Всё, что нужно для счастья (СИ) - Стасина Евгения

Не знаю, нужно ли это, но обувь на пороге снимаю. Всё же это теперь Верин дом. Пусть и временное, но пристанище, а я хоть и далека от совершенства, но на свинью непохожа. Потоптавшись у шкафа, вешаю свой пиджак на плечики и ещё раз осмотревшись, решаю устроиться в кресле.

- Как спалось? - да и вообще... Есть же хотя бы крохотный шанс, что она встала на путь исцеления?

- Отлично Вась. Дважды вырвало, завтрак в горло не полез. Принесла мне сухарики?

Господи, эти сухарики. Она их с самого детства пакетами лопает! С чаем, с молоком, даже с газировкой. Хотя в любой другой выпечке изюм на дух не переносит! А тут выбирает: выхватывает с моих рук гостинец, низко склоняется над пакетом и, отыскав самый аппетитный кусок, с жадностью вгрызается в него зубами.

- Это блаженство, Вась. Так бы ела их без остановки. Будешь? - я отрицательно мотаю головой, а она пожимает плечами. - Как знаешь. Ну, рассказывай, как ночь прошла? Надеюсь, я не виновата в твоей бессоннице? Потому что видок у тебя тот ещё... Словно это тебя рак изнутри съедает.

Как мило. Прыскаю на её напускное веселье и сползаю ниже, вытягивая ноги на стоящую рядом тумбу.

- Хреново, Вер. Я тут подумала... Сегодня начальнику позвоню.

- Это ещё зачем?

- Уволюсь, - выдаю спокойно, а самой страшно. Зарплата у меня небольшая, но на жизнь всё же хватало. Стабильный доход, знаете ли, терять никому не захочется. - Ещё подругу попрошу, чтоб она мне жильцов подыскала. Хочу квартиру сдать, и с этих денег буду ипотеку выплачивать. Только кота вашего нужно куда-то пристроить...

Там платёж — то небольшой - пять восемьсот, благо Некрасов при разводе не скупился. Кредит взял и мою долю за совместное жильё и внедорожник без всяких пререканий выплатил.

- Ещё и на жизнь останется... Тебя когда выписывают?

- Думаю, через неделю, - она перестаёт хрустеть любимым лакомством и с подозрением разглядывает моё лицо. - Подожди... Ты переехать сюда надумала?

Она отряхивает ладошки от крошек, недобро хмурясь, и, громко вздохнув, тянет философское "Та-а-ак". Ругать надумала? Так поздно уже: во-первых, решение уже принято, во-вторых, я старше, так что нечего мне тут выговоры устраивать!

- Не глупи, ясно. Нечего тебе в Москве делать. И жизнь свою ломать тоже. Думаешь, здесь, как в сказке? Работу в издательстве найдёшь, а по вечерам будешь держать меня за ручку? Нет, Вась. Тут мясорубка - перемолет тебя Столица и выплюнет. Тут таких вот писак, как грязи! Так что придётся с подносом бегать или как я в своё время - маникюрить с утра до ночи!

- Пфф, напугала! Справлюсь. Мне не впервой начинать всё сначала.

- Да что ты?! Это тебе не твоя дыра, где дипломированных специалистов раз два и обчёлся. И жильё... Ты хоть представляешь, сколько денег понадобится на съём?

Завелась Вера не на шутку, пакет с сухарями отбросила в сторону, подушки больше ей не нужны - спина ровная, будто спицу проглотицу. Есть же свои плюсы в этой внезапной вспышке злости! А то на её белую физиономию смотреть было страшновато.

- Ты совсем дура, что ли? А потом ещё удивляешься, почему я тебе не сказала? Да я именно этого и боялась! Сейчас наломаешь дров, а мне потом на том свете от стыда сгорай, что ты из-за моей болезни осталась с голым задом! Тощим, Вася, задом! Так что даже им потом ничего не заработаешь!

- Не верещи! А что предлагаешь? Укатить нам с Сонькой обратно и ждать, пока ты сможешь нас навестить? Нет уж. Сказала перееду, значит, так тому и быть!

- Сказала она... А со мной посоветоваться? Или... С Максимом? Он знает, что ты удумала? Сонька, вообще-то, ему не чужая! Хороши сёстры, ничего не скажешь: сначала я столько лет молчала, а теперь ты решила увезти её подальше! Нет, Вася, дудки! Лучше я к вам, тем более что в соседнем городе хоспис есть. Час на автобусе и я на месте.

Ну не сумасшедшая ли? Автобус! И кто после этого из нас не в себе? Подаюсь вперёд, устраивая локти на коленях, и стараюсь понять, осталась ли хоть капля здравого смысла в этих потускневших от недуга глазах?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Какой, к чёрту, автобус, Вер? Ты, вообще, слышишь, что говоришь?

У неё ведь не простуда! Не чирей на заднице, которым можно было бы объяснить её нежелание и дальше поваляться в нагретой постели. Она свешивает ноги на укрытый старым паласом пол и, отыскав под кроватью тапки, встаёт, нервно поправляя задравшуюся футболку.

- Боишься, что я прямо на пассажирском сиденье концы отдам? Ещё чего! Я, может, и больна, Вась, но нянчиться со мной, как с ребёнком точно не надо. По крайней мере не сейчас, когда мои мозги ещё не превратились в кисель! Всё, точка - переезжаю я. А ты собираешь манатки, мчишь в свой Мухосранск и продолжаешь писать статейки для местной захудалой газетёнки! Тем более что я и с врачом договорилась - он к выписке обещал все необходимые бумаги подготовить.

Вот бараниха. Закатываю глаза к потолку, рычу на её упёртость и, наплевав на двадцать минут, проведённые у зеркала, безжалостно тру накрашенные глаза. В них будто песок насыпали. Горстями, при всём желании не проморгаешься.

- Вась, так лучше будет. Мы же не знаем, когда это случится. Может, мне повезёт и я ещё Соньку в первый класс отведу. Косички заплету, форму наглажу... Встану в первом ряду и буду высмаркиваться в платок, пока она вручает первой учительнице букет... Рак у меня будущее забрал, ваше я ему не отдам.

По коридору кто-то каталку везёт. Мы дёргаемся, одновременно оборачиваясь на дверь, и синхронно прикрываем рот ладошкой на чей-то громкий плач. Детский, похоже...

- Господи, Ленка Спиридонова... - я продолжаю сидеть, а Вера уже выглядывает из нашего укрытия, позволяя гамму людских голосов проникнуть в палату. Пальцы сжимает в кулачок, когда лязг колесиков по плиточному полу становится в разы громче и пару минут стоит как приклеенная к дверному косяку. Мне страшно до ужаса, ведь плачет и впрямь ребёнок, а она спокойная...

- Ей всего тридцать шесть, Вась, - или мне это только кажется? - Я с ней вчера вечером в карты играла...

- Вер, она... - шепчу, не слишком-то рассчитывая, что сестра меня услышит, но стоит Вере заговорить окончательно теряю способность говорить.

- Похоже. Борька ревёт, её сын... Господи, это худший из моих кошмаров, чтоб Сонька...

Не договаривает. Даже на расстоянии в несколько шагов вижу, как её руки покрываются мурашками. Она зябко растирает плечи, отводит взгляд к столу, как и вчера, украшенному семейными снимками, и долго смотрит на улыбчивую девчушку в ярком оранжевом платье.

Вот и сошёл на нет Верин оптимизм... Да и был ли он? Скорее попытка казаться сильной, ведь кто-то из нас определённо должен был это делать - улыбаться, чтобы не затопить слезами эту чёртову палату.

- Теперь понимаешь, почему я не беру Соньку с собой?

Ёрзаю в кресле напрочь позабыв всё, что волновало меня ещё минуту назад, и лишь силой воли заставляю свои ладошки и дальше лежать на деревянном подлокотниках. Хочется уши заткнуть, чтобы не слышать чужих голосов, да только поздно: они ещё долго будут звенеть в голове, заставляя леденеть от бессилия.

- Вер, мне жаль, - встаю и на негнущихся ногах подхожу к убитой горем женщине, желая хоть как-то её поддержать. Знать бы ещё как... Пальцы трясутся и я цепляюсь за Веркины плечи, надеясь хоть так удержаться и не рассыпаться на кусочки. Но только какая из Веры опора - того и гляди, сама закричит в голос. Прячет своё лицо у меня на груди и мнёт тонкий хлопок моей майки в своих ладонях, оплакивая уход подруги.

- Вась, почему я? - шепчет, а я немею, совсем неготовая к такому вопросу. - Почему Лена? Ей бы ещё жить да жить... У неё сын только первый класс окончил! Господи! А я, может, и этого не увижу! Понимаешь? Не увижу, как она растёт...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не дышу я. Себя жалела, Соню, даже плешивого кота Васю... А о её чувствах толком и не задумывалась. И теперь стыжусь, так сильно стыжусь своего эгоизма, что вряд ли смогу выдать что-то членораздельное. Я просто не знаю, что в таких случаях говорят... Не на судьбу же пенять.