Испанский гамбит - Стивен Хантер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
20
Таррагона
– Поверьте мне, – лениво заявил Джулиан, поднимая бокал с шампанским и щурясь на солнце, – ибо я знаю, что говорю. Я был мертвым и был живым, и уверяю вас, что последнее гораздо лучше.
– Слушайте, слушайте,[62] – пробормотал Флорри и тоже поднял бокал.
– За жизнь, друзья, а значит, и за смерть. Ведь все мы умрем когда-нибудь.
Сильвия тоже пригубила шампанское, она пила гораздо меньше своих спутников.
– Как твое здоровье, Роберт? – спросила она.
Флорри смущенно поднял на нее глаза. Она в первый раз обратилась к нему при Джулиане.
– Иду на поправку. Еще один-два дюйма – и он задел бы артерию. Но парень промахнулся, пуля прожужжала мимо, и вот я здесь.
– Выпьем за испанское искусство стрельбы! – величественно произнес Джулиан. – Которому мы обязаны присутствием здесь двух третей нашей очаровательной компании.
– Просто нам страшно повезло. Со второго дня их фуражиры находились меньше чем в пятидесяти шагах от нас. Мы чуть было не попались.
– А потом еще несколько искренних приветов от пятой колонны арсеналу ПОУМ в Ла-Гранхе, и все, что требуется от Ганса-фашиста, – это слоняться вокруг пожарища, следить за дымком да радоваться. – Джулиан с удовольствием хлебнул еще шампанского. – За нашу удачу, за замечательное счастье Джулиана.
Провозгласив этот тост, он достал из-под рубашки обручальное кольцо отца, подвешенное на цепочке, и продемонстрировал всем.
– Эта маленькая красавица мало чем помогла моему отцу, но нам она принесла несомненную удачу. Правда, Вонючка?
Флорри слабо улыбнулся.
– Конечно.
– Славно сказано, молодчага.
Вежливо вмешалась Сильвия:
– Они в госпитале прилично к тебе относятся?
– Кажется, единственное, что испанцы научились делать хорошо, – это готовить еду. – Флорри с облегчением ступил на нейтральную почву. – Три раза в день они закатывают в палаты огромные котлы с дымящейся вкуснотищей. А тем временем раненые могут умирать, потому что им не сделали вовремя перевязку.
– Нет, будущее этой страны определенно запаздывает, – объявил Джулиан. – Я, признаться, думаю, что и настоящее для нее еще не наступило.
Флорри откинулся на спинку своего кресла на колесиках. Сильвия с Джулианом вытащили его из огромной палаты, в которой находились и тяжелораненые, истекающие кровью бойцы, и прикатили сюда, где в двух кварталах от таррагонской собственной Рамблы шла великолепная эспланада над морем. Перед его глазами расстилалась миля белоснежного песка, виднелись развалины древнеримской арены, плескались сонные волны Средиземного моря. Несколько отважных купальщиков прыгали в волнах, еще несколько человек лежали на солнце. Дул свежий соленый ветерок, носились и кричали над водой чайки, статуя Христофора Колумба гордо возвышалась на пьедестале, точно как у берега моря на барселонской Рамбле.
– Здесь красиво, – сказал Флорри.
– Таррагона – довольно странный город, – заметил Джулиан. – Кажется, будто революция сюда еще не добралась. А если добралась, то быстро соскучилась и рано ушла. Совсем как Ноэл Коуард со скучной вечеринки.
Флорри отвел глаза от Джулиана, неотразимого в его великолепном светлом костюме, и взглянул на Сильвию.
«Черт возьми!» – подумал он.
Ее серо-зеленые глаза казались по-прежнему чуть сонными, но сейчас в них светилась жизнь. Она что-то сделала со своими волосами, и теперь они легко и красиво вились. Вместо ужасного синего комбинезона на ней было симпатичное платьице. Как она встретилась с Джулианом? Что они делают вместе, пока Флорри валяется на своей койке? Она спит с ним?
Он перевел взгляд на Джулиана, допивавшего шампанское.
«Черт тебя подери, Джулиан. Ты-то точно не прочь!» – Барселона больше не является подходящей вечеринкой для Ноэла Коуарда, – заговорила Сильвия. – Город стал просто невыносимым. В нем царит подлость. Кто-то застрелил Карлоса Бреа прямо у дверей кафе «Ориенте». Это было ужасно. В него стреляли из машины, пуля пробила голову. Никто не знает, кто это сделал, но говорят, что русская тайная полиция. Бедный Карлос.
– Карлос Бреа? – переспросил Джулиан. – Интеллектуал из поумовцев? Бедняга, я как-то раз брал у него интервью. Хотел использовать в качестве материала для статьи. Жалко, что его убили.
– Джулиан, вы просто ужасный циник.
Флорри ясно слышал, как ее голос звенел любовью, видел, как блестят ее глаза.
Эти двое казались образцовой английской парой: высокий, светловолосый, элегантный поэт-солдат, который с легкостью мог бы стать банкиром или дипломатом, и красавица блондинка, сдержанная и изящная, как безупречная статуя. Они так хорошо смотрелись вместе, что Флорри даже позавидовал их совершенству.
– Не забыл про шипучку, старина? – спросил Джулиан. – Думаешь, легко тут было достать шампанское? Господи, да эта бутылка стоила мне целого состояния!
– До дна. – И Флорри прикончил свой бокал, чувствуя, как защипало в носу.
– А теперь я с вами прощаюсь. Пейте, ешьте и веселитесь. Я вас покидаю.
– Куда вы сейчас? – спросила Сильвия.
– Поищу машину. Мне пора возвращаться. Я пообещал одному парню встретиться с ним в два. Кроме того, вы наверняка найдете о чем поговорить и без меня.
Он поднялся со скамьи, улыбнулся им и легкими шагами направился вверх. Флорри проводил глазами его гибкую фигуру, взглянул на развевающиеся светлые волосы. Затем повернулся к морю. Оставшись вдвоем с девушкой, он чувствовал себя смешным.
– Тебе так неинтересно со мной? – спросила она. – Мы почти никогда не оставались наедине, насколько я помню. Раньше ты не был таким молчаливым.
– Ты, наверное, считаешь меня ужасным дураком.
– С чего ты взял?
– Из-за той записки, что я тебе послал. Ты ее получила?
– Да. Она была очень милая. Я до сих пор храню ее.
– Ну как же. Прощальное письмо несчастного солдатика накануне битвы. Господи, каким же идиотом ты меня считаешь.
– Я не считаю тебя идиотом. Хочешь, покатаю тебя в этом кресле?
– Не хочу.
– А шампанского?
– Не хочу.
– Может быть, ты поешь немного?
– Нет.
– Но чего же ты хочешь, Роберт? Скажи мне, ради бога.
– Тебя, конечно.
Она промолчала.
– Может быть, ты все уже забыла?
– Я ничего не забыла. Все было очень мило.
– Лучше всего.
– Но тебе не следует мучить себя такими мыслями. По-моему, не надо концентрироваться на таких вещах.
– Перестань. Не говори так. Именно об этом я все время и думаю. Но ты теперь с ним, конечно?
– Ох, Роберт, какой же ты дурак. Джулиан очень приятный человек. Но во мне он заинтересован не больше, чем в какой-нибудь жительнице Луны. Это характерно для него. Я всего лишь дочка несчастного торговца, которая получила в наследство небольшие деньги и решила с удовольствием их потратить. Тебя он любит гораздо больше, чем меня. Он правда удивительно к тебе относится.
– Но ты, ты предпочла бы быть сейчас с ним, а не со мной, если б он захотел?
– Прошу тебя, Роберт. Не думай об этих глупостях. В подобных размышлениях нет толку.
– Теперь все станет гораздо сложнее.
– Ничего не станет сложнее, если ты не позволишь, Роберт.
Флорри больше не смотрел на нее. Ее красота доставляла ему гораздо больше мук, чем пульсирующая боль в шее. Сильвия была так близка и в то же время так далека. Он ощущал ее запах. Он не мог выбросить из головы ту ночь в отеле «Фалькон»: помнил наслаждение, испытанное тогда, и помнил, как оно помогло ему разобраться в путанице мира.
– Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня обратно, Сильвия. Я что-то устал.
– Хорошо, милый. Можно нам навестить тебя завтра?
Нам!
Флорри хотелось сразу резануть кратким «нет», сказать прямо: «Нет, черт вас побери, и покончим с этим!»
Но вместо этого он услышал собственный голос, произносивший:
– Да-да, конечно, приходите.
Когда она катила его кресло вдоль набережной, он заметил, что поодаль стоит, наблюдая за ними, Сэмпсон.
Пришлось затратить некоторое время, день или два, но Сэмпсон все-таки добился своего. Он обратился в Республиканский департамент пропаганды за разрешением обрисовать английскому читателю портрет раненого английского бойца, доблестно сражающегося на стороне справедливости. Ему предложили на выбор несколько кандидатур. Флорри был третьим в этом списке.
Сэмпсон в сопровождении официальных представителей вошел в палату. Он шлепнулся на стул рядом с койкой члена интербригады, бывшего шахтера из Уэльса, и принялся долго и нудно расспрашивать о чем-то. Вскоре боец, раненный в сражении под Брунетой, потерял последний интерес к собственным ответам. Во время следующего интервью Сэмпсона офицер из отдела республиканской печати, с отвращением пробормотав что-то о невыносимом английском педантизме, покинул палату.
