Марш обреченных - Валерий Рощин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина переводит взгляд с долларов на небритое лицо, на простоватую одежду позднего гостя. И негромко говорит, забирая деньги:
– Комната дежурной вас устроит?
– Конечно.
– Тогда я не буду вас регистрировать. Она здесь, в начале коридора. Там и душ с туалетом и чистое постельное белье. Замок в двери не работает; дверь закрывается изнутри на защелку.
– Спасибо, – благодарно улыбаюсь.
– Не за что. Имейте в виду: завтра разбужу рано – до прихода хозяина.
– Вот и отлично. Мне как раз и нужно пораньше…
Заперев дверную защелку, я первым делом отправляюсь в душ и полчаса отмокаю под струями теплой воды. Потом сажусь ужинать за маленьким столиком у окна. Коньячком по совету эскулапа не увлекаюсь – пару раз наливаю на донышко обитавшей в комнате чайной чашки и, опрокинув, хорошенько закусываю. Бережно сложив оставшиеся продукты в пакет, тушу свет, выкуриваю сигарету у открытого окна. И блаженно растягиваюсь на хрустящем белье мягкой кровати…
А среди ночи происходит катастрофа.
Сплю крепко, однако удар в дверь заставляет подскочить в кровати. «Гюрза» лежит рядом – на стуле под курткой. Патрон загнан в патронник – стоит дотянуться и…
Нашариваю рукоятку, в голове молнией мечутся догадки: резвятся пьяные шоферюги? Что-то упало в коридоре? Или пришли по мою душу?..
Нащупываю пистолет через тонкую материю подкладки, да выстрелить не успеваю. От второго, еще более мощного удара дверь слетает с петель, и в маленькую комнатку врываются вооруженные бойцы в масках.
Гулкий топот тяжелой обуви, грохот, крики. В глаза больно бьет яркий свет мощных фонарей.
У меня имелся шанс в самый последний момент открыть стрельбу – вслепую, наугад. Промазать по толпе трудно. Но я понимал: пять или шесть стволов направлены точно в мою голову, и кто-то из парней определенно ответит.
Звучит громогласный приказ на ломаном русском поднять руки на затылок.
Подумав секунду, бросаю оружие на одеяло и опускаю ноги на пол.
– Не двигаться! – орет все тот же голос.
Щелчок наручников, грубый рывок в сторону, падение с кровати. Резкий запах свежей краски, недавно высохшей на половой доске…
После короткого обыска комната снова погружается в темноту – голова укутана моей же курткой. Сильные руки впиваются в плечи, меня выводят из комнатки и волокут по коридору.
Босые ноги ощущают холод ступенек крыльца. Шершавый асфальт. Голову пригибают вниз, толкают в спину. Теплый салон машины; по бокам те же бесцеремонные парни.
Хлопки дверок; тарахтение стартера и гул схватившего движка. Рывок, поворот с ускорением. Куда-то быстро везут. Тряская дорога. И мучительные размышления над тем, чем же в итоге закончится лихо закрученная Барковым афера…
Глава шестая
Азербайджан
22–24 августа
Разные мысли будоражат сознание – и не только о вариантах финального аккорда операции. Судя по звуку работающего двигателя и по жесткости подвески, едем на «уазике». Поездка получается долгой – качаемся и прыгаем по плохой дороге дольше двух часов.
Сопровождающие бойцы в основном молчат. А когда перекидываются фразами на непонятном языке, я перестаю дышать под своей курткой и пытаюсь уловить в словах хоть какой-то намек на национальность, на принадлежность к спецслужбам, на привязку к местности…
Ничего не выходит. Впрочем, иногда кажется, что некоторые слова я уже слышал.
В начале девяностых в бригаде служили два армянина. Со всеми общались на русском, а меж собой балакали на своем. Конечно, я ни черта не помнил из их «речей», и все-таки слух улавливал знакомые звукосочетания, интонации. Однако на том все мои достижения из области предположений заканчивались…
«УАЗ» выруливает на ровную дорогу и с четверть часа бойко едет на приличной скорости. Затем поворачивает и резко тормозит.
– Выходи, – командует тот же голос, что отдавал распоряжения в гостинице.
Осторожно выбираюсь из машины. Чьи-то руки вновь подхватывают, задают нужное направление и ведут. Привыкшие к темноте глаза замечают внизу светлые пятна – под курткой мелькают мои босые ноги, ступающие по серому асфальту. Наверное, вокруг уж светало…
Каменное крыльцо, порог, деревянный пол длинного коридора.
Поворот направо и приказ нагнуться. Я послушно пригибаю голову, но задеваю низкую перегородку.
Материя куртки смягчает удар – боли я почти не чувствую.
– Ушибся? – подталкивает в спину боец. – Не расстраивайся – долго болеть не будет. Завтра все равно поставят к стенке…
Более суток меня держат в камере. Без еды, без одежды, без света. В момент водворения оставили кружку теплой воды. На том вопросы комфорта и соблюдения прав человека были закрыты. Точнее – захлопнуты вместе с надежной железной дверью.
Однако вопросов я не задавал, в дверь кулаками не барабанил и вообще вел себя тихо. К чему скандалить? И я, и те, кто меня взял тепленьким в кровати придорожной гостиницы, – все прекрасно осознают свою незначительность в крупной игре больших и таинственных боссов. Эти боссы и двигают пешками на «шахматной доске» огромного геополитического пространства, решая, кем пожертвовать, а кого двинуть в ферзи.
Вот и лежу, закинув руки за голову, на узкой деревянной лавке. Лежу, вспоминаю свою жизнь, думаю об Ирине и друзьях…
* * *Утром (по крайней мере, так мне показалось) входят трое: офицер и два рядовых амбала. Небрежно швырнув одежду, приказывают собираться. И в открытую – не закрывая головы, не завязывая глаз – ведут по коридору…
«Повезут дальше – в Центральное управление службы безопасности? Или в самом деле пустят пулю в затылок?» – гадаю, послушно следуя закоулками обветшалого и давно не знавшего ремонта здания.
Приводят в кабинет, сажают на стул перед плюгавым мужичком с черными бегающими глазками и в потрепанном костюмчике советского интеллигента. Значительно раздвинув локти на столешнице, тот шуршит бумагами, всячески стараясь не замечать арестованного.
«Похож на следователя. Видел такого в кино, – в свою очередь разглядываю его. – Сейчас выдержит паузу, поднимет рожу – и начнется театр одного актера. Фамилия? Куда шел? На кого крошил батон?..»
– Ты кто? – наконец снисходит тот до общения.
«О, новая форма допросов – азербайджанская. Конь в телогрейке!..»
– А вас кто больше устраивает: русский или азербайджанец? – Узнаю лежащие перед следователем паспорта.
– Ты не умничай – я все равно этим документам не верю. Тем более что один из трех паспортов явно не твой.
А вот тут он абсолютно прав! Я совершенно забыл, что за подкладкой куртки спрятаны два российских паспорта: мой и Ильи.
«Черт, вылетело из башки!» – мысленно ругаю себя. В данном случае меня беспокоили не вопросы следователя, а то, каково пришлось Илье в беседе с таким же «товарищем», имея при себе один документ гражданина Азербайджана.
Беседа идет ни о чем. Иногда у меня складывается впечатление, будто следователь не очень-то и хочет узнать правду, добиться толковых показаний и услышать вразумительные ответы на свои вопросы. Поинтересовавшись, как я попал в Армению, он тут же отвлекается на телефонный звонок, да так и не вспоминает о последней фразе. Коротко глянув в какие-то бумаги, спрашивает, сколько человек со мной перешло азербайджано-армянскую границу. Но в этот момент в кабинет заглядывает его коллега, тараторит длинную тираду на местном языке и исчезает. И снова разговор виляет в другую сторону. Потом плюгавый мужичок лезет в портфель и достает термос с аккуратно упакованными в пакет бутербродами.
– Тебя ведь забросили из России, верно? – медленно наливает он в чашку кофе.
Я не тороплюсь отвечать на каверзный вопрос. Просто наблюдаю за его трапезой и слушаю, как мой желудок посылает в мозг нервные матюги.
Плюгавый ждет, зыркает из-под черных кустистых бровей и, заметив мой голодный взгляд, без церемоний протягивает бутерброд:
– На, ешь, раз голодный.
– Благодарю, – обалдеваю от щедрости и непоследовательности должностного лица.
– Ешь и рассказывай: кто по званию, где проходил подготовку, с каким заданием шел через границу…
Неторопливо жую половинку булки с ломтем острого копченого мяса и поспешно выдумываю легенду. Такую, чтоб не выдать суть операции, но и не напороть чуши, в которую не поверят.
Однако и в этот раз говорить ничего не приходится – на столе снова звонит телефон. Закончив разговор, следак доедает остатки бутерброда и вызывает дежурного. После чего на моих запястьях защелкивают наручники, выводят за дверь и толкают в направлении выхода из здания.
И с этой минуты я опять перестаю понимать происходящее…
* * *Возле крыльца стоит автомобиль представительского класса с тонированными стеклами. Не успеваю обрадоваться тому, что не придется трястись на «уазике» или того хуже – за решеткой грузового фургона, как передо мной «гостеприимно» распахивается крышка багажника.
