Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

В то же время сам Булгарин признавался в 1844 г. Л.В. Дубельту: «Много, очень много бумаг написал я по поручению графа Александра Христофоровича в начале достославного нынешнего царствования и впоследствии, и весьма много важных вопросов предложено мне было к разрешению, по знанию мною местностей, предметов и лиц <…>» (с. 461). Незадолго до этого он писал тому же адресату: «В старые годы я всегда сообщал Его Сиятельству графу Александру Христофоровичу выписки из обширной моей корреспонденции, а равно и присылаемые мне статьи, когда находил в них что-либо такое, что бы могло быть важным или полезным правительству…» (с. 460). Даже если допустить, что часть этих записок не дошла до нас (при том, что именно за эти годы архив III отделени сохранился неплохо), то и тогда разрыв весьма велик.

Далее. Имеется целый ряд свидетельств тесных, можно даже сказать, повседневных контактов Булгарина с III отделением. Так, помимо широко известных «консультационных» записок о «лицейском духе», «Арзамасе» и «австрийской интриге» в делах сохранились собственноручные (написанные в спешке, с зачеркиваниями, дополнениями на полях и т. д.) записки его с изложением толков представителей разных сословий о Русско-турецкой войне, характеристиками деловых и моральных качеств чиновников разных министерств, ряда поляков, проживающих в Петербурге, и т. д. Более того, сохранился анонимный донос на французском языке на двух поляков, высланных в Петербург из Вильно, на полях которого Булгарин карандашом вписал (что демонстрирует высокую степень доверия к нему со стороны III отделения) по-русски развернутые положительные характеристики, опровергая предъявленные им обвинения[400].

Чрезвычайно показателен и следующий эпизод, нашедший отражение в дневнике и воспоминаниях М. Малиновского. Когда в 1828 г. разгорелся скандал в связи с публикацией в варшавской газете «Gazeta polska» статьи о триумфальном чествовании в Петербурге высланного из Вильны А. Мицкевича и великий князь Константин Павлович прислал в связи с этим запрос в III отделение, Бенкендорф поручил Булгарину (по его собственному признанию) написать ответ[401]. Содержание его (приводимое Малиновским) совпадает с содержанием письма Бенкендорфа великому князю.

Очевидно, что Булгарин в первые годы существования III отделения был теснейшим образом связан с этой организацией. III отделение было создано как «око государево» и должно было осуществлять надзор за разными сферами социальной жизни, в том числе и за деятельностью государственных учреждений. В круг его интересов входило все: политические дела, раскольники и сектанты, карточные игроки, фальшивомонетчики, крестьянские бунты, убийства, надзор за иностранцами, нравственность населения (пьянство, сексуальные отклонения и т. п.) и даже (с 1828 г.) театральная цензура.

Наблюдение осуществлялось как официальными сотрудниками – жандармскими офицерами в разных городах, так и негласными осведомителями из самых разных слоев общества. Число осведомителей было невелико (около 30 человек на обе столицы, в других городах информацию собирали жандармы), но выбирал их Фок очень умело. Особенно ценил тех, кому нужны были от надзора не деньги, а содействие «в получении милостей, возможность завязать связи», «популярность начальника, дающая беспредельные возможности руководства умами и покорения сердец»[402].

Тактичный и умеющий всегда найти подход к собеседнику, Фок сам непосредственно поддерживал контакты со многими из агентов, они во многом были агентами не III отделения, а самого Фока. Так было и с Булгариным. В этой связи возникает вопрос: почему записок Булгарина сохранилось так мало? Может быть, они хранятся в фонде III отделения в переписанном виде и не атрибутированы Булгарину?

Просмотр дел III отделения показывает, что там не было заведено отдавать переписчику поступающие письма и записки. Даже если они переписывались (как это иногда случалось, например, с письмами Булгарина к Дубельту и Бенкендорфу по вопросам издания «Северной пчелы»), оригинал все равно оставался в деле. В фонде есть целый ряд дел, содержащих агентурные донесения, – как правило, в оригинале, нередко написанные архаичным почерком, с большим количеством грамматических ошибок и т. д. В то же время как в делах с агентурными донесениями, так и во многих других хранится большое число записок (в том числе и обобщающего характера: «Замечания о Польше», «О духе и характере польского народа», цикл записок об остзейских губерниях и др.), написанных характерным красивым почерком Фока. У историков литературы сложилась традиция считать Фока автором этих записок (на том основании, что они писаны им собственноручно)[403]. Однако, как мне представляется, это отнюдь не очевидно. Сошлюсь на мнение самого Модзалевского, что «количество сохранившихся в архиве III отделения его писем, докладных и иных записок, справок, заметок, бюллетеней самого разнообразного характера, по самым различным поводам и вопросам – прямо изумительно»[404]. Почему бы не предположить, что Фок нередко выступал в роли простого переписчика? Попробую обосновать это положение. Известно, что целый ряд агентов, особенно высокопоставленные, в целях конспирации «выходили» только на Фока и были известны лишь ему и Бенкендорфу[405]. Штат III отделения был невелик (при Фоке он не превышал 20 человек[406]), специальных чиновников для секретной работы тогда не было. Чтобы, с одной стороны, выражаясь современным языком, не «засветить» своих агентов и, с другой, облегчить чтение их нередко малоразборчивых текстов Бенкендорфу и Николаю I, который зачастую знакомился с этими записками, Фок, по-видимому, сам переписывал их. Могло играть свою роль и желание Фока выдать эти записки за свои и тем самым «пожать лавры» компетентного и деятельного работника.

Помимо тематических, стилистических и прочих аргументов, которые будут приведены ниже, есть три характерных признака, свидетельствующих в пользу этой гипотезы.

Во-первых, Фок обычно писал Бенкендорфу (когда тот уезжал – на коронацию в 1826 г. или в действующую армию во время Русско-турецкой войны в 1828 г.) по-французски, а значительный массив записок написан по-русски.

Во-вторых, свои письма Фок подписывал, а многие записки, особенно на русском языке, не имеют подписи. Нередко они оформлены в своеобразные циклы, под названием «Секретная газета» или «Слухи и толки».

И, наконец, в-третьих, Фок нередко в самом тексте записок указывал, что выступает в роли переписчика, а не автора. Например, после написанного им довольно обширного текста (на русском языке) о неблаговидных поступках министра финансов Е.Ф. Канкрина идет следующее заключение на французском: «Я только переписываю слово в слово содержание записки, полученной из совершенно нового источника. В ней содержатся некоторые очень справедливые наблюдения. Я постараюсь укрепить это новое знакомство»[407].