Наваждение страсти - Джэсмин Крейг

– Что она говорит? – перебила пожилую женщину леди Аделина. – По-моему, что-то про рождение дочери, да?

Шарлотта с большими купюрами перевела на английский историю Мари-Клер. Леди Аделина с сочувствием поглядела на француженку и участливо поинтересовалась:

– Ваша дочь живет с вами?

Мари-Клер рассмеялась. Впервые за все время разговор ее позабавил.

– О нет, что вы! Она вышла замуж двадцать пять лет назад, когда ей исполнилось четырнадцать. У меня два внука, оба уже тоже женились и стали отцами семейства.

– Но почему вы до сих пор не покинули гарем? – воскликнула Шарлотта, от изумления позабыв о том, что надо быть тактичной. – Ведь отец эмира умер тридцать пять лет назад. Почему вы не вернулись во Францию?

Мари-Клер перестала улыбаться.

– А вы сами посудите, мадемуазель. Меня же продали Мустафе, отцу эмира. А рабыня не имеет права вернуться на родину даже после смерти своего хозяина. Да и потом… зачем мне было возвращаться? Дочь моя живет здесь, и нам позволяют с ней часто видеться. А порой я навещаю и жен своих внуков, вижусь с правнуками. Во Франции я никому не нужна. Все мои родственники погибли, и для меня это, наверное, даже лучше. Они вряд ли захотели бы знаться со мной – с рабыней, у которой есть незаконнорожденная дочь.

– Вы не должны так о себе думать…

– Но как еще ко мне отнеслись бы во Франции? Послушайтесь моего совета, мадемуазель. Либо наложите на себя руки до того, как эмир призовет вас на ложе, либо смиритесь со своей участью. Вы не сможете вернуться в Англию, вам суждено навсегда остаться здесь. Забудьте прошлое. Этим вы избавите себя от лишних страданий.

Шарлотту начало подташнивать. Мясо, сдобренное пряностями, и диковинные овощи, минуту назад казавшиеся вполне съедобными, вдруг стали ей отвратительны. Она впервые осознала весь ужас своего положения. Они с тетей пленницы, рабыни, которым суждено до смерти томиться в гареме эмира, в этой узорчатой, резной клетке.

– Господи, Шарлотта, да на тебе лица нет! – воскликнула леди Аделина. – Что тебе сказала Мари-Клер? Что случилось?

Шарлотта огромным усилием воли взяла себя в руки. Легкость, с которой леди Аделина назвала француженку по имени, ее потрясла. Если бы в Англии в старые добрые времена, пока «мистер Александр» еще не перевернул всю их жизнь вверх дном, тетушке сказали бы, что она будет так фамильярно обращаться к дочери маркиза, леди Аделина пришла бы в ужас. Неужели они обе скоро привыкнут к странным обычаям гарема и перестанут им изумляться?

Сердце опять сжала когтистая рука страха, но Шарлотта отогнала невеселые мысли.

– Не тревожьтесь, тетя. Ничего нового Мари-Клер не сказала, а лишь сообщила, что у нее не осталось родных во Франции.

– Революции всегда причиняют людям неприятности, – согласилась леди Аделина. По ее тону можно было предположить, что, если бы не горстка французских мятежников, Мари-Клер жила бы сейчас в Париже среди любящих, заботливых родственников.

Служанки убрали стол и принесли кувшин с теплой водой, чтобы можно было помыть руки. После чего в зал впорхнула стайка улыбчивых, приветливых женщин.

– Жизнь в четырех стенах очень однообразна, – сказала Мари-Клер, и в ее голосе опять появилась ирония. – Поэтому мы вам будем признательны, если вы развлечете нас рассказом о том, как вы сюда попали.

– Ах, я и сама толком не понимаю, – пробормотала Шарлотта. – Принц Карим Александр был ранен. Это случилось в Англии, неподалеку от нашей деревушки. Мы с тетушкой ехали в карете, а он лежал на дороге. На него напали разбойники. Мы взяли его домой и выходили.

Мари-Клер перевела слова Шарлотты турчанкам, и те взволнованно зашушукались.

– Они спрашивают, кто его выхаживал, – сухо произнесла Мари-Клер. – Наверное, ваш евнух знает секреты врачевания?

«Господи, опять эти евнухи! – вздохнула Шарлотта. – Неужели она забыла, что в Европе этого нет? Что у нас мужчины – это мужчины…»

Однако возражать не стала, а спокойно ответила:

– Нет, конечно, евнух тут ни при чем. Принца выхаживали мы с моей экономкой.

Мари-Клер долго молчала, изумленно глядя на девушку. Когда же она, наконец, заговорила, в ее голосе сквозила безмерная печаль.

– Mon Dieu, как давно я не была во Франции! Я совсем забыла, что в Европе за больными ухаживают женщины. Представляете, меня шокировало, что принц Карим видел вас без покрывала!

Француженка так расстроилась, что Шарлотта попыталась ее утешить.

– Мадам, вы были молоденькой девушкой, когда попали в плен к пиратам. Неудивительно, что, прожив столько лет в Оттоманской империи, вы переняли образ мыслей здешних жителей.

– Вам, может, это и не кажется удивительным, но я потрясена. Видите ли, я гордилась тем, что упорно не желаю перенимать верования моих поработителей. Это была пусть робкая, но попытка сопротивления.

Женщинам надоело слушать разговор, который был им непонятен, и они насели на Мари-Клер, требуя перевода. Известие о том, что принц Карим видел лицо Шарлотты, привело их в ужас.

– Они считают, что вы попали в гарем эмира по ошибке, – сказала Мари-Клер. – Наверное.

вы предназначались для гарема принца Карима.

– Я вообще не желаю быть ни в чьем гареме! – возразила Шарлотта. Голос ее звучал решительно, но на самом деле после разговора с Мари-Клер решительности у бедняжки поубавилось. – Я намерена снестись с британским послом и добиться, чтобы нас с тетушкой отправили на родину. Оттоманская империя поддерживает дипломатические отношения с нашим правительством, и наше правительство не допустит похищения британских граждан по приказу турецкой знати.

Мари-Клер дотронулась до золотой цепи, висевшей у нее на шее.

– Не льсти себя надеждой, Шарлотта. Поверь мне, надежды опасны. Войти в гарем гораздо легче чем из него выйти. Тебя удивило то, что я провела здесь сорок лет, но знай: в нашем гареме есть женщина, чье заточение длится уже не сорок, а шестьдесят лет.

– Шестьдесят?! – ужаснулась Шарлотта. – Нет, если я пойму, что мне суждено провести жизнь в этой золоченой клетке, я тут же наложу на себя руки!

– И совершишь страшную глупость, – мягко возразила Мари-Клер. – Жизнь в гареме ничуть не тяжелее, чем в других местах, нужно только научиться жить настоящим и не думать о будущем.

– Но как можно выдержать здесь шестьдесят лет?! Тут же так скучно!

– А ты уверена, что в Англии веселее?

– Ну конечно! В Англии я свободна. Я могу…

– Что ты можешь, Шарлотта? Я, конечно, не была в Англии, но во Франции до революции свобода была для девушек по большей части фикцией. А по существу их жизнь мало чем отличалась от жизни наложниц в гареме эмира. Да, наши лица во Франции не были спрятаны под покрывалом, но я ни на миг не оставалась с мужчиной наедине. И не могла беседовать с женщинами, поведение которых не одобрялось моими родителями. Нам не разрешали получать образование, которое получали наши братья, не позволяли думать самостоятельно. Девушки выходили замуж за тех, кого им выбирали родители, а нашей собственностью распоряжались родственники мужского пола, которых суд назначал нашими душеприказчиками. Попав в гарем, я поняла, что женщины во всем мире живут в клетке. Просто в Стамбуле мужчины их открыто сажают в клетку, а в Париже это искусно маскируется. Вот и вся разница.