Метро 2033: Обмануть судьбу - Анна Калинкина

– Поняли? Танюшка-то ее – из тех, кто тогда с Морозовым ушел.

– Танечка такая умница, ласковая, – пробормотала повариха. – Девочка моя ненаглядная, надежда моя и радость. Давайте, я вам ее покажу, – она протянула истершийся клочок бумаги, заботливо завернутый в обрывок целлофана. Неизвестный художник очень талантливо изобразил на нем лицо девочки лет десяти. Действительно, красавица, если художник не польстил. Кудри падают на лоб, взгляд смелый и открытый, полные губы. Но Айрон вздрогнул, увидев этот рисунок. От Вали это не укрылось.

– Что с вами? – спросила она, когда они отошли от пищеблока.

– Предлагаю перейти на «ты», – решительно сказал сталкер.

– А как мне лучше вас… тебя называть? По имени? Или как все?

– Витей, – смутился тот. Валя смутилась тоже.

– Хорошо, попробую. Так почему ты вздрогнул, когда рисунок увидел?

– Она мне кого-то напомнила.

– Может, Грекова? – невинно поинтересовалась женщина. Сталкер даже головой замотал, отклоняя это предположение.

– Даже странно, что у такой матери такая красавица получилась, – задумчиво сказала Валя. – Но мать когда-то тоже была ничего. И тогда, давно, у нее с Грековым точно что-то было.

– Так они потом разошлись? – машинально спросил Айрон.

– Я бы сказала, что Греков ни с кем особо и не сходился, – голос женщины стал ядовитым. – И при этом ему приписывали чуть ли не половину детей на станции. Да только ему на них было плевать. А комендант поощряет рождаемость – видно, решил, что станция скоро вымрет, если не будет детей. И вы наверняка ведь заметили – женщин на станции куда больше, чем мужчин. Так уж и с самого начала сложилось, да и потом мужчины умирали чаще – кто на поверхности, кто от болезней. Ну, вот женщины и приспособились как-то. По мне, уж лучше одной, – она брезгливо передернула плечами. – Не понимаю, что они в нем находят.

– Я тоже, – согласился Айрон. Греков показался ему неприятным, самоуверенным и заносчивым, и ничего привлекательного в его облике Айрон не обнаружил – обычный плотный лысеющий мужик под пятьдесят, в волосах седина, шатен. Далеко не красавец, к тому же противный тип. «Впрочем, я ведь не женщина, мне не понять, – усмехнувшись, подумал сталкер. – Зато первый добытчик на станции и хоромы себе отгрохал всем на зависть».

– А сколько примерно человек ушло? И какого возраста?

– Да самого разного. Конечно, в основном, подростки. Танюшке той же, кажется, уже лет четырнадцать было тогда. Но они забрали с собой и пятилетнего Колю, у которого недавно умерла мать. Наверное, он был самым младшим из тех, кто ушел. Боре, сыну Терентьевича, было тринадцать. Надо отдать Морозову должное, малышей при живых родителях он не забирал, только тех, кто постарше. Кто, как он считал, может сам уже выбирать, где и с кем ему лучше жить. Или умереть, – женщина вздрогнула. – Ну, а сирот он почти всех взял с собой, даже мелких. Не знаю, мог ли он вот так решать за них, обрекать на верную смерть. Но что толку теперь говорить об этом?

– Интересно, те дети, которые остались, знали?

– Принято считать, что нет. Иногда я понимаю тех, кто ушел, – вдруг жестко сказала Валя. – Как подумаю о том, что их здесь ожидало. Ведь какие умные попадались детки – здесь их загубили бы все равно. Танюшка и Ларочка, подруги, были моей гордостью. Но Ларочка похитрее, более гибкая – это я в хорошем смысле слова. Она и здесь неплохо приспособилась. А Танюшка – резкая, вспыльчивая, ей нелегко приходилось – а чем дальше, тем тяжелее было бы.

– Хорошо умереть молодым? – скептически пробормотал Айрон.

– Лучше об этом не думать, – жестко сказала женщина. – Иногда особого выбора нет – либо смириться, либо уйти. Все равно, куда – наверх, на тот свет, без разницы. Я до сих пор помню тот день, когда весь этот ужас случился, последний день прежней жизни – я ехала тогда к подруге с цветами, с тортом. Цветы растоптали, торт был быстро съеден, а меня… тоже растоптали. Потом, конечно, нашлись люди, которые навели подобие порядка, и я постаралась обо всем забыть. Ничего другого мне не оставалось, если я хотела жить здесь и дальше. Но сомневаюсь, что Танечка бы подобное забыла, случись это с ней, – не тот характер был у ребенка. А росла она красавицей, кое-кто уже заглядывался на нее. И все это в любом случае кончилось бы бедой… так может, все, что ни делается, – к лучшему?

– Представляю, как комендант рвал и метал, когда почти все дети со станции ушли, – кивнул Айрон. Ему хотелось отвлечь женщину от тяжелых мыслей. Про себя он подумал, что вот, раскопал нечаянно еще одну тайну здешних мест, да только эта информация вряд ли пригодится. Интересно – получается, что Греков наверняка доводился отцом и нескольким детям из числа пропавших? Так вот почему местные на чужих так смотрят, особенно женщины, – словно боятся, что у них что-то отберут. У них однажды уже отобрали самое ценное. Детей отобрали.

– Да, комендант был в ярости, – кивнула Валя. – Скорее всего, никто из них уже не вернется, косточки одни, небось, от них остались. У них и было-то на всех пять или шесть старых противогазов, а оружия и вовсе не было. Хотя Морозов имел доступ к складам, может, оттуда забрал кое-что – этого я не знаю. Кстати, кое-кто из детей Морозова остался на станции. Я вам покажу сейчас, – Валентина повела Айрона за собой – со станции, по ступенькам вниз и дальше, в туннель. Здесь, в подсобном помещении, стояли клетки с крысами. Айрон старался не обращать внимания на жуткий запах. Возле клеток кто-то копошился. Валентина окликнула:

– Лесик!

Человек повернулся к ним. Это был парень лет двадцати на вид, одетый в грязные драные штаны и такую же толстовку. Он был тощим и нескладным, и голова у него была какой-то вытянутой. Темные волосы закрывали лоб, из-под них сумрачно блестели глаза. Окинув их неприветливым взглядом, парень спросил:

– Чего?

– Ты ведь наверху бываешь иногда? Может, рассказал бы, что сейчас в парке? Какие там теперь звери?

– Я туда не хожу. Туда нельзя, – буркнул парень. – Здесь тоже посторонним нельзя, – это уже явно адресовалось Айрону. – Уйдите.

Он явно не был расположен разговаривать.

– Почему нельзя? – спросил Айрон. Но парень ничего не ответил и вновь отвернулся к своим ароматным клеткам. Валентина развела руками, они отправились обратно. Айрон спросил:

– С чего вы решили, что он бывает в парке?

– Наверх он выходит, это точно. И однажды принес убитую козу – а они, говорят, только в парке водятся. Сталкеры говорят, что парк – это особенное место, там все по-другому, иначе, чем в городе, и с привычными представлениями туда лучше не соваться. Хотя ведьм и оборотней там нет, конечно. Не знаю уж, что они имеют в виду? Я помню эту усадьбу еще прежней, залитой солнцем. Возможно, при свете луны все выглядит иначе? Почему-то Лесик не ушел, когда все дети ушли, остался здесь. Я все думала – почему Морозов его не взял? Он предпочитал водить наверх тех, кто вырос именно в этом районе, – словно у них иммунитет какой-то был. Тех, кто гулял в этом парке, купался в пруду летом, – кстати, там ведь были таблички расставлены, что купаться запрещено, но далеко не все обращали на них внимание, особенно дети. Там детские праздники проводились, аттракционы были.

– Да, мы заметили. Только они уже все обветшали.

Валентина вздохнула. Айрон представил себе летний солнечный день в парке много лет назад. По дорожкам с хохотом носятся дети. Кто-то загорает, кто-то плещется в пруду прямо возле знака «Купаться запрещено!». Радостный детский крик: «Папа, я хочу поехать на лошадке!» Он помотал головой, отгоняя так ясно представившуюся картину.

– Я бы пошла вас проводить в парк, призраков я не боюсь, – говорила тем временем Валя, – но боюсь быть обузой. Говорят, наверху теперь живут жуткие твари. Я не была там со дня Катастрофы. Но с вами, может, я бы и решилась, – она бесшабашно тряхнула головой.

«Славная женщина, – подумал Айрон. – Примерно моя ровесница, может, чуть старше. И выглядит неплохо, учитывая обстоятельства».

И ему представилось, как было бы хорошо жить рядом с такой – понимающей, с которой можно поговорить обо всем. У него не сложилась личная жизнь: накануне Катастрофы он был еще слишком молод и вообще не думал о семье – подружки приходили и уходили, казалось, что так и надо. Все вокруг так живут. А когда после первых месяцев в подземке он осознал, что жизнь изменилась, выбирать было особо не из кого. Находились, конечно, женщины, которых его татуировки и серьга в ухе не шокировали, которые глядели на него с обожанием, – но они ему не нравились. А для новой аристократии, для ухоженных дамочек Ганзы, сталкер был вроде как существом второго сорта. Конечно, с ним можно завести короткий роман в поисках острых ощущений, но рассматривать в качестве спутника жизни – несерьезно. Ему ведь приходится подниматься на зараженную поверхность, а кроме того, он ведь может и погибнуть в любой момент. Нет уж, увольте!