С улыбкой хищника - Игорь Середенко

Четверка пленных, закрытых в одной камере, покорно села на деревянный пол, опустив и прижав головы к коленям.

— Они смирились со своей участью, — бодро сказал Абу, глядя сквозь решетчатые стены соседней камеры.

— А мы? — спросил Салех, усаживая дочь рядом с собой, оперевшись о каменную стену.

— Пока солнечный луч бьется, пытаясь заглянуть в то единственное окно, — Абу указал на крошечное окно, расположенное почти под потолком в конце коридора, — я не теряю надежды.

— Скажи, только честно, ты все еще веришь в заказ какого-нибудь шейха? — спросил Салех.

— Хм, да, ты прав, — соглашался Абу, потирая подбородок, и задумавшись о чем-то.

— Это скорее схоже с тюрьмой, чем с пятизвездочной гостиницей.

— Я бы согласился и на трехзвездочную, — добавил Абу. — Уже темнеет.

— Как ты определил?

— По исчезающим лучам солнца, — ответил Абу. — Посмотри в окошко.

Салех взглянул в левую сторону коридора и заметил, как окно потемнело. — Что-то быстро.

— Это от страха перед неизвестностью. Время всегда бежит быстрей, когда миг смерти приближается.

Захра заснула сразу, она была утомлена поездкой и недосыпанием. Салех поднял с пола накидки, которыми накрывали их во время переезда, чтобы они не видели, куда их везут. Он заботливо укрыл дочь, которая умостилась на бок, подложив под голову руки, а затем подошел к решетчатой стене соседней камеры, где его ждал Абу, и тяжело опустился на пол, прислонившись к решетке. Два друга сидели рядом, притулившись, сидя, по разные стороны решетки.

— Как она? — спросил Абу.

— Она сильная, выдержит. Немного утомилась дорогой. Меня волнует эта безысходность и неясность. Зачем мы им понадобились?

— Завтра узнаем, наверное, они кого-то ждут, — предположил Абу.

— Я слышал, что они едут к какому-то Курбану.

— Кто это? — спросил Абу.

— Их босс, командир.

Друзья тихо переговаривались, вспоминали прошлое, гадали о будущем, пока свет в лампе не погас, и все не погрузилось во мрак.

Утром их разбудила хлопающая дверь и грубый голос солдата по имени Иса. Из единственного окошка, расположенного в конце коридора, струились желтые лучи утреннего солнца, пытающихся пробиться внутрь мрачного помещения.

Все проснулись и сонными глазами глядели на проворного молодого человека. Иса добавил керосин в лампу и зажег ее, увеличив фитиль. Затем вышел во двор, и вновь вошел, держа в руках бидон. Положив его на пол, чтобы принести пластмассовую одноразовую посуду — узкие тарелки и ложки. В них он половником налил густой суп и раздал завтрак по камерам, просовывая тарелки под решетчатые двери камер.

— Кормят, значит, мы нужны им, — сделал вывод Абу.

Салех поднес тарелку дочери, схватившей ее обеими руками. Девушка уплетала завтрак, словно не ела неделю. Отец нежно гладил ее, проводя рукой по упругим коротким черным волосам.

— Ешь, если хочешь, можешь взять мою порцию, я не голоден, — сказал Салех.

Внимание Абу привлек солдат, раздающий завтрак. Он уже поднял полупустой бидон, но вместо того, чтобы покинуть помещение, он подошел к темной камере напротив. Только теперь Абу понял, что эта камера не пустовала. В ней был еще один пленник. Это был какой-то низкорослый старик. Черты его лица были скрыты мрачными тенями. Он подполз к двери, взял тарелку и удалился в темный угол, из которого вскоре послышалось жадное чавканье и смоктание.

— Да, еще один бедняга, — сказал шепотом, чтобы не услышал солдат, Абу, сообщающий новость своему другу, кормящему дочь. Салех не сразу понял, что хотел сказать его приятель хриплым, непроснувшимся голосом. Но когда увидел его руку, указывающую в сторону темной камеры, то догадался, о чем идет речь.

— Там они держат старика, — пояснил Абу. — Он так накинулся на еду, что чуть не перекинул тарелку.

Солдат покинул помещение, громко захлопнув за собой деревянную дверь.

Пленники позавтракали, разбрелись по углам узких камер, застыли в согнутых позах, сидя на деревянном полу.

Теперь лучи лампы, с увеличенным фитилем, доставали до их камер, и Абу мог видеть темный скрюченный силуэт старика, видимо, дремавшего на полу. Салех и Абу вновь подсели друг к другу и стали переговариваться через решетку камер, уже не страшась быть услышанными.

Глава 8. Бокор

Утро, хоть и едва заглядывающее в их убогий барак своими желтыми лучами, освободило их от той пелены страха, который покрыл их своими беспросветными тенями неведенья. И друзья продолжили беседу о своей ситуации, в которой они невольно оказались. Они даже пробовали на прочность решетчатые двери, пытаясь поднять их, чтобы сдвинуть с петель. Затем царапали деревянные доски пола, пытаясь отыскать в них щель, но и это не помогло, под досками оказались камни, той же породы, из которой были сложены стены просторного барака. Абу даже пытался заговорить со стариком, но тот все молчал, не выходя на свет из своего темного угла.

— Он боится, напуган, — сделал неутешительный вывод Салех. — Ты его не разговоришь. Да и вряд ли он знает о цели нашего пребывания здесь.

— Но может это наш коллега? — вдруг сказал Абу.

— Это вряд ли. Те, кто посвятил себя нашему ремеслу, отличаются завидной смелостью, не то что эта четверка мужчин, спрятавшаяся, словно мыши, пойманные в мышеловке. Они не идут на контакт. Эй, вы! — он обратился к соседней камере, из которой не было ни звука, — трусы.

— Оставь их. Это какие-нибудь крестьяне, убитые горем, и может заложники, напуганные, будто кролики, — сказал Абу.

— Папа, мне страшно и холодно, — вдруг низким голосом сказала Захра.

Салех подсел к дочери, чтобы ее успокоить.

— Ну вот, доволен, ты напугал ее, — сказал Абу. — Мы не в том положении, чтобы вести активные действия, тем более, отсюда, вдали от нашей земли.

— Так может нам, как и тем крестьянам, умолкнуть и безропотно ждать конца. Они, наверное, и с жизнью уже попрощались. Покорное, безголосое племя.

Абу сел на прежнее место.

— Да, по-видимому, нам остается только ждать, — заключил Абу.

Он успокоил дочь, которая была так слаба, что улеглась на бок, положив голову на колени отца, и заснула.

Салех и Абу не громким голосом продолжали разговаривать между собой. Убедившись в том, что побег невозможен, друзья стали рассказывать друг другу о своей жизни: что видели, чем занимались, где бывали.

Так прошло время, час за часом, до самого вечера, когда желтые лучи, проникавшие сквозь дальнее окошко, вновь не стали отползать наружу, уступая призрачным теням, наполняющим барак. В помещении оставался свет лишь от лампы, которая все еще горела, отбрасывая тени от себя.