Инверсия праймери. Укротить молнию - Кэтрин Азаро

А он хочет, чтобы я пришла еще.

Но разговор с ним требовал от меня слишком много сил.

— Не знаю, будет ли у меня время.

— Мне кажется, с вашей стороны было бы неразумно останавливаться.

— Что?

Он снова напомнил мне мать.

— Мне нужно получше узнать вас, чтобы понять, что же выводит вас из себя. Пока я могу сказать только одно: если вы не справитесь с этим, что-нибудь случится.

Я сжалась:

— Вы считаете, я могу причинить кому-то зло?

— Возможно.

Я знала это. Я все время это знала. Я заставила себя задать вопрос:

— Вы боитесь, что я потеряю контроль над собой и убью кого-нибудь, да?

— Не думаю, чтобы вы могли неспровоцированно убить кого-то. — Совершенно неожиданно он поднял мою руку и стащил перчатку, обнажив бинты.

— Как вы ухитрились?

Как он понял, что я повредила руку? Неужели он такой сильный эмпат?

Может, он так же хорошо принимает сигналы моего тела? Я отдернула руку.

— Я же говорила. Я разбила стакан.

— Как?

— Не ваше дело как. — Я пыталась вывести его из себя. — Какая разница, как?

— Единственный человек, кому, я боюсь, вы можете причинить зло, — это вы сами.

Я так обалдела, что у меня даже голос сорвался.

— Вы ничего обо мне не знаете.

— Я не могу заставить вас прийти еще, — сказал Тагер. — Даже если бы я и мог, это бы не помогло. Я не сомневаюсь, вы способны заставить меня поверить в любое состояние вашей психики. Но вы не пришли бы сюда, если бы не искали помощи.

— Я — разладившийся механизм, — горько сказала я. — Мне нужен капитальный ремонт.

— Вы не машина, — голос его потеплел.

Я стащила вторую перчатку и протянула ему руку так, чтобы он видел гнездо на ладони.

— Машина.

— Ваша биомеханическая система не лишает вас человеческой сущности.

Все, что она делает, — это расширяет способности, данные вам с рождения.

— Способности? — Я уронила руку. — Каждый раз, когда кому-то, кого я знаю, больно, больно и мне. Каждый раз, когда кто-то хочет причинить боль мне, я чувствую это. Вы можете представить себе, каково это — жить так? — слова срывались у меня с языка прежде, чем я могла удержать их. — Вы можете представить себе, каково это — летать в эскадрилье истребителей?

Каково мне, идя в бой, ощущать мысли аристо? Им нравится убивать нас. Это для них приятнее секса. Или их пилот — раб, для которого убивать нас — единственный шанс чуть улучшить свою жизнь. И мне приходится убивать его, — мой голос дрожал, и я ничего не могла с собой поделать. — Я чувствую каждого убитого мною купца. Я умирала тысячи раз. Я не могу причинить себе большего зла.

— Я знаю только малую часть этого, — сказал Тагер. — Но я видел, что такая жизнь делает с эмпатами. То, что вы выносите это, — просто чудо.

Я не нашлась, что ему ответить. Я слишком устала. У меня не было сил говорить.

— Мне пора идти.

— Вы вернетесь?

— Я… я подумаю.

— Я здесь каждый день. В любое время. Днем и ночью.

Я кивнула. Я, правда, не знала, что сказать. Я не знала, хватит ли у меня сил вернуться.

Время близилось к полудню, когда я вышла из посольства. Я пошла домой мимо гавани, глядя на корабли у причалов. По набережной разгуливали моряки в белых штанах и полосатых тельняшках, в синих шапочках, залихватски сдвинутых набок. На пляжах отдыхали — купались или загорали на золотом песке — люди: пары, семьи, одиночки… Повсюду носились дети в ярких одеждах, с воздушными шариками; они смеялись, визжали, дразнили уличных музыкантов. Запах соли смешивался с ароматами жареной еды из кафе на набережной. Все вокруг жило, жило, бурлило, шумело.

Довольно долго я стояла, облокотясь на деревянные перила и глядя на суету. И постепенно меня охватывало странное ощущение.

Облегчение.

Странное дело, но сознание того, что Тагер понимает: я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черт-те как?

Потому, что, если я больна, меня можно и излечить.

В этом-то все и дело. Если есть проблема, ее можно решить. Если бы этой проблемы не было, это значило бы только, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит, ничего с ними и не поделаешь. Вряд ли я смогла бы жить с этим дальше.

Может, я все-таки схожу еще к Тагеру.

Я потихоньку пошла дальше. Мне страсть как хотелось скинуть с себя форму и отдохнуть в тиши квартиры. Гавань отстояла от моего дома на километр, так что идти оставалось всего ничего.

Приблизившись к дому, я увидела у подъезда небольшую компанию. Только подойдя к ней почти вплотную, я отвлеклась от своих мыслей и узнала их. И тут же поняла, почему они так уставились на меня. Это были Джарит и его друзья и среди них Ребекка и Хилт. Я и забыла, что Джарит приглашал меня на пляж.

— Извините за опоздание. Надеюсь, вы не долго ждете?

Джарит не сводил взгляда с нашивок на моем рукаве.

— Нет, совсем недолго.

Я устало провела рукой по волосам:

— Боюсь, сегодня я неважная спутница. Вам, наверно, лучше идти без меня.

Они кивнули. Никто, похоже, не знал, что сказать. Я почти физически ощущала замешательство Джарита; он чувствовал себя полнейшим идиотом. Это надо же: пригласить на свидание Имперскую праймери!

Так не пойдет, подумала я и улыбнулась ему:

— Не хотите зайти?

— То есть… к вам? — не понял Джарит.

— Да.

— О! — Он покраснел. — С удовольствием.

Остальные только переводили взгляды с него на меня.

— Ладно, — сказала наконец Ребекка. — Мы… гм… увидимся, Джар.

Джарит кивнул, остальные поклонились мне на прощание и пошли. Все, кроме Хилта — его-то я хотела видеть здесь меньше всего.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, — сказал Хилт. Он покосился на Джарита. — Наедине.

Учитывая то, что я чуть не сделала с ним, я не могла отказать ему хотя бы в этом.

— Идет.

Мы спустились с крыльца и отошли в тень дерева.

— В чем дело? — спросила я.

— Вы собираетесь стукнуть на нас?

Стукнуть?

— Что вы имеете в виду?

— За то, что мы говорили тогда. На прогулке.

Я наконец поняла. Он хотел знать, собираюсь ли я донести на них.

Логичный вопрос. Я знала офицеров, сообщающих о таких вещах в своих рапортах.

— Нет, — ответила я. — Я не собираюсь делать ничего такого.

— И почему?

Я пожала плечами:

— Вы имеете полное право высказывать свою точку зрения.

— Правда? — язвительно переспросил он.

Я хотела ответить «разумеется», но почему-то не смогла. Вместо этого я сказала:

— Вы говорили о вещах, которые мне стоило знать. Все это останется между нами.

— Поклянитесь.

Я нахмурилась:

— Что это значит?

— Вы — Демоны — утверждаете, что живете по кодексу чести. Вот и поклянитесь мне этой честью, что говорите правду.

Да кто он такой, чтобы сомневаться в моем слове?

— Идите к черту.

Он фыркнул:

— Так я и знал.

Спокойно, подумала я.

— Ладно. Клянусь честью Демона.

Он уставился на меня. Но его напряжение спало, это я чувствовала.

— Как дела? — спросил он, помолчав немного.

— Хорошо.

— Вы ведь могли меня убить, правда?

— Могла.

— Тогда почему не убили?

Я недоуменно посмотрела на него:

— Вы считаете меня монстром каким-то.

Он покачал головой:

— Хотите верьте, хотите нет, но я уважаю людей, готовых сражаться за то, во что они верят. Но для меня вы олицетворяете самую жестокую тиранию.

Когда Империя захватила Рут — 2, мои родители провели в тюрьме десять лет только за то, что они протестовали против вмешательства КИКС в их жизнь.

Чего тогда удивляться, что он невзлюбил меня.

— Мне очень жаль.

— Жалость не вернет им тех десяти лет. — Он сглотнул. — Или мне.

Что-то в его голосе заставило мое сердце сжаться.

— Сколько лет вам было, когда их забрали?

— Четыре года, — с трудом произнес он.

Я в ужасе посмотрела на него. Я знала, что КИКС не особенно церемонится с оппозицией, но то, что рассказал Хилт, не укладывалось ни в какие рамки.

— Вы правы. Я не верну вам этих лет. Но и того, что вы мне рассказали, я тоже никогда не забуду.

— Ну и что? Что от этого изменится?

— Возможно, больше, чем вам кажется.

Он пожал плечами:

— Возможно.

Похоже, я не слишком убедила его.

Когда он ушел, мы с Джаритом прошли в дом и пересекли вестибюль. У двери из матового стекла я вынула ключ — пластину с отпечатками моих пальцев — и сунула его в щель замка. Лазерный сканер считал отпечатки, и дверь с тихим шипением отворилась. Мы вошли в комнату со стеклянными стенами.

— Верхний этаж, — произнесла я.