Роза в ее руке - Александра Астафьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сделав паузу, я мазнул по ней взглядом, как бы оценивая образ Вивиан. Девушка растворялась в моих словах, ловила каждое сравнение, продолжая внимательно слушать.
— У тебя есть шипы? — она не ожидала от меня подобного странного вопроса.
— Нет, — ответила, отрицательно мотнув головой.
— Взгляни, у этой розы совсем нет шипов. Это лишний раз подтверждает вашу с ней доброжелательность.
Вивиан искренне улыбнулась в ответ.
— Готов поклясться, что и лепестки ее такие же нежные, как твои губы, — мои глаза любовались ими. — А этот аромат — ласковый, дымный, душистый, — я вдыхаю его каждый раз, когда нахожусь рядом с тобой.
Я не намерен был останавливаться. Ей нравились мои необыкновенные сопоставления, и мог признаться, мне тоже.
— Вивиан, — прошептал ей, находясь слишком близко. Она отчаянно хотела возразить, но промолчала, проглотив все рвущиеся наружу слова. — Ты намного прекраснее этого цветка. Я смею не только любоваться тобой, как любуюсь розой. Я могу прикасаться к тебе, могу целовать, носить на руках, радоваться жизни или огорчаться вместе с тобой, когда в ответ ты можешь получать то же самое. Потому что ты живая, Вивиан. Ты настоящая.
Медленно и не спеша, я приближался к тому самому, что хранилось в глубине моей души: сокровенному, запретному, трепещущему и желанному. Задержался возле губ девушки и не торопился. Изучал ее дыхание, улавливал исходящие от нее эмоции. И только, когда почувствовал призыв или даже мольбу о скорейшем поцелуе, сделал уже то, что не терпело отлагательств.
Поцеловал.
И продолжал целовать.
Углубленно.
Не смог, не сдержался. Как ни старался скрыть своего желания…
Оно настигло меня врасплох. Вырвалось наружу, прогремело, как гром среди ясного неба.
Я принадлежал ей.
Она открывалась мне.
Я принимал ее глотками, чуть дыша, чтобы не спугнуть. Она отдавалась, всецело вручая себя.
Чувство давно забытой уверенности приятно вибрировало в груди. Я стал смелее. Придерживая за подбородок, усиливал движение губами, вторгаясь глубже и захватывая в плен свою Вивиан.
— Щекотно, — усмехнулась она, когда я потерся щетиной о ее щеку.
Я не хотел разрывать идеальный момент — Вивиан настояла. Игнорировал ноющую боль на своих губах от потребности в продолжении. Пылко изучал все неизведанное на этом прекрасном лице с рассыпчатыми веснушками. И только после взял себя в руки.
Сейчас давить на нее было опасно.
На мое удивление девушка перестала дрожать, поглаживая отросшую щетину на подбородке.
— Нужно будет обязательно сбрить, — пробормотал я, едва сдерживая себя. Голова чертовски кружилась от ее поцелуев. Дыхание было рваным.
— Нет, оставь так, — указательным пальцем она дотронулась до моей нижней губы, посеяв сладкую дрожь во всем теле. — Мне нравится.
Придерживая за хрупкий подбородок, напоследок я легонько коснулся ее губ. Чем больше мы увлекались поцелуями, тем все могло зайти намного дальше между нами, что, соответственно, привело бы к катастрофе.
Тело Вивиан чувственно отзывалось в ответ, но, учитывая последние события, мне не хотелось, чтобы девушка перенесла душевную травму из-за меня.
Как только мог, я гнал эти навязчивые мысли прочь.
Не сегодня.
Не этой ночью.
Может быть, позже.
Когда-нибудь…
Осмелев, Вивиан перебралась ко мне на колени и прилегла на грудь, продолжая распространять аромат цветка. Я уткнулся носом в ее волосы и поглаживал в районе поясницы, пока она молчаливо разглядывала розу в своей руке.
— Символ розы может означать многое, — решил ухватиться за романтическую ноту, удлиняя ночь.
Она зевнула, а я улыбнулся. Вивиан занятно покрутила стебель, вдохнула запах лепестков, а затем произнесла:
— Красоту, совершенство, изящество, радость…
— Удовольствие, блаженство, мудрость, поэтическое вдохновение, — подхватил я.
— Любовь — божественную и романтическую.
— Небесное совершенство и земную страсть.
— Жизнь и смерть, — тихо шепнула она.
— Время и вечность… — пробормотал ей в волосы, убаюкивая на руках.
***
Ночь — любимое время суток.
Мир погружается в сон, утаскивая за собой жизнь лишь на короткое мгновение. Никто не видит, никто не слышит. Время предоставлено тебе одному: твоим мыслям, поступкам, счастью или горю. Твоему одиночеству.
Так было и со мной. Одолевала тоска, но с тем же просыпалось вдохновение. Где-то слышал хорошую поговорку, определяющую для меня это понятие: иногда, тот человек, что улыбается днем, разрывается от грусти ночью.
Я писал безудержно, забыв обо всем, не помня даже себя последние полгода или, возможно, год. Зачем я это делал? Становилось легче. Мало кто понимал меня в тот момент…
Я избегал разговоров и мыслей о том, о чем несвойственно задумываться, когда все кажется чистым и светлым. Боль и рассудок отражались именно в них — строках. Там, где подобные чувства находили свое обитание, существовали и по сей день — в исписанных многочисленных блокнотах и тетрадях.
Писал стихи, тексты песен не для коммерческого использования, больше для душевного.
Гастролей уже давно не было, но группа продолжала влачить жалкое существование. Понятия не имея об основной причине провала нашего успеха, я винил только себя и свое состояние. Как фронтмен группы я обязан был тянуть ее, чего бы мне это ни стоило. Но, увы. Время властвовало надо мной и над нашей с Линдой совместной жизнью.
Жена спала в то время, когда обычно я приезжал поздно ночью после выступления. Все что мне оставалось — милое сопение, легкий поцелуй
