Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский

— А что здесь грустного? — с трудом выговорил Турецкий сквозь смех. — Все нормально кончилось, Ир, чего ты волнуешься?

— Я волнуюсь из-за нашей единственной дочери, которая дружит с таким человеком, как этот Антоша. И, по-моему, я права. Представляешь, Шурик, а вдруг они поссорятся? Что же, значит, это он и ей может — хрясь табуреткой по башке? Чтобы доказать, кто здесь главный?

— Ну, во-первых, — отсмеявшись, Турецкий обрел рассудительность, — девушка — это все-таки не собака. Надеюсь, даже Антоша, способный перекусить колючую проволоку, понимает, кто из них требует более нежного обращения… А во-вторых, я уверен, что моя дочь сама в случае чего способна хрястнуть табуреткой по башке. Или, по крайней мере, ускользнуть из-под удара. А в том, что если он ее ударит, она, как Сережу сменила на Антошу, так и Антошу сменит на какого-нибудь Алешу, я тоже уверен на все сто. В Нинке — моя порода. Турецкие не дрессируемы!

Ирина Генриховна поджала губы. Александр Борисович обнял супругу, привалив ее на диван.

— Иришка, не расстраивайся! Ты права, Антошины манеры выглядят подозрительно. Он уже где-нибудь работает? Какого возраста этот юноша?

— В бизнесе работает. Торговые перевозки или что-то такое похожее… Да, по-моему, Нина именно о грузоперевозках говорила. Если надо, я у нее уточню.

— Не волнуйся, Ириша. Добудь мне его отчество и фамилию, я проверю по своим каналам. Только Нинке пока ничего говорить не будем. Ладно? Уговор?

— Но я обязана ее предупредить, чтоб она требовательнее выбирала друзей, чтоб не совершить ужасной ошибки…

— Тише, мать! Каждый человек, особенно молодой, должен иметь в жизни свою квоту ошибок. А по тому, насколько эти ошибки ужасные, как раз и проверяется предыдущее воспитание. Понятно? Я убежден, что мы неплохо воспитали Нину. Наша дочь — разумная девушка и сумеет во всем разобраться сама.

— Слушай, Саня, — нервно заявил Слава Грязнов, вертясь на переднем сиденье машины Турецкого, — мне это крепко не нравится.

В Видное, где располагалась мини-операционная Великанова, решили ехать с самого утра. Темно, шоссе скользкое, водители матерятся и нарушают правила дорожного движения… Действительно, масса поводов для недовольства.

— Что не нравится? — рассеянно спросил Турецкий, следя за знаками поворота. — Как я веду?

— Нет, как нас ведут.

— Что?

— Посмотри в зеркало заднего вида… Примечаешь вон того «бумера»?

На шоссе группировались в разных комбинациях не менее четырех «БМВ». Популярная машина. И не сугубо бандитская, как это почему-то поется в не менее популярных песнях.

— Которого?

— Грязного.

Турецкому пришлось приглядеться, чтобы понять, что имеет в виду его старый друг. А когда разглядел, убедился в его правоте. «БМВ» и впрямь был грязен — да чего там, он был грязен настолько, что даже на крыше не просматривался его первоначальный цвет. По таким густейшим заскорузлым потекам дети и хулиганы не станут прокорябывать «Помой меня», или «Танки грязи не боятся», или что там еще принято писать пальцем на автомобильных боках, — хотя бы по той причине, что пальцем такую толщу не взять, потребуется скребок. Трудно было поверить, что такое неумытое чудовище выезжает из Москвы, однако это соответствовало действительности.

— Наверное, много пришлось сунуть на лапу гаишникам, — философски хмыкнул Александр Борисович, — чтобы пропустили его в таком виде. Как он ни во что еще не врезался, удивляюсь: лобовое стекло сплошь замазано. Ничего хуже давно не наблюдал.

— Ага. Точно. А хуже всего, что он нас преследует.

— Нас? А с чего ты решил?

— Я его заметил, когда к тебе ехал. Подумал еще, вроде тебя: ну и свинья, автомойдодыра на него нет! Но когда второй раз… Я тебе стопроцентно говорю: кто-то нас ведет.

— Глупейшая маскировка, — попытался опровергнуть Славу Турецкий. — Будто нарочно, чтобы его заметили.

— Наоборот, идеальная маскировка! Помыл машину и полностью сменил имидж. Будто ни за кем не следил.

Ненадолго оба притихли. Установить, следит за ними грязный «бумер» или его появление в этом месте и в это время — игра случая, пока не представлялось возможным: слишком много машин двигались на шоссейной глади по прямой. Во всяком случае, обогнать он их не пытался, даже когда возможность для этого появлялась.

— Слава, — прервал молчание Турецкий, — я же предупреждал, чтобы члены следственной группы не распускали язык при разговорах по телефону. И ни с кем не делились подробностями этого дела…

— Санек, я ведь и обидеться могу. Ты, что ли, меня не знаешь? Насчет служебных тайн я — могила!

— Вспоминай, Слава, вспоминай: может, случайно кому проговорился о поездке в Видное?

— Да ты чего? Да когда бы я успел? Полных суток не прошло с того момента, как нам с тобой сказали о Видном!

Слава раскалялся от возмущения, а Турецкий внутренне холодел: Славины подозрения оправдывались. Приметный «бумер» продолжал неизменно следовать в их фарватере. Дистанцию держал неагрессивную, скорее выжидающую, но при этом и не прятался. Наглый, однако, тип… Или типы? Сколько их туда набилось? Вооружены они или нет? И — главный вопрос, ответ на который жизненно важен, — чего они от Грязнова с Турецким хотят?

— Ладно, Слава, извини, погорячился. По правде сказать, от тебя я и не ждал никакой утечки информации.

— Так и быть, извиняю. Я незлопамятный. Только уж очень хреново все…

В поведении «бумера» было что-то вызывающее, но будто бы и спокойное. Так демонстрируют силу без намерения ее применять. Когда хотят применить силу, противника не дразнят, а сшибают в кювет или решетят из автоматов. А тут водитель словно бы впрямую дает понять: «Да, мои дорогие, я вас пасу. Будьте бдительны».

— Слушай, Слава, — высказал Турецкий наиболее рациональную из подвернувшихся идей, — а что, если это сотрудники ФСБ? Только они знают, куда мы с тобой намылились в это ненастное утро…

— Хы-хы, — довольно сказал Слава. — Совсем госбезопасность до ручки дошла, машину помыть денег не хватает. Где уж им пластических хирургов содержать!

Смех смехом, а неустановленный «БМВ» эскортировал их до самого Видного. Там он неожиданно развернулся и так же неторопливо тронулся в обратном направлении. Номера его, как и следовало предполагать, оказались замазаны грязью до полной неразличимости.

В Видном Турецкий и Грязнов знали, к кому обращаться. Помощник генерала Карпушина подполковник Феликс Озеров передал Турецкому адрес, нужные телефоны и, как он выразился, «человека». Это был комендант помещения, отставник госбезопасности Олег Комаров.

Полковник в отставке Комаров оказался худым стариканом с длинным по-лошадиному, армейски-английским лицом, на котором выделялись подвижные рыжеватые брови, ездившие во время разговора вверх-вниз. Одет он был по погоде и, в общем, заурядно, но с намеками на служилое прошлое: просторная куртка, неуловимо напоминающая маскхалат, брюки защитного цвета, заправленные в сапоги. Он встретил генералов Турецкого и Грязнова возле серого забора — стандартного забора, каких в любом городе найдется не меньше десятка, а по стране, должно быть, тысячи. За таким забором может располагаться завод, стадион или больница — самая обычная больница. В данном случае в его ограде помещалась тоже больница, но не совсем обычная…

Неизвестно, каково было состояние других корпусов, которые Грязнов с Турецким мельком увидели, пересекая по дорожке двор, летом превращавшийся, должно быть, в симпатичное озелененное место с подстриженными газонами, но корпус, куда привел их Комаров, был великолепен. Его стены не забыли о прошлом величии, о лучших временах, которые пришлись для него на эпоху, когда аббревиатура «ФСБ» не заступила еще на смену «КГБ». Белые колонны, лепные пятиконечные звезды, обвитые лентами, — большой имперский стиль! А внутри — все современно. Видимо, обстановку старались максимально отдалить от больничной, вводя в интерьер вьющиеся растения, авангардные статуи, изображающие нечто вытянутое и гнутое, и странные композиции, напоминающие японский сад камней. Людей попадалось на удивление мало, и все они были одеты тоже не по-больничному, не в пижамы, а на зарубежный домашний лад.

— Хорошо у нас тут, — с гордостью сказал Комаров, и брови его вздернулись выше обычного.

— Ну да, — вежливо согласился Турецкий, которого мало интересовали интерьерные красоты. — Нам бы операционную посмотреть.

— Это где Великанов, значит, работал? — уточнил Комаров то, что и без вопросов прекрасно знал. — Это пожалуйста.

Из области, пограничной с внешним миром, они постепенно углубились в запутанные ответвления и магистрали, чтобы вступить в царство сугубо больничных коридоров, вымощенных кафелем, по которому положено было ступать лишь ногам медицинского персонала, — пациентов, уже подготовленных к наркозу, ввозили сюда на каталках. Правильно, вот и каталки выстроились вдоль стен. Что-то похоронное есть в их железно-кожаном строю… Или это так мерещится из-за того, что Великанов, оперировавший здесь, убит? Сначала оперировал сам, затем кто-то произвел операцию над ним — операцию кровавую, грубую и смертельную. Есть ли связь между этими двумя фактами?