Солнечная буря - Оса Ларссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты хочешь этим сказать?
Он в отчаянии покачал головой.
— Ну что ж, делай то, что велит тебе твоя душа. Но тебе нечего отнять у меня, потому что я все уже потерял.
— Черт бы вас всех побрал, — проговорила Ребекка, не в силах вложить в эти слова хоть немного чувства.
— «Кто из вас без греха…» — пробормотал Веса Ларссон.
«Ну да, — подумала Ребекка. — Я же убийца. Детоубийца».
Ребекка стоит в сарае своей бабушки и колет дрова. Нет, слово «колет» тут не подходит. Она выбрала самые толстые и тяжелые поленья и молотит их топором, как в лихорадке. Со всей силы вонзает топор в непокорное дерево. Поднимает топор с висящим на нем поленом и изо всех сил ударяет задней стороной по колоде. Тяжесть и сила удара загоняют топор в древесину, как клин. Теперь ей приходится попотеть, чтобы его вытащить. Наконец толстенное полено разрублено пополам. Она разбивает каждую половину еще на две части и ставит на колоду новое полено. Пот ручьями течет по спине. Плечи и руки болят от напряжения, но она не жалеет себя… Если ей повезет, все закончится выкидышем. Никто не сказал, что нельзя колоть дрова. Возможно, тогда Томас Сёдерберг заявит, что ее рождение было неугодно Господу.
«Его рождение, — поправляет себя Ребекка. — Ребенок. Его рождение было неугодно Господу». Однако в глубине души она уверена, что это девочка. Юханна.
Услыхав голос Виктора за спиной, она вдруг понимает, что он уже давно там находится и несколько раз произнес ее имя, а она не услышала.
Странно видеть, как он сидит на старом деревянном стуле, который так и не собрались отправить в печь. Спинка у стула оторвана, в задней части сиденья видны дырки от перекладин спинки. Он уже много лет ждет, пока его пустят на дрова.
— Кто тебе рассказал? — спрашивает Ребекка.
— Санна. Она сказала, что ты очень разозлишься.
Ребекка пожимает плечами. У нее нет сил сердиться.
— Кто еще знает?
На этот раз Виктор пожимает плечами. Стало быть, слухи пошли. Разумеется. А что она себе думала? На Викторе кожаная куртка из секонд-хенда и длинный шарф, который связала ему какая-то девушка. Длинные волосы тщательно расчесаны на прямой пробор и исчезают под шарфом.
— Выходи за меня замуж, — говорит он.
Ребекка смотрит на него с безграничным изумлением.
— Ты что — совсем того?
— Я люблю тебя, — говорит он. — И люблю твоего ребенка.
В сарае пахнет опилками и дровами. Снаружи капли падают с крыши. Плач застрял у нее в горле, не вздохнуть.
— Так же, как ты любишь своих братьев и сестер, друзей и врагов? — говорит она.
Как любовь Господня. Равная для всех. В одноразовой упаковке — выдается всем, кто встанет за ней в очередь. Возможно, и ей положена такая любовь. Наверное, стоит брать, пока дают.
Вид у него очень усталый.
«Что от тебя осталось, Виктор? — думает она. — После того как ты совершил поездку на небо, столько людей стоят в очереди и хотят откусить от тебя кусочек».
— Я тебя никогда не предам, — заверяет он. — Ты знаешь.
— Ты ничегошеньки не понимаешь, — говорит Ребекка, и тут слезы и сопли начинаются литься неудержимой рекой. — Предательство уже свершится, как только я отвечу «да».
В половине седьмого вечера Ребекка с Сарой и Ловой пришла в полицейское управление. Всю вторую половину дня они провели в аквапарке.
Явившись в комнату для встреч, Санна окинула Ребекку таким взглядом, словно та что-то у нее украла.
— А, так вы наконец пришли! Я уже начала думать, что вы обо мне забыли.
Девочки скинули верхнюю одежду и уселись на стулья. Лова засмеялась, увидев, что пряди волос, торчавшие из-под шапки, замерзли и превратились в сосульки.
— Смотри, мама! — сказала она и завертела головой, так что сосульки зазвенели.
— В аквапарке мы поели сосиски с пюре, — продолжала Лова. — И мороженое. Мы с Идой снова встретимся в субботу. Правда, Ребекка?
— Ида — это девочка ее возраста, с которой она познакомилась в лягушатнике, — пояснила Ребекка.
Санна окинула Ребекку странным взглядом, и Ребекка решила не рассказывать, что мама Иды — ее бывшая одноклассница.
«Почему у меня такое чувство, что я должна извиняться и оправдываться? — подумала она. — Я ведь не сделала ничего дурного».
— Я прыгнула с третьей площадки, — сказала Сара и залезла матери на колени. — Ребекка показала мне, как прыгать.
— Ага, — равнодушно ответила Санна.
Она уже была далеко, на стуле осталась пустая оболочка. Она не отреагировала даже на известие о том, что Чаппи пропала. Девочки заметили это, начали болтать о ерунде. Ребекка заерзала на стуле. Через некоторое время Лова вскочила на стул и принялась скакать, выкрикивая:
— Ида в субботу! Ида в субботу!
Она скакала и скакала. Иногда казалось, что она вот-вот упадет. Ребекка занервничала. Если Лова упадет, то может удариться головой о бетонный подоконник и получить серьезную травму. Санна не обращала на это внимания.
«Не буду вмешиваться», — сказала себе Ребекка.
В конце концов Сара схватила сестренку за рукав и прошипела:
— Прекрати!
Но Лова вырвала рукав и продолжала беззаботно прыгать.
— Мама, ты грустная? — встревоженно спросила Сара, обняв Санну за шею.
Та ответила, не глядя в глаза Саре. Она погладила дочь по прямым светлым волосам, поправила пальцами пробор и завела пряди за уши.
— Да, я грустная, — сказала она тихо. — Видишь ли, меня могут посадить в тюрьму, и тогда я не смогу быть вашей мамой. От этого мне очень грустно.
Лицо Сары побелело.
— Но ведь ты скоро вернешься домой, — прошептала она.
— Если меня осудят, то нет, Сара. Меня посадят на пожизненное заключение, и я выйду только тогда, когда ты уже станешь взрослой и мама тебе будет не нужна. Или же я заболею и умру в тюрьме и вообще никогда не выйду.
Последнюю фразу она произнесла со смехом, который вовсе не был похож на смех.
Губы Сары сжались и превратились в тонкую черточку.
— А что же тогда будет с нами? — спросила она.
И вдруг прикрикнула на Лову, которая по-прежнему скакала на стуле как сумасшедшая:
— Прекрати, я сказала!
Лова перестала прыгать и уселась на стул, засунув пальцы в рот.
Ребекка посмотрела на Санну. Ее глаза метали молнии.
— Мама грустит, — сказала она Лове, которая теперь сидела тихо как мышка, глядя на маму и старшую сестру.
Затем она повернулась к Саре и продолжала:
— Поэтому она так говорит. Обещаю вам, что она не попадет в тюрьму. Скоро она вернется домой, к вам.
Едва произнеся это, она пожалела о сказанном. Как можно такое пообещать?
Когда настала пора уезжать, Ребекка попросила девочек выйти к машине и подождать ее. Зубы у нее скрипели от едва сдерживаемого гнева.
— Как ты можешь? — прошипела она. — Они сходили в аквапарк, хорошо провели время, забыли на минутку обо всех бедах, а ты…
Она затрясла головой, не в силах подобрать подходящее слово.
— Сегодня я разговаривала с Майей, Магдаленой и Весой. Я знаю, что с Виктором в последнее время творилось что-то странное. И ты знаешь, в чем дело. Не отмалчивайся, Санна. Ты должна рассказать мне.
Санна молчала. Она прислонилась к светло-зеленой бетонной стене и грызла уже почти совсем сгрызенный ноготь большого пальца. Ее лицо было совершенно непроницаемо.
— Рассказывай, черт тебя подери, — произнесла Ребекка с угрозой. — Что происходило с Виктором? Веса сказал, что не может раскрыть твою тайну.
Санна продолжала молчать и грызть ноготь. Захватила зубами кожу и рванула, так что выступила кровь. Ребекка в своем пальто начала потеть; у нее возникло желание схватить Санну за волосы и стукнуть головой о бетонную стену, примерно так, как делал Ронни Бьёрнстрём, отец Сары, до того, как ему это надоело и он свалил.
Девочки ждали на холоде у машины. Ребекка подумала о Лове, у которой не было варежек.
— Тьфу на тебя, — сказала она, развернулась и вышла.
Санны уже нет в камере. Она просочилась через бетонный потолок, проскользнула среди атомов и молекул и улетела в звездное небо над снежными облаками. Она уже забыла о сегодняшнем визите. У нее нет детей. Она маленькая девочка. А Бог — ее большая мама, которая поднимает ее под мышки и несет к свету, так что в животе начинает щекотать. Но мама не разжимает рук. Бог не уронит свою маленькую девочку. Санна может ничего не бояться. Она не упадет.
* * *Курт Бекстрём стоит перед большим зеркалом в гостиной и внимательно разглядывает свое обнаженное тело. На него падает свет от множества маленьких светильников, которые он прикрыл прозрачной красной тканью, и двух десятков зажженных свечей. Окно он затянул черной простыней, чтобы никто не мог заглянуть к нему в квартиру.