Нежный защитник - Джо Беверли

— Ничего подобного, — возразил Фицроджер, потирая плечо. — Но греховное совокупление можно отложить до поры в угоду пустому желудку. — Он поднял Имоджин и усадил в кресло. — Приглашаю всех за стол!

Процессия не спеша обошла весь двор, прежде чем вернуться в зал. Люди весело кричали, кидали в воздух шапки и осыпали новобрачных зерном, чтобы брак оказался счастливым. В толпе метались ошалевшие от шума животные и дети. Музыканты наяривали какую-то дикую мелодию на своих свистульках и барабанах.

К Имоджин протолкалась незнакомая женщина и надела ей на голову венок из чистотела и незабудок.

— Будьте благословенны вы и ваш лорд в этот счастливый день!

У Имоджин полегчало на сердце, а тревоги и страхи немного улеглись. Не важно, какие трудности ждут ее впереди. Главное — она выполнила свой долг перед своими подданными, и они искренне довольны ее решением. Ведь гибель отца оставила беззащитной не только ее — все эти люди разделили с Имоджин ее участь. Все они прошли через лишения и смерть близких. Зато теперь благодаря ее браку в замке появился новый лорд, сильный лорд, способный обеспечить им безопасность.

За последние три дня люди в Кэррисфорде могли убедиться на деле, насколько хорош ее выбор. Фицроджер проявил себя не только хорошим воином, но и рачительным хозяином, и это не могло не радовать простых людей.

Она даже отважилась робко улыбнуться своему лорду и получила в ответ холодную улыбку.

На ступеньках крыльца, ведущего в главный зал, сгрудились люди Фицроджера. Они дружно обнажили мечи и отсалютовали своему лорду. Он отвязал с пояса увесистый кошель, полный серебряных монет, и вложил ей в руку.

— Вот, возьми, — сказал Фицроджер, — пока не доберешься до своих денег.

Она зачерпнула пригоршню монет из кошеля и кинула их в толпу. Фицроджер сделал то же самое. В ответ послышался восторженный рев.

— Детей вам, сильных да здоровых! — выкрикнула какая-то женщина, потрясая зажатой в кулаке блестящей монетой.

— Благослови вас Господь! — вторили ей остальные.

— Мальчика через девять месяцев!

— Ага! — отозвались мужчины. — Потрудитесь нынче на славу, хозяин! Заделайте ей сыночка с первого раза!

За этим последовали еще более откровенные советы и пожелания.

Толпа бушевала все сильнее, подогревая себя непристойными выкриками. Имоджин стало казаться, что она вот-вот утонет в этом мутном море. Радостные физиономии внезапно превратились в оскаленные рожи разбойников, захвативших замок. Она снова увидела подручных Уорбрика, весело хохотавших над «проделками» своего хозяина и нетерпеливо переминавшихся в ожидании своей очереди…

Она заставила себя выкинуть из головы кошмарный бред и снова увидела свои пальцы, побелевшие от напряжения на подлокотниках кресла. Фицроджер решительно поднял ее на руки:

— Хватит здесь торчать. Я сам отнесу тебя в замок.

Но все ее мысли поглотили страх и желание уберечься от неизбежного, от ужасов брачной постели…

— Я не могу… — пролепетала она дрожа.

— Неправда, ты все сможешь, — возразил он. И в ответ на ее попытку вырваться сурово произнес: — Хватит дергаться! Если я тебя уроню, ты отшибешь себе зад!

Она покорилась. Он не виноват, что Господь проклял женщин, возложив на них обязанности продолжения рода. У нее не укладывалось в голове, что здесь может быть хорошего и отчего все кругом так веселятся при одном упоминании о первой брачной ночи. По ее понятиям, в данный момент гораздо уместнее было бы лить слезы и причитать, как на похоронах.

— Да не трясись ты, Имоджин, — проворчал он, не скрывая досады. — Это судьба всех женщин — пережить боль и потерять немного крови в первую брачную ночь. Другие выжили — выживешь и ты. А если ты перестанешь смотреть на меня как на врага, наш брак может оказаться вполне сносным.

— Я не маленькая, Фицроджер! — выпалила она, сверля его яростным взглядом. — И незачем уговаривать меня, как ребенка!

— Я всегда буду обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь, — заявил он, и Имоджин надолго умолкла. Она действительно ведет себя по-детски, но слишком уж велик ее страх перед этим человеком. И не только перед ним. Она боялась всего, и особенно брачного ложа. Оказавшись в прохладном зале, она опять задрожала.

— Ты дрожишь как осиновый лист, — заметил Тайрон с искренним сожалением, опуская невесту в кресло во главе стола. — Мне казалось, у тебя хватит сил держать себя в руках.

— Меня терзают ужасные воспоминания, милорд, — ответила она, не в силах оторвать взгляд от дубового стола, уже застланного чистой скатертью. — Разве это непонятно? Надеюсь, со временем они развеются. — И тем не менее ее убивала необходимость вкушать праздничную трапезу именно за тем столом, на котором так жестоко изнасиловали ее любимую служанку.

Кажется, он легко погладил ее по плечу — но скорее всего ей показалось. Когда Имоджин подняла взгляд, Фицроджер уже сел на скамью по левую руку от нее, тогда как почетное кресло по правую руку занял король.

Имоджин придирчиво осмотрела зал и была вынуждена признать, что к празднику подготовились на совесть. На всех столах было вдоволь свежего хлеба и разных закусок. При желании можно было даже вообразить, что Уорбрик не захватывал ее замок, но вид незнакомой посуды заставлял сердце сжиматься от неясной тревоги.

Ее дом, ее счастливое детство — все, все теперь в прошлом.

Впрочем, кое-что все же осталось по-прежнему. Седовласый Сивард торжественно выступил вперед и согнулся в глубоком поклоне. Имоджин с улыбкой подала ему руку.

— Ты хорошо выглядишь, Сивард! Я очень рада видеть тебя снова!

— Со мной и правда все хорошо, леди. — Он улыбнулся. — А еще я рад видеть, что возле вас теперь есть сильный мужчина!

— Спасибо, почтенный! — ответил король с лукавой улыбкой.

Сенешаль побагровел от смущения и быстро скрылся в толпе.

Имоджин посмотрела на Фицроджера, сильного мужчину, сидящего возле нее. Ее люди искренне считают, что она должна быть довольна своей судьбой и радоваться своему счастью. Ах, как ей хотелось вскочить и закричать во весь голос, что она жертвует собой ради их благополучия, что эта жертва кажется ей еще страшнее ее ужасного бегства в Клив, потому что будет продолжаться всю жизнь.

Но она одернула себя и постаралась успокоиться. Поздно сожалеть о содеянном и гадать, что могло быть, а чего не могло. Она сама устроила себе это ложе и теперь должна на него возлечь.

При мысли о ложе ей снова стало тошно.

Она схватила бокал с рубиновым вином и выпила его до дна.

— По обычаю нам полагается разделить этот бокал, — сухо сообщил ее супруг и велел слуге снова налить вина. Затем повернул драгоценный сосуд так, чтобы выпить вино в том же месте, где к бокалу прикасались ее губы. — Раз не удалось разделить, хотя бы выпьем по очереди, как равные, — добавил он.