Мы отстаивали Севастополь - Евгений Жидилов

— Очень рад вашему прибытию, — здороваясь со мной и Ищенко, хрипит Александр Григорьевич. — Дела у нас не совсем важно идут. Двумя дивизиями прет на нас немец. У него и авиация, и танки, и шестиствольные минометы. Хочет отрезать нас от своих: ведь мы на отшибе, левее нас никого нет. Отбиваемся как можем. Потери у врага громадные, но все же вклинился он в нашу оборону. Помогите нам отрезать этот клин. — Полковник резко проводит ногтем черту на карте от позиций 30-й батареи [188] до высоты 205,7 на Мекензиевых горах. — А тогда уж мы разделаемся с гадами.

— Задача ясна, — отвечаю я. — В десять часов мы начнем наступление.

— Желаю удачи. — Капитохин пожал нам руки, и мы покинули его КП.

— Здорово им, бедным, досталось, — говорит Ищенко. — Ведь еле на ногах держатся.

— Посмотрим, какие мы сами будем сегодня к вечеру, — усмехаюсь я. — Вон, полюбуйся.

В каком-нибудь километре от нас вырастает сплошная стена огня и взметенной взрывами земли.

Мы нагоняем свой отряд юго-западнее высоты 92,1, в глубокой лощине, где он остановился на короткий отдых. С командирами батальонов Рудем и Гегешидзе, командиром артиллерийской батареи Пелых и командиром минометной батареи Зайцевым отправляемся на рекогносцировку. Комиссар остается в отряде: хочет провести короткое совещание секретарей партийных организаций.

Забравшись на гребень высоты на правом фланге 30-й батареи, осматриваем Бельбекскую долину. Она вся занята немецкими войсками. Высота 107,2, примыкающая к долине с запада, тоже в руках противника. Наша задача выйти в виадуку, где скрещиваются шоссейная и железная дороги, идущие на Симферополь. Когда мы там встретимся с частями Чапаевской дивизии, немцы очутятся в мешке. Чтобы облегчить наше продвижение, 95-я стрелковая дивизия, входящая в четвертый сектор, сковывает фашистские резервы в Бельбекской долине и огневые средства противника на высоте 107,2.

Наступление я решил вести так: второй батальон Гегешидзе пойдет в первом эшелоне, за ним уступом влево — третий батальон капитана Рудя. Артиллерийская и минометная батареи будут поддерживать их с позиции у изгиба дороги, неподалеку от 30-й батареи. Затем по мере продвижения батальонов артиллерийские и минометные позиции переместим южнее высоты 92,1.

Мой командный пункт — в землянке, южнее 30-й батареи. Связь с подразделениями будет осуществляться по телефону и радио.

После рекогносцировки командиры спешат в свои подразделения. [189]

Солнце уже палит вовсю. Запыленная листва кустарника Кажется высохшей. Пепельно-серые бугры среди пожелтевшей травы выглядят нарывами. Когда-то здесь были виноградные плантации совхоза имени Софьи Перовской. Теперь они издали похожи на старый ковер, затоптанный грязным сапогом.

Артиллерия сектора открывает огонь по высоте 107,2. 122-миллиметровые фугасные снаряды взметают в воздух наспех оборудованные фашистами землянки и блиндажи. Орудия и минометы нашего отряда тоже бьют по обращенному к нам склону высоты.

— Эх, если бы еще 30-я батарея ударила! — потирает руки Ищенко.

— Пока ее вмешательство не требуется, — возражаю я. — Вот когда по дальним резервам понадобится двинуть, тогда мы ее попросим.

Двенадцатидюймовая батарея за нашей спиной застыла в грозном молчании, направив жерла своих огромных орудий на север. Батарейцев не видно: они укрыты в бетонных казематах, готовые в решающий момент оказать нам помощь.

В излучине дороги, южнее административного здания совхоза, наши батальоны развернулись в боевой порядок. Еще до начала артиллерийской подготовки разведчики прошли вперед и скрылись в кустах. Трудно вести разведку в полосе, где каждый метр просматривается и простреливается противником. Но разведчиков возглавляют опытные, проверенные в боях офицеры — командир взвода бригадной школы лейтенант Петр Степанович Пономарев и политрук разведывательной роты Иван Николаевич Павликов. Под гул артиллерийской стрельбы морякам удается пробраться в расположение противника. Вслед за разведкой продвигаются наши батальоны.

Мы с Ищенко наблюдаем за ними с кургана возле 30-й батареи. Вон, сгорбившись, сосредоточенно смотря вперед, идет Гегешидзе, и с ним трое связных. По его сигналу второй батальон развертывается. Левее и чуть позади него таким же рассредоточенным строем следует третий батальон.

Через 10–15 минут, как только разведчики врываются в расположение противника на высоте 92,1, завязывается перестрелка. А пройдена лишь треть пути. Автоматные очереди и огонь вражеских минометов вынуждают [190] разведчиков залечь. Лейтенант Пономарев с одним полувзводом ведет бой с гитлеровской ротой, которая находится всего в пятидесяти метрах от моряков. Метким огнем разведчики прижали немцев к земле. В это время Павликов с другим полувзводом заходит фашистам во фланг, бойцы устремляются в атаку, забрасывая противника гранатами. Маневр разведчиков настолько стремителен, что рота противника, потеряв не менее половины своего состава, разбегается, оставив на поле боя один миномет, одиннадцать автоматов и пять ручных пулеметов. Сюда спешит со своей четвертой ротой старший лейтенант Кирилл Георгиевич Русия. Он небольшого роста и, чтобы управлять бойцами в высоких зарослях, то и дело поднимает свою пилотку и энергично машет ею в сторону движения. Рота подошла вовремя, когда к месту боя немцы подтянули свежие силы с высоты 107,2. Завидя цепи фашистов, Русия скомандовал:

— Ложись!

Рота залегла и приготовилась к отражению атаки. Командир батальона Гегешидзе с шестой ротой в этот момент приблизился с правого фланга. В интервале между двумя стрелковыми ротами расположилась пулеметная рота.

— Соедините меня с КП бригады, — приказал Гегешидзе начальнику связи батальона старшему лейтенанту Василию Трофимовичу Вещикову. Предстояла ожесточенная схватка с противником, который по численности вдвое превосходил батальон Гегешидзе, и командир хотел заручиться огневой поддержкой. Начальник оперативной группы штаба бригады капитан-лейтенант Николай Федорович Матвиенко, выслушав доклад Гегешидзе, немедленно направил огонь минометной батареи на южные склоны высоты 107,2. Бой вспыхнул с новой силой. Немцы стремились любой ценой остановить наш наступающий батальон. Обе стороны несли потери. То там, то здесь возникали рукопашные схватки.

Вот старшина 2-й статьи Григорий Гостищев поднял свое отделение и с криком: «За мной, товарищи!» — кинулся вперед. Моряки выбили окопавшийся расчет станкового пулемета. Пулемет был уничтожен ручной гранатой. В другом месте главный старшина Виктор Погорелов повел свой взвод в атаку на вражеский дзот, пулемет которого наносил большой урон нашей четвертой роте. [191]

Пока взвод окружил пулеметную точку, многие краснофлотцы и сам Погорелов были ранены. И все-таки моряки, заставили дзот замолчать, при этом было уничтожено около десятка фашистов.

На отчаянное сопротивление врага натолкнулся и третий батальон. Восьмая рота старшего лейтенанта Николая Степановича Титова остановилась под ураганным огнем вражеской пехоты, засевшей в кустах. Титов доложил Рудю:

— Товарищ капитан, передо мной не меньше батальона фашистов.

— Атаковать немедленно, — последовал ответ.

— Есть, атаковать!

Титов с политруком Говтанюком подняли роту. Но вскоре пришлось снова залечь. Выждав ослабления стрельбы, Титов повел роту вперед.

— Не отставать! Не отставать! — кричал он бойцам.

Моряки следовали за ним. Но вот командир упал. К нему подбежал краснофлотец Петр Проскурин. Он поднял офицера. Сквозь гимнастерку Титова обильно текла кровь.

— Политрук, оставайся за меня, — слабеющим голосом сказал лейтенант.

— Рота, слушай мою команду! — крикнул политрук Говтанюк. — Вперед, за Севастополь! — И в то же мгновение его сразила вражеская пуля. На смену ему вышел заместитель политрука Николай Ульянович Скобчинский. Бойцы вслед за ним лавиной двинулись на позиции врага. Фашисты не выдержали и отступили.

Надвигается вечер, а бой все не стихает. Противник бросает все новые силы против моряков.

— Товарищ командир бригады, — докладывает по телефону комиссар третьего батальона Модин, — капитан Рудь тяжело ранен, я вступил в командование батальоном.

— А как обстановка?

— Сложная... — Голос Модина прервался. Телефонная трубка не продувается. Где-то на линии обрыв...

— Дела у нас там неважные, — говорю я Ищенко. — Пойдем-ка в батальоны.

— Я только что собирался предложить это, — отвечает комиссар, — пойдем. [192]

Я направляюсь в третий батальон, Ищенко — во второй.

Бой гремит в седловине между высотами 92,1 и 107,2, в полутора километрах восточнее 30-й батареи. Там вздымаются к небу густые серо-коричневые клубы дыма. Навстречу нам несут на носилках, на руках раненых. Получившие более легкие ранения идут самостоятельно. Вид у бойцов усталый, изнуренный, кровь и пот струятся по лицам. Каждый несет на себе свое оружие и, кроме того, оружие погибшего товарища или трофейные автоматы.