Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

— Ну, поглядим, что получится, — фыркнул он. — Все. Готово.

Один из концов его фигуры замерцал золотистым, указывая, словно компас, на правую нижнюю лестницу. Пауль зачерпнул света на ладонь, шагнул на первую ступеньку, но я бесцеремонно отодвинул его в сторону:

— Пойду первым.

— Как хочешь.

Держа в одной руке фонарь, а в другой кинжал, я начал спускаться и через двадцать шагов оказался на площадке, где в стене ржавели скобы для факелов.

— Знаю, где мы, — осмотревшись, сказал страж. — За стеной начинаются усыпальницы клириков. Но этот ход ведет ниже.

После площадки мы прошли очередной короткий коридор и оказались на выдолбленных в камнях ступенях круговой лестницы. Мы спускались чуть больше пяти минут, стараясь идти осторожно и без лишнего шума. Лестница оказалась времен постройки собора, на влажных растрескавшихся стенах торчали бледные корни пробившихся сюда растений, и были еще видны старые фрески. Путь закончился решеткой — совершенно новой, не проржавевшей, с надежным навесным замком. Я разрушил его точно так же, как и тот, что запирал калитку в кардинальском саду.

Петли сухо скрипнули, впуская нас в помещение, в котором не было ничего примечательного. Стены грубо обработала кирка, потолок был шероховатым и низким. Дальняя сторона небольшой пещерки оказалась сильно завалена обломками рухнувшего перекрытия. Среди завала виднелся проход между двумя нависшими валунами, готовыми прихлопнуть любого, кто рискнет под ними пройти.

— Кто-то пытался расчистить эту стройку.

— Не думаю, — возразил я Паулю. — Это сделало землетрясение. Видишь, камни достаточно старые, обвал произошел очень давно. И никто сюда не лез. Но когда тряхануло вновь, порода сместилась и открыла проем. Давай посмотрим, куда он ведет.

Пришлось встать на четвереньки, и фонарь в руке сильно мешал передвигаться. Проползая под нависшими глыбами, я старался не думать, что будет, если им надоест держаться на честном слове, и они рухнут мне на голову. Оказавшись на той стороне, я встал на ноги, отряхнул штаны от грязи и, осматриваясь, стал дожидаться Пауля.

— Катакомбы. Времен зарождения христианства, судя по всему. — Страж появился рядом не скоро.

— Угу. Понятно, куда святоши пробили свой тайный ход. Здесь ведь должны быть мощи святых, и не те, которые принято показывать толпе. Обладающие реальной целебной силой. Вход в катакомбы был давно потерян, не так ли? Но, кажется, клирики знали еще один.

— Точнее они его продолбили. Идем.

Прямые стены, прямые потолки, колонны и арки, оставшиеся со времен древних императоров, когда о христианстве еще даже никто не слышал, а люди предпочитали молиться целому сонму разнообразных богов. Кое-где попадались ниши, в основном пустые. Останков было на удивление мало. Кости, покоившиеся на каменных ложах, побурели от времени.

Первые три зала мы прошли быстро, практически не задерживаясь. Перед разветвлением Пауль замешкался, посмотрел на огонек в своей ладони.

— Направо.

Свет от фонаря упал в нишу, где сидел скелет. Почувствовав наше движение, он клацнул челюстями, стал с хрустом подниматься, но Пауль ударил его ногой, и кости рассыпались.

— Нечего тут шалить, — сказал страж. — Нам вниз.

Круглая шахта, затянутая паутиной, со скользким полом, по которому стекала вода, затем череда залов еще более старых и зловещих, чем верхние. Строители прошлого все создавали на совесть, словно какие-то бородатые скирры, забравшиеся с помощью мотыг и кирок в сердце земли. Следы недавнего землетрясения были видны повсюду — трещины, сколы, лопнувшие колонны, разбитые саркофаги, но потолок держался, и таких завалов, как тот, первый, под которым пришлось пролезать, — не было.

Свет фонаря то и дело высвечивал фрески, в которых без труда узнавались Адам и Ева с сыновьями, Крещение Господне, Добрый Пастырь, выброшенный в море Иона, голубь и ангельские вестники. Рисунки были примитивными и в большинстве своем неумелыми, но с удивительно яркими цветами, прекрасно сохранившимися среди этой тяжелой влажной сырости.

Здесь был даже маленький храм Феникса, одного из богов прошлого, выполненный из гипса и сохраненный первыми последователями Петра, еще не такими жестокими, как те, что пришли после и сочли уничтожение еретических учений своей прямой обязанностью. За храмом начинались захоронения, в основном открытые, в нишах. Но также встречались аркосолии мучеников, грубые саркофаги с христианскими крестами и кубикулы — небольшие усыпальницы, расположенные по обеим сторонам от основного коридора. Свет в руке Пауля не указал ни на одну из этих комнат, поэтому мы были избавлены от того, чтобы заглядывать в каждую из них.

Мы миновали несколько лестниц, когда-то ведущих наверх, а теперь разрушенных и превратившихся в груды камня. Открытый саркофаг, сооруженный уже в эпоху расцвета катакомб, до сих пор украшали цветы. Полевые ромашки и колокольчики были свежими, словно их сорвали всего лишь несколько минут назад.

— Неплохо для полутора тысяч лет, — сказал Пауль, узловатыми пальцами перебирая лепестки. — Как новенькие. Думаю, клирики много лет жалели, что потеряли сюда доступ.

Я молча кивнул, рассматривая лежащие в саркофаге кости. Они лучились бледным, теплым светом. Не ярким, скорее тусклым, не способным ничего осветить, но очень заметным и приятным для глаз.

— Здесь написано на арафейском, — прищурился Пауль, изучая выбитые на стенке усыпальницы письмена. — Язык, на котором говорил Христос.

— И ты понимаешь?

— Ни черта. Разве что вот это слово — Савл,[33] — в его голосе слышалось сомнение.

— Ну, это точно не тот Павел. Того обезглавили в Дискульте, совсем недалеко от места, где умер Петр.

— Кто знает… Сам видишь, святой целительской силы в этих костях хватает.

— Да. Вижу, — сказал я и с некоторым трепетом взял фалангу мизинца.

— Ты что делаешь?!

Вот уж не ожидал увидеть на лице Пауля такое удивление.

— Ты сам сказал — в мощах целебная сила. А Рози умирает. Возможно, они смогут помочь.

— А если перед тобой один из апостолов? — поинтересовался страж.

— Не говори глупости. Их давно уже растащили по церквям и храмам, как и крест Спасителя, и гвозди, которые в него забивали. Всем прихожанам требуется прикоснуться к святости.

— Еще скажи, что ты не безбожник.

— Можешь удивляться, но я вполне себе верую и даже бываю на причастии.

— А причащает тебя эта душа, которая частенько с тобой таскается, — Проповедник, — рассмеялся Пауль, но я остался невозмутим.