Маруся 2. Таежный квест - Сергей Волков

Солнце уже стояло так высоко, что город плавился от жары, и людей на улице было немного. Пройдя несколько минут по такому пеклу, Гумилевы решили спрятаться в летнем кафе рядом с небольшим фонтаном. Из пяти столиков под белым тентом был занят только один. За ним пыталась позавтракать семья китайцев, но это им плохо удавалось: вместо того чтобы пить чай, взрослые отлавливали трех своих энергичных детей. На вид им было от двух до пяти лет, и каждый из них мог бы служить наглядной рекламой вечного двигателя. Стоило родителям усадить за стол одного, как другой срывался с места, и за ним тут же кидался третий. Распугав всех голубей, двое мальчишек высмотрели в кустах черно-белую кошку и начали ее окружать. Малыши так забавно выслеживали зверя, что взрослые — их родители и Андрей с Евой — замерли в ожидании, удастся ли кошке избежать поимки.

Всплеск воды и детский крик заставили подскочить не только кошку. В фонтане барахталась младшая дочка китайцев. Малышка с пятью смешными косичками воспользовалась тем, что братья отвлекли внимание родителей, и кувырком полетела в фонтан. Китайцы кинулись вылавливать свою непоседу, а Гумилевы пытались им помочь.

На этот раз закричала Ева.

— Маруся!!! — от испуга голос Евы стал непривычно высоким. Гумилев увидел свою дочку уже в десяти метрах от их столика, возле дороги. За руку ее держал какой-то индус в ярко-розовой рубашке.

Андрей не помнил, как за долю секунды оказался рядом с ними, загородил Марусю от мужчины и попытался схватить того за плечо. В руке индуса что-то блеснуло, он перехватил запястье Андрея, и того обожгло холодом. В мозгу что-то взорвалось. Он хотел остановить мужчину, потребовать объяснений, разобраться с ним, но не мог шевельнуться. Тело как будто заледенело, и мышцы не выполняли приказов. Андрей попытался закричать, но странная заморозка дошла и до горла. В следующую секунду он уже хрипел, в ужасе глядя, как фигура индуса расплывается перед глазами и вместо него буквально из воздуха проявляется полупрозрачный мужчина с белой кожей, сквозь которую пробиваются голубые вены. Прозрачный возник только на мгновение, но за это время индус успел отойти на безопасное расстояние. Он не спешил, не бежал, но очень быстро оказался далеко от Андрея. Прозрачный исчез, индус обернулся в последний раз, и только тогда Гумилев увидел, что у этого странного человека в розовой рубашке яркие разноцветные глаза. Правый — глубокого синего цвета, а левый — изумрудно-зеленый.

— Андрей, Андрей! — Ева трясла его за плечо, обнимая одной рукой Марусю, висевшую у нее на шее. — Что случилось? Зачем ты его отпустил?

Гумилев понемногу сбрасывал оцепенение, но озноб все не проходил.

— Он ушел, просто ушел. Я не мог пошевелиться. Не знаю, что случилось… Зря мы не взяли охрану.

— Маруся говорит, были двое других, они хотели посадить ее в машину. Потом появился этот — в розовой рубашке — и они сбежали. Андрей, я ничего не понимаю!

Маруся оторвалась от шеи Евы и посмотрела на родителей:

— Он хороший, он показал мне железного паука.

— Кто? — Андрей с беспокойством посмотрел на дочь.

— Тот дядя с разноцветными глазами. Он прогнал плохих дядь, я не хотела с ними ехать. А он сказал, что я должна быть с тобой, пап!

Андрей забрал Марусю у жены и прижал к себе.

— У него действительно были глаза разного цвета? — насторожилась Ева.

— Да, и мне показалось, что я тоже видел у него в руке металлического паука. Ладно, пойдем внутрь — нам надо прийти в себя.

Китайцы со своим выводком куда-то исчезли, их место заняла пара японских пенсионеров. Не спуская с рук Марусю, Гумилев зашел в помещение кафе. Кондиционеры делали воздух прохладным и освежающим, но Андрею это не доставило удовольствия: его все еще знобило от странной встречи с индусом.

— Я буду двойной эспрессо и молочный коктейль для дочки, — заказала Ева. — Андрей? Что ты будешь?

Только что усадивший Марусю и сам севший за столик Гумилев снова подскочил, глядя на экран телевизора, установленного над барной стойкой.

— Включите погромче, — крикнул он.

— «Сегодня ночью Россия напала на суверенную Грузию. По сообщениям грузинской стороны, семь человек пострадали во время российских ударов по грузинским деревням».

На экране шли повторяющиеся кадры, как сгустки огня вылетали из темноты и взрывали ночь.

— Андрей, что это?

— Это «Град», оружие массового поражения.

— Подожди, они говорят, что Россия напала на Грузию? Что за бред?

— Бред, конечно. Бред…

Андрей спешно набрал номер на мобильном и вышел на улицу. Через стеклянную дверь он видел, как Ева прижала к себе Марусю и не моргая смотрела на экран, где шла военная хроника.

Слушая по телефону рассказ о том, что на самом деле происходит на Кавказе, как этой ночью Грузия напала на Южную Осетию, как одним махом уничтожила полгорода, поубивав — без разбора — и миротворцев, и ополченцев, и женщин с детьми, Андрей острее, чем обычно, почувствовал беззащитность Евы. Жена была права: следовало немедленно возвращаться в Москву.

Мечтательные глаза, веснушки на носу, тонкие ключицы — его жена казалась хрупким подростком. Детским, наивным было даже ее бесстрашие. Как-то она сказала Андрею, что не чувствует опасности. «Знаешь, я уверена, что со мной ничего не случится, просто уверена», — так Ева объясняла ему весной, что экспедиция в тайгу не таит в себе никакой опасности.

Страх — это показатель возраста. Ева чувствовала себя молодой, пока ничего не боялась. Андрей же, ощущавший себя гораздо старше своих лет, не просто привык испытывать страх, он его взращивал в себе, чтобы не потерять чувство реальности и не заиграться. В одном из интервью на вопрос о конкурентах Гумилев ответил строчкой из песни Queen:

I have no rival, no man can be my equal.

Несмотря на весь нарочитый пафос, это было правдой — никто в мире не успел раньше русского бизнесмена занять нишу инновационных разработок. Пока все делали деньги на торговле нефтью и золотом, перепродаже недвижимости и кредитных пирамидах, он вкладывался в нанотехнологии, информационные системы и биоразработки. За несколько лет Андрей Гумилев стал самым богатым и влиятельным человеком в России. Даже разворачивающийся кризис сыграл ему на руку, позволив с большой выгодой купить несколько разорившихся исследовательских центров в США. Порой Гумилеву казалось, что ему принадлежит весь мир, что для него нет ничего несбыточного. И только страх за себя, за свою семью служил чем-то вроде дорожных знаков, не позволяющих вошедшему в раж гонщику пропустить поворот и сорваться в пропасть.

Возвращаясь к столику, Андрей увидел, что Ева больше не смотрит новости, где политики сменялись растерянными и заплаканными осетинскими женщинами. Его жена придерживала бокал, из которого Маруся сосредоточенно тянула через трубочку густой молочный коктейль.

— Нас втянули в эту войну, — сказал он, присаживаясь рядом. Хоть Ева и не задавала вопросов, он знал, что она ждет объяснений. — Ночью напали на город, убили российских миротворцев.

— Там все разрушено. У тех, кто выжил, не осталось ни домов, ни вещей. Это видно даже по таким куцым съемкам, что гоняют западные каналы.

— Хорошо, что ты не видела всей картины. Это война.

— Андрей, ты же можешь им помочь? Ты можешь дать денег пострадавшим?

И все-таки она не всегда понимала его.

— Я могу. Но не стану этого делать.

— Почему?

— Ева, для этого и существует государство. Я плачу налоги, которые идут — в том числе — на помощь нуждающимся. У меня нет других долгов перед обществом.

— Да, но есть такое понятие, как благотворительность, — Ева старалась говорить мягко и не злиться, но глаза ее уже потемнели.

— Благотворительность — это попытка откупиться от социума. А я никакой вины ни перед кем не ощущаю. Мне нечего искупать.

— Неужели тебе их не жалко? Вот просто, по-человечески, не жалко? Будет зима, а у них дома изрешечены пулями!

— В тебе говорят женские гормоны, — Андрею не нравилось, что вполне разумная Ева, столкнувшись с эмоционально накаленной темой, начинала его демонизировать. — Вот смотри, банкир жертвует десять процентов от недоплаченных им налогов на сиротский приют или церковь. Так, на всякий случай — а вдруг там, после смерти, ему и правда что-то предъявят? Вот эта подачка и зачтется как «доброе дело». Благотворительность как процесс искупления насквозь порочен.

— Можно и налоги платить, и деньги жертвовать, — Ева видела, что Андрей тоже на взводе, но уступить не могла.

— Я предпочитаю вкладывать деньги, а не жертвовать. Это самый разумный способ помощи. И, если бы ты сейчас не поддавалась эмоциям, ты бы со мной согласилась.

Пока он набирал номер своего заместителя по инвестициям в человеческий капитал, Ева, не глядя на мужа, оттирала Марусю от молочного коктейля.