Вдова - Наталья Парыгина

— Да как же...

Начала было Дарья говорить да замолчала на полуслове. Как же, хотела сказать, я на чужих людей ребят брошу? Но не повернулся язык договорить. Это уж не чужие, коли такую обузу доброй волей на себя берут.

— Иди, Даша. — Люба Астахова к Дарье подошла, близко в глаза глянула. — О детях не думай. Сбережем.

— Иди, Даша, — сказала Люба и поцеловала ее.

Тихо сказала, а ослушаться нельзя. И другие женщины в вагоне подхватили:

— Иди, Даша.

— Все будем за ребятами твоими глядеть.

— Нагонишь нас по дороге.

— Пропадет девчонка без лечения.

— Сама-то не лучше девчонки, в лице ни кровиночки...

У Дарьи подкатил ком к горлу.

— Люди добрые... Дора... Люба...

Что-то хорошее, благодарное хотела сказать Дарья своим спутницам по вагону, по жизни спутницам, и — не сказала. Сразу слов не вспомнила, а подумать паровоз не дал, загудел вдруг во всю мочь.

— Наш! Наш свистит,— всполошились женщины.

Нюрка заревела. То ли ее уговаривать, то ли с вагона прыгать. Старушка докторша соскользнула на землю. Дора ей Варю подала. И тут состав дернуло. Дарья поцеловала Нюру в мокрые щеки, Митю в спешке чмокнула в лицо. И на малом ходу прыгнула.

Поезд набирал скорость. Нюрка заревела отчаянно. У Дарьи надвое разрывалось сердце. Кто-то догадался задвинуть дверь. Стук вагонных колес заглушил Нюркин плач.

Старушка молча тронула Дарью за локоть.

— Пойдемте.

Дарья взяла у нее малютку, плотнее надвинула Варе на лицо уголок одеяла. Докторша бойко семенила валенками. Дарья, на шаг не отставая, поспешала за ней.

От морозного воздуха, от быстрой ходьбы у Дарьи сильно закололо в боку. Тяжелый грудной кашель сотрясал ее, но хватало дыхания, и ноги слабели, словно не было в них костей. Повалиться сейчас на снег, в мягкий холодный сугроб и заснуть вместе с Варькой, вместе с бедами своими и страхами... Но не валилась Дарья — шла, почти бежала следом за докторшей по обмерзшей снегом дороге, торопилась Варю донести скорей до больницы, оторвать от смерти, которая, казалось, настигала их сзади, невидимо протянув цепкие холодные руки.

— Ты и сама-то, голубушка, больна, — ворчливо проговорила старушка, прислушиваясь к сиплому дыханию Дарьи, и обернулась к ней. — Давай мне ребенка.

Не отдала Варю, будто чуяла, что в последний раз держит на руках живой свою малышку.

— Сюда.

Докторша тронула Дарью за локоть, указывая на одноэтажное деревянное здание с низким крылечком и с окнами, сплошь затянутыми морозными узорами. Дарья споткнулась о первую ступеньку и чуть не упала. Силы ее были на исходе.

Варя лежала на руках неподвижная, тихая, и Дарья боялась откинуть уголок одеяла, прикрывавший лицо девочки. Прежде чем сделать это, подняла Варю повыше, склонилась к ней ухом. То ли стоны, то ли хрипы доносились из свертка. Жива!

Докторша куда-то исчезла, и вскоре в приемную вошел другой доктор, толстый и коротенький, похожий на ежа.

— Возьмите ребенка. Помогите раздеться, — скомандовал он кому-то.

Дарья уже плохо соображала, слова доктора доходили до нее словно издалека, но она подчинилась им. Что-то белое надвинулось на Дарью, и Варя стала уплывать из ее рук, и она больше не пыталась удержать дочь.

Она сама чувствовала себя беспомощной, как ребенок, ей хотелось плакать, и лечь хотелось, но плакать совестно было перед чужими людьми, а лечь ей не давали. Сестра помогла Дарье раздеться, потом доктор тыкал ее холодной трубкой в спину и в грудь, больно выстукивал пальцами через ладонь.

— Варю лечите... на что со мной возитесь? — хриплым голосом просила Дарья.

— Варю! — передразнил доктор. — Сама-то помрешь — что твоя Варя будет делать?

— Не помру... Я крепкая.

— В какую палату ее, Яков Акимович? — спросила сестра.

— В третью.

Сестра накинула на Дарью халат и повела ее по коридору с крашеным, до блеска промытым полом.

К ночи Дарья впала в беспамятство. В жару металась на кровати, порывалась вскочить, тревожными выкриками будоражила больничную тишину.

— Вася! От поезда отстанешь... Скорей! Варя где? Где Варя? О-ой...

Замолкала ненадолго. И опять принималась метаться и бредить. Сестра трясла Дарью за плечо, подносила к запекшимся губам стаканчик с микстурой.

...Очнулась Дарья ночью. Не открывая глаз, вслушивалась, стучат ли колеса. Не стучат. Значит, опять на станции приткнулся эшелон. Протянула руку, отыскивая Варю. Рука, спустившись с кровати, моталась в пустоте. Дарья испуганно дернулась на постели, открыла глаза.

При свете ночника увидала рядом кровати, а прямо перед собой — окно с короткой белой занавесочкой. Свет горит и окно не завешено! Налетит немец... И вдруг вспомнила все. Не налетит. Далеко она от Серебровска. На какой-то станции. В больнице. А Варя-то? Варю вчера взяли у нее...

— Сестра! — тихим, не своим голосом позвала Дарья. — Сестрица!..

Пришла сестра, склонилась над кроватью.

— Очнулась?

— Где... девочка моя?

— Девочка? В детском отделении девочка, где ж ей быть. Не здесь же ее держать.

— Принеси. Покормить надо. Со вчерашнего дня не кормлена.

— Удумала: со вчерашнего! Неделя уж, как ты тут...

— Неделя, — в недоумении повторила Дарья. — Да как же Варя-то? Принеси ты мне ее! Принеси скорее...

— Лежи спокойно. Нельзя тебе волноваться.

— Так, — сказала Дарья. — Так...

И не настаивала больше. Поняла: не принесут ей Варю. Не потому, что не хотят. Умерла Варя. Сурово, отчужденно подумала об этом, словно не ее, а чье-то чужое это было горе.

Утром, когда пришел доктор, похожий на ежа, Дарья неподвижно лежала на спине, уставив в окно холодный, отсутствующий взгляд.

— Ну, как дела? — с фальшивой бодростью проговорил доктор. — Почему хмуримся? Веселей, веселей надо смотреть, с того света не всякому удается вернуться...

— Когда... Варя моя... умерла? — все с тем же отсутствующим взглядом спросила Дарья.

— С чего ты взяла? Умерла! Придумает же! Умерла...

— Не надо, — строго и упрямо перебила Дарья. — Не надо врать. Я знаю.

Яков Акимович побагровел, сердито обернулся к сестре:

— Кто сказал? Зачем сказали?

— Я не говорила, — пробормотала сестра.

— Никто мне не говорил, — медленно сказала Дарья. — Я сама. Сердцем почуяла.

Доктор взял Дарью за руку, близко склонился к кровати.

— Держись, Даша. Слышишь? Держись. Тебя трудно лечить, болезнь запущена. Если сама не поможешь нам — не сумеем вылечить. А у тебя ведь еще дети.

— Где она?

— Ну, где, где... — Яков Акимович выпрямился, в сторону теперь глядел. — Где покойники лежат?

— Не похоронили?

— Нет пока.

— Не хороните. Я — сама.

— Ладно. Поправляйся скорее.

— Да я... ничего...

Дарья шевельнулась на кровати, пытаясь сесть. Но только и хватило сил — голову на миг оторвать от подушки. Многоцветные искры замельтешили перед глазами, издалека донесся сердитый окрик:

— Лежи ты спокойно, бестолковая голова!

«Видно, и я помру, — вяло, почти равнодушно подумала Дарья. — Надо попросить, чтоб вместе с Варей похоронили, в одной могиле...»

И снова в полусне, в томлении, в беспокойстве и бессилии тянулись дни. В затуманенной голове жила одна мысль — о Варе. Корила себя Дарья, что послушалась бабку Аксинью, назвала дочь именем, которое в их семье не было счастливым. Не имя было повинно в Вариной смерти — война ее убила, но Дарье казалось, что, назови она дочь иначе, — выдержала бы девочка все невзгоды.

Утром, когда принесли на завтрак рисовую кашу с золотистым пятнышком растаявшего масла в середине, Дарья с острой жалостью подумала о Нюрке и Мите. Лежу в тепле, кашу рисовую ем, а они там как же? Вернулись к ней земные тревоги. Нюрка с Митей заждались мать. Василий на фронте истревожился, что письма долго нету. Варю надо хоронить...

С этого дня заспешила Дарья поправляться. Еду всю съедала до крошечки. Лекарства принимала с охотой, почти с жадностью. Просила Якова Акимовича:

— Лечите скорее. Дети ждут!

Мертвецкая стояла в глубине двора, у самого забора. Голые деревья окружали небольшой домик, окна которого были забиты досками. Молодая санитарка с болезненно- желтым лицом проводила Дарью, открыла большой висячий замок, включила свет. С тягостным чувством переступила Дарья низенький порог.

Покойники лежали на столах и на полу, трое были нагие, а одна женщина в дальнем углу на столе выглядела странно-нарядной — в платье, в чулках и в белом платочке, с аккуратно сложенными на груди руками.

— Эту сегодня заберут, — вполголоса проговорила санитарка, заметив, что Дарья смотрит на одетую женщину.

В первый миг Дарья точно забыла, зачем пришла сюда. Теперь спохватилась и снова обежала взглядом печальное помещение. Детей тут не было. Нелепая надежда робко просочилась в сердце Дарьи: может, не умерла Варя, может, по ошибке ей сказали?