Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я "Уран", я "Уран"… Как слышите?..
– Я "Волга"… Слышу вас хорошо. Перехожу на прием.
Прокопченко передал радиограмму, торопливо записал длинную колонку цифр, пока таинственных.
Только к вечеру, промокшие до нитки, они не вошли – ввалились в свою землянку, расшифровали радиограммы Центра.
В первой радиограмме Центр приказывал принять срочные меры к обнаружению отряда Млынского и обеспечению его устойчивой радиосвязью. Во второй лично Афанасьеву предлагалось связаться через тайник с резидентом "Отто", действующим при штабе армии генерала фон Хорна, взять разведывательные сведения, снабдить резидента деньгами. В конце радиограммы описывалось место заложения тайника.
Перечитав радиограммы, капитан Афанасьев задумался. Какие еще срочные меры принять к обнаружению отряда Млынского?.. Как проникнуть к тайнику, если он находится в центре города, оккупированного гитлеровцами?.. Набросил на плечи куртку, пошел в землянку комиссара разведывательной группы Белецкого.
Присел на лежанку, опасаясь, как бы не задеть больную ногу, спросил о самочувствии.
Белецкий виновато посмотрел на капитана.
– Если скажу, что "преотличное", – все равно не поверишь… Наташа говорит, что ходить можно будет недели через две-три.
– Слушайся ее, – посоветовал Афанасьев, протягивая комиссару расшифрованные радиограммы Центра.
– Сложная задача!
– Да. Нужно разузнать, какие пропуска действительны в городе, какой порядок передвижения поездами, проживания в гостиницах, насколько надежны наши документы прикрытия. А чтобы получить ответ, нам "язык" нужен вот так. – Капитан провел пальцем по горлу.
– И "язык" знающий, способный ответить на все эти вопросы. Попробуй поохотиться на шоссе.
– Этот вариант и изберем, Петр Тимофеевич.
– Не сочти за мелкую опеку, за азбучную истину, что ли… – Белецкий замялся.
– Говори, говори.
– Людей береги и себя… пожалуйста…
Капитан понимал – Белецкий тяжело переживает, что он пусть временно, но выбыл из строя, видит, что на каждого разведчика легла дополнительная тяжесть той ноши, которую должен был нести он, да и ухаживать за ним. приходится… Чтобы поддержать товарища, почти официально сказал:
– Я займусь операцией по захвату "языка", а ты, Петр Тимофеевич, отвечаешь за тех, кто останется на базе, и за базу, конечно.
– Добре! – повеселел комиссар. – Не беспокойся. В случае чего будем биться до последнего патрона, а последний – себе.
Когда Афанасьев ушел, Белецкий, морщась от боли, поднялся с лежанки и, прикусив нижнюю губу, стал медленно передвигаться по землянке из угла в угол. Занятый трудным делом, не заметил, как вошла Наташа.
– Петр Тимофеевич! – вскрикнула она испуганно. – Не мучайте себя! Немедленно ложитесь или…
– Невмочь мне, Наташа, быть обузой! Мне побыстрее надо научиться ходить! – И комиссар зашагал еще решительнее.
– Но вы навредите себе! Что вы делаете! Петр Тимофеевич! Ну вот…
Наташа успела подхватить Белецкого, помогла добраться до лежанки.
– Не надо больше, не надо… – уговаривала она Белецкого, как ребенка, вытирая носовым платком крупные капли пота на побледневшем лице комиссара…
На операцию Афанасьев взял Дьякова, Карлышева, Дьяура, Курбанова. К шоссейной дороге подошли под утро в густом тумане. Выбрали место, где шоссе у обрыва делает крутой поворот. Спилили березу, положили у обочины, а сами залегли в кустарнике. Курбанов взобрался на дерево, имея указание дать сигнал, когда появится легковая машина.
Через час промчался бронетранспортер. За ним несколько крытых грузовых машин. Потом еще несколько грузовых машин с солдатами. Наконец-то Курбанов трижды прокуковал, торопливо слез с дерева.
– Идет! Одна!
Березу положили поперек дороги.
Легковая машина неслась на большой скорости. Тормоза взвизгнули, машина остановилась в трех-четырех метрах от дерева. Тут же к ней подбежали разведчики.
– Хенде хох! – скомандовал Афанасьев, держа автомат наготове.
В машине на заднем сиденье были два офицера. Они подняли руки, а шофер выскочил на дорогу, побежал, как обезумевший, по шоссе.
– Цурюк! Цурюк! – крикнул Карлышев.
Шофер побежал еще быстрее. Карлышев дал короткую очередь.
Разведчики обезоружили офицеров, вытащили из багажника три чемодана. Карлышев обыскал водителя, документы переложил в свой карман, а труп втащил в машину, завел мотор, направил автомобиль в обрыв. Кувыркаясь, он врезался в сосну, загорелся.
Привал сделали в чаще леса, отойдя от шоссе километров десять. И только сейчас поняли, как им повезло: за те считанные минуты, потраченные на операцию, других машин не появлялось.
– Да, – сказал Афанасьев. – Вот когда можно понять цену везения!
Наскоро ознакомились с документами, топографическими картами. В чемоданах было выходное обмундирование, несколько блоков берлинских сигарет, французские духи. В одном из чемоданов планшет, а в нем служебные бумаги. Одна из них особенно заинтересовала Афанасьева: это был список советских активистов. На списке чья-то резолюция: "Арестовать и расстрелять".
Судя по удостоверениям личности, пожилой офицер имел звание штурмбанфюрера и являлся офицером городского гестапо, а молодой гауптман – офицером связи.
Афанасьев обрадовался: штурмбанфюрер и гауптман знают немало! И решил тут же допросить их. Начал с гауптмана, который показался ему более подкладистым. Но тот высокомерно заявил:
– Я дал присягу фюреру!
– Товарищ Карлышев! Отведите его в сторонку, – по-русски приказал Афанасьев. – Пусть посидит, подумает. – И Афанасьев показал, куда отвести.
– Шнелль! – скомандовал Карлышев, сняв с плеча автомат.
Гауптман даже присел, огляделся по сторонам и вдруг прыжком к стоявшему неподалеку Дьяуру, выхватил из незастегнутой кобуры пистолет.
Карлышеву ничего не оставалось, как дать автоматную очередь. Но и гауптман успел выстрелить. Пуля попала в правую руку Курбанова, задела кость.
– Если можно, простите, – виновато сказал Дьяур.
– Твоя оплошность могла стоить жизни кому-либо из нас, – осуждающе сказал Афанасьев. – И "языка" лишились. Сделайте, товарищи, выводы на будущее.
Штурмбанфюрер смотрел на труп гауптмана с ужасом. Попытался выговорить что-то.
– Что вы там бормочете? – по-немецки спросил Афанасьев.
– Если вы гарантируете мне жизнь ради моих детей, я расскажу очень и очень важное для вас.
– А сколько вы осиротили наших детей?
– Я – солдат!
– Солдат тоже обязан думать.
– В нашей армии учат, что за всех нас думает фюрер.
– Может, он и сейчас думает за вас? Сомневаюсь!
– Дайте закурить, – попросил штурмбанфюрер.
Афанасьев протянул коробку папирос "Казбек". Немец взял папиросу, понюхал табак.
– О! Ваши папиросы отличные!
– Не чета вашим сигаретам: крутите из морских водорослей, а потом пропитываете никотином. Гадость! Ну, слушаю вас.
– Гитлер не капут, – произнес штурмбанфюрер. – Да, да я не бравирую, я хочу сказать, что есть. Если нужно будет, ему охотно помогут ваши сегодняшние союзники – англичане и американцы. О! Ваш социализм они боятся куда больше, чем наш фашизм. И тем не менее, если вы гарантируете мне жизнь, я готов рассказать все-все, что я знаю.
– Обещаю сохранить вам жизнь при том непременном условии, если вы будете говорить честно, и только правду.
– О! Я буду очень и очень честен. Каждое мое слово будет сущей правдой.
Повеселевший гестаповец рассказал, что с гауптманом фон Радль он встретился случайно как с попутчиком, возвращался в город, где он служит в гестапо, там введен комендантский час и в этой связи аннулированы старые и введены новые пропуска. Военнослужащим пропуска заменяют их удостоверения. Немец назвал сотрудников городского гестапо, перечислил известных ему агентов, действующих в городе. Прикомандированный к городскому гестапо офицер по особым поручениям Ганс Груман, по утверждению немца, возглавляет группу, которая занимается подбором, подготовкой и заброской агентов в тыл Красной Армии и в партизанские отряды. В настоящее время к заброске готовят бывшего начальника городской полиции Раздоркина и еще несколько человек, фамилий он не знает. Совсем недавно в отряд Млынского, который особенно много причиняет хлопот, внедрено три агента гестапо во главе с резидентом. Кличка резидента "Иван", агентов – "Рейнский", "Сова" и "Лайка". Самые большие надежды гестапо возлагает на "Рейнского", Это старший, следователь городской полиции по имени Охрим.
Афанасьев подробно записал показания гестаповца.
Видя, что гестаповец действительно знает много, командир группы решил доставить его на базу и там подробно допросить. На основной базе Афанасьев поместил гестаповца в отдельную землянку, поручил допрашивать его комиссару Белецкому и Карлышеву.
