid user. Replace and strike any key

К трем часам дня в столовой осталось ровно столько блюд, чтобы хватило на дежурный обед — салат, суп, мясо с гарниром, компот. Как назло, блюда самые дорогие — неимущие сотрудники НИИ расхватали морковь со сметаной, котлеты и рыбное филе, оставив высохшие насквозь ломтики семги, прогорклые маслины и растаявшую в жирном соусе пережаренную свиную отбивную.

Но мне жаловаться было грех — я питался нелегально, пользуясь правом человека-призрака. Миновав очередь запоздавших к обеду лаборантов, набросал на поднос тарелок, пристроил стакан компота и, буркнув кассиру: «По талону», отошел от раздачи. На меня никто не обратил внимания. Как-то раз в служебной раздевалке наблюдал сцену соблазнения профессором лаборантки — только моя совесть не позволила досмотреть до финала; участники напрочь игнорировали меня, даже невзирая на деликатное покашливание.

В столовой обедали ученые мужи и изредка — дамы; меня не замечали, но я не уверен, что в том был виноват Иллюзион. Вполне возможно, что эти люди оставались углубленными в собственные размышления, даже если бы мимо прошла Алла Борисовна со свитой. За иными столами примостились по одному: старички, нахохлившись над тарелкой, кушали медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек; те, кто помоложе, торопливо глотали борщ и котлеты, спеша вернуться к работе. За другими столами, где сидели компанией, рассыпались в научной беседе малопонятные термины; люди давились едой, только чтобы успеть вставить слово в рассуждения оппонента.

Может быть, эти преданные поклонники наук действительно жили так, как им хотелось, а может, Иллюзион внушил им, что для ученого нет другой жизни, кроме как прозябание в заброшенном НИИ во имя служения науке. Мне как-то было уже все равно — когда у самого полон рот проблем, нечего в чужую варежку заглядывать. Я поставил поднос на столик в углу и начал торопливо есть — пища не внушала аппетита, поэтому приходилось действовать по принципу «проглотил и забыл».

Я уже запамятовал, когда последний раз ел медленно и со вкусом, — трапезы на коленках быстрой едой из «Макдоналдса», которые предшествовали общепитовским обедам в институтской столовой, тоже не очень-то легко ложились на желудок. В уличных закусочных мы с Шелестом питались во время беготни по каменным джунглям столичных пригородов — период, который я называл «крысиными бегами». Федеральные спецслужбы с методичностью хорошо отлаженной машины раз за разом выходили на наш след; когда они зацепили хакера Кэти, до поры до времени игравшую роль нашего ангела-хранителя, и ей тоже пришлось скрываться, я было решил, что нас прижали к ногтю. Но Шелест, ветеран игры в кошки-мышки, с хладнокровием профессионального фокусника отправил нас всех на тот свет, взорвав в Фуркасовском переулке машину, в которой лежала одежда с частицами кожи, выращенной по образцам наших ДНК.

После этого мы с Шелестом буквально легли на дно, проведя две недели на дне водоотводного канала в герметичном убежище, переоборудованном с помощью водонепроницаемых надувных капсул из утонувшего строительного вагончика. Зима и отсутствие навигации были нашими союзниками, но пребывание в холоде и почти полной темноте, с нехваткой кислорода и элементарных средств гигиены меня едва не доконало. Положение спасали, кроме электрогрелки, плеер с коллекцией оцифрованной музыки и карманный планшет с электронными текстами, а рацион из консервов разнообразили таблетки психоделического свойства, позволявшие вообразить себя то на подводной лодке, рассекающей океан в эпоху «холодной войны», то на космическом корабле, воткнувшемся в пустынное на сотни парсек межзвездное пространство, то на прогрызающей дорогу к центру Земли буровой установке.

Не знаю, что было бы, если б мне пришлось делить жизненное пространство с Шелестом; к счастью, он отгородился от меня двойным слоем нейлона и общались мы только по компьютерному терминалу. В этом нашлось даже какое-то удовольствие — перебрасываться электронными письмами, будто мы находимся на разных полюсах Земли. Хотя в некотором смысле так и было.

Когда срок заключения истек и мы облачились в холодные резиновые гидрокостюмы и выбрались ранним мартовским утром на берег канала, я почувствовал себя будто воскресшим из мертвых. Серое небо, пронизывающая изморозь и робкий знобящий поцелуй весеннего солнца словно откинули для меня завесу над дверью, ведущей в новую жизнь; старые страницы были перевернуты.

Что бы ни осталось там, позади, я начинал жизнь с чистого листа, и лишь с единственной ниточкой, протянувшейся из прошлого. То был Шелест; нас слишком многое связывало, чтобы просто разойтись в разные стороны. Для меня он был как осколок металла в сердце — ты чувствуешь его каждую минуту, но не можешь вынуть, не лишив себя самого жизни.