Морская дорога - Урсула Ле Гуин

     Перестань! Перестань!

Сан-Франциско, лето 1914-го

     Летний туман опустился на море. Щупальца тумана Дотянулись до голых холмов, потом он, собравшись с силой, двинулся через Золотые Ворота, стирая острова в заливе, корабли на воде, темные силуэты гор. Огни просвечивали сквозь туман на едва видимых изгибах восточного берега, точно драгоценные камни, разбросанные у подножия гор, вершины которых отчетливо виднелись на фоне сине-зеленого неба. Какой-то паром, вплывающий, казалось, прямо в украшенное башнями здание у начала Маркет-стрит, качался, точно зачарованный, над сумеречной водой.

     Мужчина и женщина, одетая в вечернее платье, вышли из дверей отеля "Алта Калифорния" и некоторое время постояли на крыльце. Уличные фонари и сияющие огнями окна отеля у них за спиной разбивали сумерки на четкие сияния и тени. Глядя на улицу, полную звуков - человеческих голосов, стука лошадиных подков, грохота высоких легких повозок, - женщина глубоко вздохнула и плотнее закуталась в белую шелковую шаль. Мужчина повернулся к ней, улыбнулся и спросил:

     - Ну что, пройдемся пешком?

     Она кивнула.

     Какой-то клерк выбежал из отеля и почтительно, но настойчиво окликнул мужчину:

     - Мистер Херн, сэр! Из Чикаго телеграмма пришла...

     Лафайет Херн обернулся и что-то у него спросил.

     Джейн Херн стояла спокойно, легко придерживая рукой белую шаль с бахромой и отлично сознавая, как элегантно выглядят и она сама, и ее муж, весь в черном, изящный, стройный; она слушала его тихий голос и думала о том, что будто специально позирует для кого-то, стоя на широких низких ступенях крыльца - в стороне ото всех, прекрасная и одинокая, как морская птица на просторном берегу, глядящая во тьму океана.

     Он твердо взял ее под руку - жестом собственника, - и она покорно пошла рядом с ним, свободной рукой чуть приподнимая подол юбки, чтобы не споткнуться, сходя с крыльца на тротуар; потом она снова подобрала юбку - когда они переходили через улицу, заваленную конским навозом и соломой, в свете уличных и каретных фонарей. С моря дул прохладный и довольно сильный ветер, пронося мимо них легкие клочья тумана.

     - Ты не замерзла?

     - Нет.

     Она отвернулась от него, заглядывая в витрину ювелирного магазина, мимо которого они проходили: черные бархатные гнезда и подставки из атласа были пусты - все украшения уже вынули и убрали на ночь. Лафайет сказал сухо, словно ему было неприятно, что она отвлеклась и рассматривает какую-то витрину:

     - Я подумал о том, что ты сказала.

     - Да, ну и что? - промолвила она, глядя прямо перед собой и стараясь идти с ним в ногу, хотя узкая юбка облегающего вечернего платья несколько затрудняла шаг.

     - Я решил, что тебе действительно следует уехать к матери, как ты и хотела. Вместе с Лили, конечно. До конца июля и на весь август. А впрочем, когда захочешь. А я, если смогу, приеду к вам в сентябре, дня на два, и тогда обратно мы вернемся вместе. Я очень много работал в последнее время, Джейн, и мои заботы, к сожалению, не позволяют мне уделять вам достаточно внимания, идти навстречу твоим желаниям...

     - Или моим заботам, - сказала она, улыбаясь.

     Он нетерпеливо, но сдержанно мотнул головой и некоторое время шел молча; потом сказал:

     - Ты ведь давно хотела съездить к матери. И я действительно вел себя как последний эгоист, заставляя тебя сидеть здесь, со мной.

     - Ты попросил меня остаться, и я осталась. Ты меня не заставлял.

     - Неужели это обязательно - играть словами? Все наши ссоры начинались именно с этого. Ты ведь хотела, чтобы я признался в том, что был эгоистом? Я признаюсь: да, был. Извини. И теперь я предлагаю тебе поехать к твоей маме, когда ты сама этого захочешь.

     Они прошли еще немного вперед, она молчала, и он искоса посмотрел на нее.

     - Разве ты не говорила, что хочешь к ней съездить? - снова спросил он.

     - Говорила. Спасибо.

     Он теснее прижал к себе ее локоть, испытывая явное облегчение, и начал рассказывать о чем-то, но она не то недоверчиво фыркнула, не то усмехнулась.

     - Я не вижу тут ничего смешного!.

     - Мы же с тобой настоящий спектакль разыгрываем.

     Ах, если б мы могли поговорить, не отгораживаясь друг от друга!..

     - Я всего лишь сказал, что ты вольна делать все, что хочешь, а ты упрекаешь меня в том, что я от тебя отгораживаюсь! Ну что ж... Но скажи откровенно, чего же ты все-таки хочешь?

     Они прошли еще с полквартала, прежде чем она ответила. Он теперь старался идти не так быстро, чтобы она успевала за ним, и каблуки их легко и ритмично постукивали по тротуару. Они свернули к северу, на более тихую улицу, не такую многолюдную и сверкающую огнями, как Маркет-стрит.

     - Я хочу быть честной женщиной, - сказала она, - которая замужем за честным мужчиной.

     Огромная телега, нагруженная десятигаллонными жестяными бочками и влекомая могучими першеронами, прогрохотала мимо них и скрылась на том конце квартала. Переходя через улицу, Лафайет Херн посмотрел налево, потом направо и крепко прижал к себе локоть жены.

     - Итак, - легким тоном сказал он, вновь оказавшись на тротуаре, - ты намерена продолжать заставлять меня платить.

     - Платить? За что платить?

     - За то дурацкое недоразумение.

     - Недоразумение?

     - Ну, за ту историю с Луизой. Естественно, это было недоразумение! Недоразумение, приведшее к нашей размолвке. Сколько раз можно повторять? Сколько раз еще мы будем к этому возвращаться?

     - До тех пор, пока ты будешь продолжать лгать мне.

     Разве это я заставляю тебя лгать-?

     - Но если ты будешь без конца возвращаться к одному и тому же, если не будешь доверять мне... Ну, как мне объяснить тебе, Джейн?

     - Ты хочешь, чтобы я верила твоей лжи? - спросила она, словно прося его подтвердить это.

     - Да ты же не поверишь ни единому моему слову, если будешь по-прежнему лелеять свое раздражение, свою злость на меня! Ты сама не хочешь, чтобы я постарался начать все сначала. Ты не позволяешь мне этого, а ведь ты сама говорила... - его звучный голос дрогнул и прервался, - что нам нужно все начать сначала!

     Она прошла еще немного и вдруг сняла свою руку с его руки - чтобы поймать тащившийся по земле конец шали. Туман сгущался, превращая свет уличных фонарей в большие молочно-белые шары.

     - Послушай, Лаф, - сказала она, - я тоже много об этом думала. И я действительно пыталась начать сначала.., с того момента, когда.., ты перестал с ней встречаться. И я на самом деле понимаю, что мужчинам, точнее, некоторым мужчинам, это обязательно нужно. Как пьянице нужен порой глоток виски. Хотя, по-моему, в данном случае это не совсем так. Скорее это похоже на голод, а голод - это такое чувство, с которым ничего нельзя поделать, только поесть и утолить его. И я, как мне кажется, вполне это понимаю. Но вот чего я понять никак не могу: почему ты считаешь, что во всем виновата именно я? Ты говоришь, что я не даю тебе начать все сначала? Но ведь ты и сам понимаешь, как несправедливы твои слова. Ты уже начинал все сначала, и не раз, но только не со мной. Что же, ты хочешь и в ЭТОМ меня обвинить? Возможно, впрочем, в чем-то я и виновата. Видимо, потому что не удовлетворяю тебя. Хотя ты всегда это отрицал.

     - Потому что это не правда! Это же просто глупо! Ты и сама прекрасно знаешь, что это не так! - страстно воскликнул он, и она увидела, как в глазах его сверкнули слезы. - Я люблю тебя!

     - Наверное, действительно любишь, Лаф. Но сейчас мы говорим совсем не об этом.

     - Именно об этом! Мы говорим именно о любви! О нашей любви! Разве может для меня кто-то сравниться с тобой? Разве ты сама этого не видишь? Неужели ты не можешь поверить, что ты - моя любимая, моя жена, весь мой мир? И никто другой для меня просто не имеет значения?

     Они давно уже остановились и стояли лицом друг к другу. Рядом с ними было высокое парадное крыльцо старого каркасного дома, окруженного более высокими и современными домами, построенными уже после землетрясения. Высокие сорняки и кустарник проросли меж деревянными ступенями и окружали весь дом, словно предлагая им укрыться здесь от шумных людных улиц города, подняться на это крыльцо и, войдя в дом, окруженный старым садом, оказаться в безопасности, оказаться У СЕБЯ... Уже почти стемнело; ночь обещала быть холодной и промозглой.

     - Я знаю, ты действительно так думаешь, Лаф, - сказала Джейн как-то неуверенно и очень печально. - Но ложь делает любовь бессмысленной. Она и наше с тобой супружество делает бессмысленным.

     - Бессмысленным? Для тебя? - воскликнул он обвиняющим тоном, яростно сверкнув глазами.

     - Ну хорошо, а что оно значит для тебя?