Записки фельдшера - Олег Врайтов

Нажать кнопку было нетрудно, начать разговор… мда. Вот тут и возникает неприятная заминка. О чем разговаривать, зачем, черт побери, вообще, она хочет со мной говорить? То, что между нами было, уже прошло, и, хотя и причиняло, чего кривляться перед собой, боль, уже потихоньку забывалось. Кристина вышла замуж, родила, ушла со «Скорой»… да какого дьявола она вообще мне написала? Я в бессильной злости на нее и себя хватил кулаком по колену.

Ладно, предположим самое сладко звучащее — развод и девичья фамилия. Допустим. И что, сразу решила вернуть старое, а я так удачно подвернулся, в качестве запасного аэродрома. Неплохо, ничего не скажешь. Всегда уважал предусмотрительных. Сразу видно, что о будущем она подумала заранее, и ребеночек не останется без отцовского присмотра, опять же. Против воли я зло усмехнулся. Нет, я не злорадный человек, но и ангельскими крылышками не снабжен с рождения. Месть, конечно, удовольствие низменное и порицаемое моралью, но — удовольствие, и какой-то момент я задержался на этой мысли, смакуя ее. Ах, как приятно, черт побери — классическое «за что боролись, на то и напоролись», эталонный вариант, квинтэссенция…

Громко стрекотал сверчок, притулившийся где-то в кустах рядом с машиной. Слишком громко, так, что мешал думать.

Я вскочил, разминая затекшие уже от сидения ноги. Нет, вряд ли, вряд ли и совершенно нереально то, что я только что предполагал. Кристина не тот человек, от которого сбегают, хоть налево, хоть навсегда. Да и, чего греха таить, я узнавал в свое время о ее нынешнем муже: любит искренне, на работу и с работы возит, холит, лелеет, денег не жалеет, сукин сын, блатной бабушки внучек, гаденыш упакованный… Так, стоп! Не туда меня понесло, совершенно не туда. Скорее всего, ситуация примитивнее устройства вилки. Девочка просто хочет жить в душевном комфорте и с собой, и со своей совестью. То есть, если вкратце — бросив меня после всего, что у нас было, теперь хочет остаться белой и пушистой, а все ее желание поговорить не более, чем банальное «давай останемся друзьями». Да, вероятно, все именно так и есть. Ну, что же, похвальное желание, и инициатива похвальная. Правда, не могу сказать, что в моей израненной душе она нашла хоть один одобрительный отклик.

Отшвырнув сигарету, я пнул сухую ветку, кстати попавшуюся на дороге, так, что она подлетела и с громким шорохом врезалась в листву куста. Сверчок замолк. Вот и отлично. Сейчас позвоню, не проблема, спокойно, насколько позволит воспитание, выслушаю ее лепет и подведу итог. Как сказал кто-то из юмористов: когда общаешься с любимой женщиной, главное — не сорваться на крик. Или как-то так. В любом случае, а в моем конкретно, это высказывание как нельзя более актуально.

На дисплее телефона высветилось «Идет набор номера». Мельком я обратил внимание на время — половина третьего ночи — и лишь хмыкнул. Ничего, сама просила. Мой сон, испарившийся после ее сообщений, ее, судя по всему, мало взволновал.

— Да, алло? — раздался голос Кристины. — Ты, Антон?

— У тебя же номер записан. Я.

— Как твои дела?

Против воли я поднял глаза к звездному небу:

— Время — полтретьего ночи. Тебя сильно мои дела интересуют? И, кстати, какие из них интересуют больше всего? Сегодняшнее дежурство или вся моя жизнь после того, как ты замуж вышла?

— Зачем ты так говоришь?

С большим трудом я подавил ругательство, уже рвавшееся наружу.

— Ладно, будем считать разговор состоявшимся. Пока, Кристина.

— Подожди! — Мне не показалось, она закричала. — Не клади трубку! Пожалуйста!

Я молчал, прижимая телефон к щеке, чувствуя, как яростно колотится мое сердце и приливает кровь к голове. Такого не было, чтобы Кристина хоть раз меня о чем-то просила, употребив «пожалуйста». Никогда такого не было.

Мы молчали, слушая дыхание друг друга. Легкий фон, шедший из динамика, давил, мучил, истязал, словно грохот водопада, словно вой падающей бомбы. Мы молчали — она не решалась сказать то, что хотела, я — потому что мне сказать было нечего. С моря настойчиво трепал волосы все усиливающийся бриз, даже сюда донося слабый запах соли и водорослей, которыми завален был пляж после недавнего шторма. С неба лила серебро луна, настолько яркая, что я даже видел свою тень, неуклюжим карликом спрятавшуюся у меня под ногами.

— А помнишь, как мы на пляже сидели? — неожиданно даже для себя самого прошептал я. — Ночь, луна, прибой, сосны шумели на берегу. Закат встречали и электричку прозевали… Пешком домой шли по шпалам.

— Я ногу тогда подвернула. Ты меня до дороги тогда на руках нес, — едва слышно раздалось в ответ. — Помню. Я еще плакала тогда. Мне себя было жалко… и тебя было жалко, ты же устал меня тащить.

— Устал, — слабо усмехнулся я. — Я даже не думал об усталости тогда. Думал, только бы донести, думал, как бы самому не грохнуться, чтобы тебе больно не сделать, думал, только бы машина хоть какая-нибудь проехала мимо. О чем угодно я тогда думал, только не об усталости.

— Ты меня берег, я помню.

Словно его пнули, снова очнулся сверчок, разразившись дикими, как будто предостерегающими от чего-то, трелями. Вслед за ним очнулся и я.

— Кристина, зачем это? — Проклятье, вопрос прозвучал почти молящим тоном. — Зачем вспоминать то, что было давно, и то, что уже не вернуть?

Она помолчала.

— А ты хотел бы… вернуть?

Ощущение было такое, что меня окатили сверху ведром ледяной воды. Всколыхнуло меня всего, до дрожи в руках, до испарины на лбу. Господи, неужели мне это не померещилось? Неужели Кристина, та самая Кристина, которая всего каких-нибудь два года назад, когда я, унижаясь, буквально молил ее вернуться, разве что на коленях не стоял, спокойно отвечала «Нет, все кончено» — неужели она произнесла это?

— Ты думаешь, что говоришь?

— Ты не ответил.

Голос был почти требовательный.

— А какого ответа ты от меня ждешь?

— Правдивого. Ты хочешь, чтобы я вернулась?

Несмотря на ночь, у меня потемнело в глазах. Таким тоном не спрашивают, таким предлагают.

— Что с тобой случилось? У тебя муж, ребенок, семья — и ты вдруг говоришь такие вещи? Может, я не знаю чего-то, что мне стоит знать?

— О чем ты?

— Не знаю, о чем я! — Вопреки первоначальным намерениям мой голос взлетел на два тона вверх. — Не знаю! Может, брак твой фиктивный был, может — ребенок чужой или вообще ненастоящий, может — муж твой инопланетянином оказался и к себе на Альфу Центавра вернулся? Или, может, я все эти два года в летаргическом сне провалялся, а наше с тобой расставание мне приснилось? Ты меня бросила сразу и бесповоротно — а теперь предлагаешь все вернуть, хотя сама же говорила, что отношений наших больше нет и быть не может! Что случилось, Кристина?

Тишина была гнетущей, почти осязаемой.

— Не знаю… — тихим, едва слышным шепотом наконец произнесла она. — Я сегодня… и за два дня до сегодня… и еще раньше… увидела тебя, и внутри все как переверну лось. Дома как сама не своя хожу, только о тебе мысли, о том, как ты улыбался, о том, как злился… обо всем. Я два дня не спала, все ждала смены — потому что тебя ждала. Вас до обеда не было, я уж извелась — мысли всякие, заболел, может, не вышел, сменами поменялся… А потом ты приехал, я… не могла просто не выйти. Дурочка, да? Отделение бросила, к тебе выбежала, хотя Ленка уже спустилась…

Я молчал.

— Сначала даже подумала — может, приворожил ты меня чем-то, — с легким нервным смешком продолжила Кристина. — Не бывает же такого, чтобы так вот сразу… как волна накатила… Я уже несколько дней не сплю. Не могу спать. Я… я понимаю, дура я, идиотка, кретинка безмозглая, что тогда от тебя ушла — я это все понимаю, все-все понимаю! Не знаю, что меня тогда заставило так… Испугалась я, наверное.

— Испугалась? — Мой голос был хриплым, как у старика. — Чего?

— Не знаю. Ты меня слишком любил… слишком, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Сильнее, чем я тебя. У меня к тебе чувства были тогда, но… не такие сильные, как твои. Они… созреть были должны, подрасти, а ты слишком сильно на меня давил. Ой, я снова глупости говорю, да?

Передо мной неведомо когда оказался борт нашей «газели» — оказывается, за разговором круг целый описал. Я, закрыв глаза, прислонился лбом к его прохладному, сильно пахнущему дорожной пылью и машинным маслом, железу. Глупости? Ты не глупости говоришь, ты меня сейчас просто убиваешь, девочка. Каждым своим словом. А заодно — красиво, чего греха таить, сваливаешь вину с себя на меня. Ведь я ж тебя уже жалею почти, уже готов носом захлюпать и объятья тебе распахнуть, в ноги упасть, все простить и забыть! Разве нет?

— Кристина, — произнес я, прерывая ее.

— Да, Антошка.

— Ты меня так никогда не называла. И знаешь, что я терпеть это не могу.

— Прости, пожалуйста.

Второе «пожалуйста» за шесть лет нашего знакомства. Я помолчал, собираясь с духом.