Первая могила справа - Джонс Даринда

Допив шоколад, я ответила:

— Да. Он пытался меня закадрить, я отказалась, он разозлился, а остальное тебе известно. — Я не собиралась открывать им правду. Это значило бы рисковать свободой Рози.

— В общем, поедем в участок и все обсудим, — подытожил дядя Боб.

Папа послал ему предостерегающий взгляд, и я напряглась. Если эти двое ссорились, то так, что перья летели. Конечно, наблюдать за этим забавно, но, похоже, всем было не до смеха. Кроме меня. Смех — как желе. Для него всегда найдется место.

— Отлично, мне все равно хотелось в тепло, — заметила я, успев предотвратить третью мировую войну.

— Поехали со мной, — спустя мгновение предложил дядя Боб. А чего папа от него ждал? Он же знает законы. Нам все равно бы пришлось ехать в участок. Заодно все и решим.

Дядя Боб перевел взгляд на Гаррета:

— Ты тоже можешь поехать с нами.

Папа посмотрел на него с удивлением и благодарно улыбнулся, когда дядя Боб подмигнул ему. Провожая меня до дядиного джипа, он наклонился и прошептал:

— По дороге вам придется придумать, что говорить. Когда будешь давать показания, скажешь, что открыла дверь и увидела на пороге двух мужчин. Они дрались. Пистолет выстрелил, и второй преступник убежал по пожарной лестнице.

Папа похлопал меня по спине, ободряюще улыбнулся и закрыл дверь. Вид у него был хмурый и озабоченный, и меня внезапно охватило чувство вины за все, через что ему пришлось по моей милости пройти, пока я не выросла. Он многое вынес из-за меня. Придумывал отговорки, ухитрялся сажать преступников за решетку так, чтобы не впутывать меня напрямую. А теперь ему нужно было довериться дяде Бобу, который должен сделать то же самое.

— Как тебе это удалось? — успел спросить Гаррет, пока Диби не сел в машину. — Тот парень весил под сотню килограммов.

Мы вместе расположились на заднем сиденье.

— Я ничего не делала.

Он пристально посмотрел на меня, пытаясь догадаться:

— Значит, один из твоих покойников?

— Нет, — ответила я, наблюдая, как папа разговаривает с дядей Бобом. Похоже, все было тихо-мирно. — Это кто-то другой.

Я слышала, как Гаррет откинулся на сиденье и потер лицо руками.

— Значит, нас окружают не только призраки? А кто еще? Демоны? Полтергейст?

— Полтергейсты — это всего-навсего озлобленные призраки. Никакой загадки тут нет, — пояснила я. И солгала. Потому что если кто и был загадкой, так это Рейес.

Что бы ни делала, я не могла перестать думать о нем. Я размышляла о его татуировках, пытаясь отыскать их значение в хаосе мыслей. Мне мешало то, что в моей памяти хранится слишком много всякой бесполезной чепухи. Будь проклята моя дотошность.

В голове роились вопросы. Что, если он состоит из углеродов? Сколько ему лет — тридцать или тридцать миллиардов? Он из нашего мира или все-таки из потустороннего? Инопланетянин Рейес или нет, у меня вопроса не возникало. Разумеется, он землянин. В четвертом измерении, ином мире, свои законы. Там нет ни планет, ни стран, ни границ, ни межевых столбов. Четвертое измерение охватывает вселенную и все, что за ее пределами. Оно просто есть. Везде и сразу. Примерно как Бог.

— Значит, так, — произнес дядя Боб, пристегнув ремень. — По пути в участок мне надо кое-что обдумать. Разумеется, я не услышу ничего из того, что вы друг другу скажете. — Тут он снова подмигнул мне в зеркало заднего вида.

Когда мы прибыли в участок, оказалось, что на пороге моего офиса, когда я открыла дверь, чудесным образом стояло двое мужчин. У второго были грязные светлые волосы, борода, невзрачная одежда и никаких особых примет: опознать его было практически невозможно. Вот так-то. Если честно, меня немного удивило, что Гаррет согласился в этом участвовать.

— Можно подумать, мне хочется, чтобы меня заперли в обитую войлоком палату, — пояснил он, когда мы вошли в здание. Похоже, он начинал понимать, почему я никогда никому не рассказываю, кто я на самом деле.

Первым, кто уставился на меня в участке, оказался Тафт, который по-прежнему кипел от злости. Он стоял у стола и читал чье-то досье. Когда мы проходили мимо, Тафт бросил на меня свирепый взгляд.

Сахарная Слива последовала его примеру. Хорошо хоть не кинулась на меня. Уже плюс.

Не удержавшись, я послала Тафту самую ослепительную улыбку и, чуть замедлив шаги, сказала:

— Когда наконец до вас дойдет, в чем дело, и вам понадобится помощь, не приходите ко мне.

— Это кое-кому другому нужна помощь. Медицинская, — огрызнулся он.

Дядя Боб догнал меня и поинтересовался:

— В чем дело?

— Помнишь, я тебе говорила про Исчадие Ада? Теперь она дает о себе знать, а он ничего не может поделать, вот и бесится.

Дядя Боб задумчиво оглянулся:

— Пошлю-ка я его за пончиками, чтобы поостыл.

Хорошая мысль.

Мы дали показания, которые звучали на удивление похоже, перекусили, а потом, высадив по дороге Гаррета, отправились в Юкка-Хай. Своупс просился с нами, как ребенок, которого в субботу вечером оставляют дома. Даже похныкал.

— Ну пожалуйста, — упрашивал он.

— Если я сказала «нет», значит, нет.

Впредь ему наука.

Юкка-Хай располагалась в глубине южного района Альбукерке — старая школа с унылым прошлым и блестящей репутацией. Мы попали в большую перемену. Пользуясь свободной минуткой, подростки болтали, заигрывали друг с другом и дразнили новичков. До нашего визита я не очень скучала по школе. Не заскучала и теперь.

После того, что случилось утром, у меня до сих пор ноги были как ватные. Все происходило точно в замедленной съемке. Я двигалась, словно сомнамбула; в голове не укладывалось, что мир не остановился со скрипом, хотя я была на волосок от смерти. Он продолжал движение — бесконечный круговорот отрывочных событий, который называют жизнью. Время бежало вперед. Солнце скользило по небу. В каблук моего ботинка впился гвоздь.

Мы зашли в здание школы и отыскали усталого завуча. Ее осаждало человек семь. Двое пришли за разрешением опоздать. Еще у одного была записка от отца, который угрожал, что отсудит у школьной спортивной команды новую форму, если его ребенку не позволят брать с собой в школу какое-то там лекарство. Третьей была учительница, у которой во время обеденного перерыва украли со стола ключи. Ждали указаний два помощника. А кроме них, там находилась прелестная девчушка с темными волосами, собранными в хвостик, в зеркальных солнечных очках и белых длинных гольфах, которая, похоже, умерла еще в пятидесятых годах.

Она сидела в углу, скрестив ноги и прижав к груди книги. Я уселась возле нее, дожидаясь, когда уляжется суматоха. Дядя Боб воспользовался случаем, чтобы позвонить. Как всегда. Девочка разглядывала меня; я прибегла к трюку с сотовым телефоном и проговорила, глядя на нее:

— Привет.

Она моргнула и уставилась на меня широко распахнутыми от удивления глазами, не понимая, с ней ли я разговариваю.

— Часто здесь бываешь? — продолжала я и сама рассмеялась своей уморительной шутке.

— Я? — наконец переспросила она.

— Ты, — кивнула я.

— Вы меня видите?

Никогда не понимала, почему они всегда спрашивают меня об этом, когда я смотрю прямо на них.

— Конечно.

Она изумленно приоткрыла рот, и я пояснила:

— Я ангел смерти, но добрый, не страшный. Если хочешь, можешь перейти сквозь меня.

— Вы красивая. — Девочка бросила на меня восхищенный взгляд. Да уж, я такая. — Как бассейн в жаркий летний день.

Ого, вот это комплимент. Раньше мне такого не говорили. Я оглянулась и заметила, что толпа редеет.

— Сколько ты уже здесь?

— Года два. — Я недоверчиво нахмурилась, и она объяснила: — Вы про платье? Это для встречи выпускников. Вечеринка в стиле пятидесятых.

— А, — протянула я. — Тогда ты выглядишь соответственно.

Она смущенно кивнула:

— Спасибо.

Остался всего один ученик, которому требовалось разрешение опоздать. Очевидно, письмом родителя, угрожавшего судебным иском, занялся директор, а поиском украденных ключей — завхоз.