Ардаматский Василий - Перед штормом - Василий Ардаматский

Овладев собою, подошёл к столу и деловым тоном заявил:

— Хорошо, товарищи, значит, работаем вместе. Теперь надо возобновить те полномочия, которые мне уже дали петербургские рабочие для переговоров с английскими тред-юнионами и другими рабочими и революционными организациями. Без этого нельзя получить денег, а деньги нужны большие.

— Вряд ли наше собрание может давать такие полномочия, — заметил Поссе, — так как мы сами не знаем, кого представляем.

Всё же полномочия решено было дать, и Поссе попросили проредактировать текст соответствующего удостоверения.

Когда Владимир Александрович писал, что такой-то является уполномоченным, Гапон, стоявший за его спиной, шепнул ему на ухо: «Прибавьте — и вождём русского рабочего народа».

— Зачем же называть вас вождём русского народа? — спросил Поссе громко.

— Зачем? — произнёс Гапон с досадой. — Чтобы сильнее воздействовать. Не о себе я хлопочу.

И когда Гапона уполномочили также быть и пождем русского народа, он, несколько успокоенный, предложил набросать план действий. Заговорил о подготовке вооружённого восстания, для успеха которого необходимо ослабить правительство, а потому нельзя отказываться от террористических актов.

— Думаю, что хорошо бы в первую очередь убрать Витте, это самый способный из министров самодержавия, его столп, мы этот столп срубим. Что скажете, товарищи?

Наступило молчание.

Потом откашлялся Карелин и скромно выразил сомнение в том, что убийство Витте будет одобрено рабочей массой. Худого рабочие от него не видят, иные даже надеются, что он подействует на царя в смысле расширения народных прав и, пожалуй, выхлопочет настоящий парламент.

Поссе, принципиальный противник террора, резко возразил против постановки вопроса о политическом убийстве на этом случайном совещании, участники которого хорошенько не знают убеждений друг друга.

— Да я, товарищи, и не предлагаю, — заявил Гапон, — чтобы здесь присутствующие принимали на себя ответственность за убийство Витте. Есть для этого другие люди. Никто против желания не будет втянут в это дело. Мне только ваше мнение важно знать.

Карелин, а затем и Варнашев снова заступились за Витте.

— Трепов, вот это другое дело, — сказал Карелин. — Его смерть рабочие встретили бы с радостью. Трепов сжал нас в железный кулак. Дохнуть свободно нельзя. Пока он диктаторствует, ни о какой организации думать нельзя. Опасно пяти человекам вместе собраться.

Гапон вышел в соседнюю комнату, нервно походил там несколько минут и, вернувшись, заявил:

— Что же, друзья, я привык прислушиваться к голосу рабочих. Трепова, так Трепова. Оставим в покое Витте, убьём Трепова. Согласны?

Петров и Михаил заявили, что убить Трепова — дело, конечно, благое, раз найдутся для этого охотники.

Кузин заелозил и пробормотал, что Георгию Аполлоновичу виднее, нужно ли убивать и кого именно.

Лариса Петровна промолчала, промолчал и Поссе. Карелин и Варнашев высказались уклончиво, но явно несочувственно: не дело для рабочих — заниматься убийствами, на это есть боевая организация. Затем, взглянув на часы, они заинтересовались, когда уходит вечерний поезд на Цетербург: как бы на него не опоздать.

— Как, вы уже уезжаете? — изумился Поссе. — Но мы ждали, что вы расскажете нам о настроении рабочих, о подготовке к новому выступлению…

— Что ж, настроение известное. Кто теперь доволен? А выступление — дело стихийное. Может будет, может нет.

Карелин и Варнашев уехали. Совещание расстроилось. Поссе отправился к финляндцам и попросил устроить на ночлег его, Петрова, Кузина и Михаила в той же квартире, где проходило совещание, а Гапона увести куда-нибудь в другое место. У Ларисы Петровны было своё постоянное пристанище, и она тоже ушла.

Но на этом дело не кончилось. «Мы остались вчетвером, и у нас началось своё совещание, — вспоминал Поссе. — Без утайки рассказал я все свои наблюдения за Гапоном и выразил убеждение, что не только не нужно способствовать возрождению его влияния на рабочих, но, напротив, необходимо принять меры к разоблачению его истинной сущности, а сущность эта — властолюбие, не брезгающее никакими средствами для достижения своих целей.

Михаил на этот раз со мной не спорил. Гапон был для него уже негодяем, с которым следует «разделаться».

Петров и Кузин слушали меня со вниманием и, как мне показалось, с чувством какого-то облегчения. Я сказал, быть может, то, что смутно бродило в их душах.

— Правильно вы его поняли, правильно, — оживлённо заговорил Петров. — Гнетёт он нас и за собой в пучину тянет. Жизнь я потерял с тех пор, как связался с ним. У меня жена, ребёнок, а я околачиваюсь без дела; платит он мне по двадцать пять рублей, да не в радость его деньги, будь они прокляты. Душу захватил, впился в неё своими когтями. Вот вы рассказывали, что он Ларису Петровну подуськивает Витте убить и саму на смерть обрёк. А со мной ещё хуже. Взял он с меня клятву, что я за лучшим своим другом Григорьевым, как сыщик, следить буду и прикончу его, если он против Гапона пойдёт.

— Хорошо бы освободиться от Георгия Аполлоновича, — шёпотом заговорил Кузин, — да ведь они этого не простят, ни за что не простят.

— Что же, убьют, что ли? — спросил я.

— Нет, убить они не убьют, они отравят.

Но и Кузин согласился со мной, что необходимо заставить Гапона открыть свои карты, подвергнув его перекрёстному допросу относительно связей его с социалистическими партиями, источников получаемых им средств и т. п.

Решено было, что завтра утром первый выпад против Гапона сделает Петров, откровенно высказав всё, что наболело у него на душе. А мы его поддержим. Все дали слово держаться твёрдо.

Когда я провожал Кузина в отведённую для него комнату и мы проходили по тёмному коридору, он вдруг испуганно прижался ко мне.

— Он!.. Смотрите, вон стоит…

— Кто стоит?

— Да он! Георгий Аполлонович!

— Вздор, это вам кажется, Гапон давно уехал.

Я включил электричество. Никого, разумеется, не было. Бледный Кузин дрожал своим маленьким телом. Он попросил меня быть немного с ним, так как ему одному страшно. Он лёг в постель, а я сел около него.

— Лучше бы, — заговорил Кузин, — не ссориться нам с Георгием Аполлоновичем. Как бы чего не вышло…

— Ну вот… клялись, что не отступим, и тотчас на попятную.

— Эх, беда наша! Бывало и раньше — лежишь и думаешь: сгубит он нас. Вредный человек. Водит, водит за нос, да и подведёт под обух. Беспременно надо отойти от него. Решишь это крепко-накрепко, а наутро повстречаешься с ним — похлопает по плечу, и нет у тебя более своей воли, не смеешь слова наперекор сказать. И опять затанцуешь под его дудочку.