Герой должен быть один - Генри Олди

— Хирон, я понял! — и теперь не удивляюсь, почему не понимал этого раньше. Мы все были слепы и глухи; не Тартар — любой, в кого ни ткни, виновен в происходящем… и первым из виновных стал мой отец, когда объявил Семье: «Сын Алкмены будет Мусорщиком-Одиночкой, героем, равным богам и не нуждающимся в их помощи; а в конце своей жизни он получит бессмертие и взойдет на Олимп!» Хирон, Зевс сказал, а Семья поверила! Радуясь, ссорясь, обсуждая, строя козни Амфитриону и пытаясь убить Алкмену — мы верили в слова Зевса, и значит, верили в Мусорщика-Одиночку!.. а следом за нами уверовали люди. Ни в одного из богов не верили до его рождения; герою-человеку приходилось сперва доказывать, что он — герой. И то не верили… Полидект издевался над Персеем, уже убившим Медузу; Беллерофонт сокрушил Химеру, разгромил воинственных солимов, устоял против амазонок — но Иобат-ликиец упрямо пытался отправить Беллерофонта в Аид. Здесь же…

— Говори, Гермий.

— Здесь же вся Эллада снизу доверху, от Тартара до Олимпа, знала: рождается великий герой! Всеобщая надежда! И мы получили, что хотели — героя, равного богам! Еще бы не равного, если Крон-Павший верит в него, Зевс-Олимпиец верит, Амфитрион верит, я верю… и все мы еще во чреве Алкмены превращали младенца в героя. А герой, Мусорщик, должен уметь одно — убивать. Защищать своих и убивать чужих. Алкид еще маленький, убивать не научился, зато научился драться. Амфитрион учил, Автолик учил, Кастор учил, великовозрастные обормоты в палестре учили; я сам учил — не по правилам… Вот он и дерется. Во время человеческого жертвоприношения Павшие из Тартара прорываются в сознание этого ребенка, и разум Алкида не выдерживает — безумец, он делает то, чем всегда отвечал на обиду. Он дерется, не различая своих и чужих! А когда он вырастет — он, герой-безумец, в этот миг будет убивать всех, кто рядом, будь ты смертный, титан, бог или чудовище. Герой, равный богам, чья душа превращается в рвущийся на свободу Тартар, а разум отказывается ему служить — такого Мусорщика никто не остановит, кроме…

— Говори, Гермий.

— Кроме его брата Ификла. Слишком многим нужен великий герой Алкид, но никому, кроме самого Алкида, не нужен Ификл. Это не два брата, Хирон, не два разных человека — это единое существо! Алкид и Ификл — особенно во время приступов — это чувства и разум, кони и возница, сила и… сила. Не зря мы вечно путаем детей, Хирон! Без Ификла Алкид будет подобен безумной упряжке, взбесившемуся зверю, вулкану, время от времени вспыхивающему и испепеляющему все вокруг. Необузданность Тартара станет хлестать из него, жажда освобождения и мести, буйство прорвавшихся стихий — разум Алкида, подобно языку пламени в ливень, с детства привык гаснуть в подобных случаях! — и лишь Ификл сможет противопоставить силе разрушения силу сдерживания, ненависти Павших — свою ненависть к ним, мучителям брата; только Ификл сможет отделить истинного Алкида от Алкида-безумца, только вдвоем братья уравновесят весы. Только Ификл способен удержать Алкида, не убивая; только Я может обуздать само себя.

— Говори, Гермий. Я слушаю.

— Но равновесие не нужно ни Павшим, ни Семье. Им нужен герой. Значит, никто не должен задумываться о том, что братьев двое; никто не должен сравнивать Алкида с Ификлом. Сын Зевса должен затмить сына Амфитриона — короче, герой должен быть один. Пусть Семья забудет про Ификла, а Павшие — так и не узнают. Пусть люди называют Ификла просто братом великого героя. Мальчики неотличимы друг от друга — отныне кто бы из них ни победил на состязаниях или в единоборстве, и кто бы потом ни совершил подвиг — он будет называться Алкидом. Ификл же уйдет в тень. Да, реальному Ификлу придется нелегко, но ради Алкида он обязан согласиться. Разуму привычно подавлять чувства… А Ификл — это разум. Они, эти двое, сегодня впервые осознали себя Одним, единым целым; сегодня, Хирон, на Пелионе родился великий герой, который не побоялся поднять руку на бога, которому было все равно, кто перед ним; сегодня родился герой, равный богам.

— Да, Гермий. Ты — повитуха Мусорщика-Одиночки.

— Но дети есть дети, Хирон, а жизнь продолжается! И сегодняшний приступ был у Алкида не последним — так что незачем кричать о том, что мы знаем, на весь белый свет!

— Да, Гермий. Безумие Алкида — дело рук ревнивой Геры; так считают все, и… да будет так! Пусть Павшие пребывают в уверенности, что все вершится согласно их замыслам. Люди говорят, что будущее — у богов на коленях, но я не знаю этих богов. Может быть, ты знаком с ними, Гермий?

— И я не знаю их, Хирон. Мне просто не хочется видеть будущее на коленях.

— …Хорошо, мы поняли, — угрюмо ответили близнецы. — Как мы кого побили — значит, Алкид побил. Как нас кто побил — значит, Ификла побили. Диск дальше кинул — Алкид…

— Мамину вазу разбил — тоже Алкид, — совершенно серьезно добавил один из братьев, и Гермий с Хироном так и не поняли, который. Хирон для себя решил, что это был Алкид, а Гермий — что это Ификл.

— Ой, а дома-то нас, небось ищут! — спохватились вдруг братья. — Влетит теперь… обоим. Слушай, Пустышка: кто из нас Алкид — тот, кому больше всыплют, или кому меньше?

— Всыплют поровну, — утешил Гермий, улыбаясь. — Но не сегодня! Об этом я позабочусь! Никто и не заметит, что вас не было… Бог я или не бог?!

— Значит, точно выпорют! — шепнул Алкид брату, но того в данный момент мало занимала божественность Гермия.

— Пустышка, а ты… ну, после всего этого… будешь нас учить драться не по правилам?

Алкид тоже вопросительно уставился на Лукавого — видимо, это существенно волновало обоих близнецов.

— Буду, буду, — заверил братьев Гермий.

— Похоже, и мне придется вас кое-чему поучить, — задумчиво протянул Хирон.

— Чему? — в один голос спросили братья. — У нас копыт нет; мы так, как ты, драться не сможем.

— И не надо. Драться вас и без меня научат. Я буду учить вас думать.

— Не по правилам?

— Не по правилам, — без тени усмешки ответил кентавр.

СТАСИМ ТРЕТИЙ

Тьма.

Подсвеченный сполохами багровый сумрак.

Вечный, как само время, мерный рокот реки.

Два смутных силуэта, две тени… нет, теням здесь не место — они должны быть ниже, много ниже…

— Ты расскажешь мне о Тартаре и Павших? Да, дядя? Только правду — а не то, что обычно говорят в Семье моему поколению.

— О Тартаре и Павших? — собеседник явно удивлен. — С каких пор, Лукавый, ты стал этим интересоваться?

— Я первым задал вопрос, дядя. Ты не ответил.

— Отвечу. Но с одним условием — взамен ты расскажешь мне о причине твоего интереса к Тартару.