Краткая история цинизма - Александр Невзоров

По-настоящему опасным любой министр становится тогда, когда по недосмотру персонала решает «позаниматься делами» своего ведомства. Вот тогда все, что шаталось, но как-то еще держалось, наконец рушится. Погибают целые отрасли хозяйства, бесследно исчезают губернии, продаются третьим лицам материки, номера президентского мобильника и даже писсуары из Дома правительства.

Поэтому существует мудрая и аккуратная практика взятия с министра «подписки о невмешательстве». Иногда ее забывают взять или (из диверсионных соображений) не берут умышленно, и тогда происходит то, что обычно называют кризисами и катаклизмами. Примерно такая ситуация наблюдается сейчас и с сельским хозяйством России.

Как вы помните, сельхозминистр (тот, что вместо страуса) как-то неловко посводничал, пытаясь на открытии «VIP-коровника» навязать премьеру интим с теленком. За что очень крепко и больно получил от премьерской охраны и долго отсиживался, приращивая уши обратно и, соответственно, не показываясь на люди. Но, показавшись, что называется, опять «дал в лужу».

Министр решил спасти отечественное коневодство. Причем к решению этой интересной задачи он подошел, применив серьезные проктологические навыки. Попутно выяснилось, что по степени как профильной, так и общей информированности министр опасно приблизился к уровню известной девочки-собаки. Той самой юной особы с волосатым лицом, которую младенцем забыли в будке и извлекли уже по достижении окончательной половой зрелости.

Вкратце — суть вопроса, в изложении, понятном для публики.

На территории России существует неизвестное науке количество полузатонувших в навозе организаций, с загадочными названиями и феноменально алкоголизированным персоналом. Персонал не сразу вспоминает собственные имена и не всегда на глаз способен определить время года. Организации эти называются конезаводами. На этих «заводах» по инерции продолжают штамповать сотни и тысячи никому не нужных жеребят. Благо процесс штамповки не требует ни ума, ни усилий (персонала). Единственное, что требуется от персонала, — это, наблюдая за совокуплением лошадей, сохранять относительное равновесие в стоячем положении, с опущенным до уровня пояса стаканом.

Родившись, жеребята пару лет гниют в неубираемом навозе, голодают и глохнут от мата. В среднем пять из ста жеребят в результате попадают на ипподромы, где под улюлюканье трех зрителей их, наконец, убивает цветасто разряженный жокей-алкоголик, предварительно разорвав на потеху публике им все, что только возможно разорвать. То есть рот, спину и ноги. Еще пяток жеребят уплывает в так называемый конный спорт и «прокаты», где медленно помирает под стокилограммовыми задами «любителей лошадок». Остальных жеребят либо тайком продают на порезку цыганам, либо они заживо догнивают на «заводе».

Весь этот маразм орнаментирован словесами об отечественном конезаводстве и важности сохранения пород. Важность сохранения пород и селекции никак не расшифровывается, поскольку предполается, что пафос данных слов и является лучшим объяснением. В этом пафосе прячется правильный расчет на абсолютный дилетантизм публики, которая, не зная вопроса, вынуждена ориентироваться на заверения и оценки конезаводского мирка, давно узурпировавшего право на «лошадиную информацию». Придется, вероятно, для нормальных людей, наконец, пояснить и эту тонкость.

Любые разговоры про селекцию и ее «сокровища» — это, как правило, расчет на полного дурака или лоха. Во все века и во все эпохи все селекционные экзерсисы никогда не были направлены на анатомическое, физиологическое или биомеханическое «улучшение» лошади. Это сказки. Селекция — это «подгонка анатомических и биомеханических параметров лошади под те или иные конкретные пользовательские запросы». Естественно, подгонка имеет и оборотную сторону, то есть культивацию той или иной степени анатомического уродства, незаметного дилетанту, но делающего такую лошадь не пригодной ни для чего, кроме выполнения тех задач, для которых она и была «селекционирована».

Селекция бывает более или менее удачной. К сожалению, русская селекция, какие бы красивые слова ни говорились, оказалась абсолютно бездарной. Доказательством этого служит, увы, как полная сегодняшняя неконкурентоспособность «русских пород» в мире, так и сотни сгнивающих на «заводах» никому не нужных жеребят.

Простой пример: так называемые орловские рысаки как были порождены потребностью в парадных каретно-тарантасных лошадях с очень своеобразным набором анатомических пороков, спровоцированных их специализацией, так и должны были, как «порода», вместе с тарантасами отойти в мир иной, сохранившись лишь в мемуарах и на гравюрах. Это грустно, но честно. Честнее, чем квасить в навозе и совать под цыганские ножики тысячи никому не нужных лошадей, воспроизводство которых продолжается лишь для того, чтобы «навозный мирок» мог пафосничать, рапортуя о наличии «породы», и клянчить деньги, давя сразу на все мозоли национального самолюбия.

Причем заметьте, эта маразматическая ситуация с заживо гниющими, бессмысленно штампуемыми лошадьми, что называется, докризисная, это картина, писанная с очень благополучной, даже несколько зажиревшей российской действительности, когда физиономия нашей матушки-Родины была еще пухлой и в ямочках, когда хоть какой-то процент лошадей рассасывался по ипподромам, спортсменам и любителям. Рассасывался, чтобы быстро накормить пару тысяч задниц остренькими ощущениями и ликвидироваться в муках.

Но если не принимать во внимание подноготную всего этого, а просто фиксировать «товарное движение», то в ближайшем будущем, когда господин Кризис несколько скелетирует лик матушки, понятно, что и того не будет.

Более того, совсем недавно президент головной международной конноспортивной организации, именуемой ФЕИ, мадам Хайя Бинт грустно (и официально) констатировала, что очень высока вероятность, что весь конный спорт как таковой будет вычеркнут из списка олимпийских спортивных дисциплин, а на ближайшей, лондонской Олимпиаде 2012 года уже будет представлен в сильно урезанном виде. Причин вышвыривания конных забав из числа олимпийских видов спорта очень много.

Публика, наконец, узнала, что ее грубо дурили все эти годы. Что под видом «единения», «контакта» и «партнерства человека и лошади» ей долго подсовывали обколотых, накачанных наркотиками и допингами, повышающими болевую чувствительность, лошадей, управление которыми осуществлялось при помощи болевых парализаторов (сложных металлических инструментов, закрепленных в лошадином рту).

Понятно, что позорное удаление из числа олимпийских дисциплин вызовет окончательное обрушение всех иллюзий, связанных с конным спортом, и окончательно обрушит и без того хилый рынок «конепродаж». Все это абсолютно неизбежно.

И именно в этот момент удачливый конкурент страуса — сельхозминистр — принимает решение о «поддержке отечественного конезаводства». То есть о том, чтобы странные предприятия, чьи крыши еще торчат из навозной жижи, имели бы возможность продолжить бессмысленную штамповку огромного количества лошадей, которые уже гарантированно никому не будут нужны.

Вероятно, есть смысл вернуться к идее о назначении на место министра сельского хозяйства РФ того самого страуса. Все-таки средний вес мозга этой представительной птицы почти сорок граммов!

И черт с ними, с карандашами!

Часть четвертая

Трансвеститы

Еще одной чудесной досуговой формой является обычный трансвестизм и все его производные. В своем традиционном варианте он имеет прописку в альковчиках и на приватных вечеринках. Впрочем, костлявая задница кризиса, как известно, уже поставила свою седьмую печать на офисном быте, в первую очередь насмерть придавив веселые «корпоративчики». И не скоро теперь пьяненькие конторщики, переодетые гладиаторами, смогут в сортире взгромоздиться на трех поросят, семь гномов или на саму Белоснежку.

Впрочем, и альковный, и корпоративно-вечериночный трансвестизм никогда не был трансвестизмом агрессивным, он всегда делал вид, что это «не он», и стыдился наутро. Гладиаторская форма и прободенные розовые комбинезоны с кручеными хвостиками застенчиво распихивались по мусорным ведрам. По крайней мере этот вид трансвестизма никогда не клянчил у общества и государства денег, не требовал уважения и не претендовал на роль психологического инструмента для познания поросячьей, гномьей или гладиаторской истории и психологии.

На его временной могиле (кризис не вечен) вполне можно начертать свидетельство о его полной безобидности. Мы же поговорим об иной, гораздо более любопытной форме трансвестизма.