Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус

— И в самом деле.

Сюзи достала из сумочки помаду и тщательно подкрасила губы. Придирчиво оглядев себя в зеркальце, она решительно захлопнула пудреницу и сказала:

— Идем.

Забрав свою покупку, они перешли улицу, и Сюзи замедлила шагу антикварного салона. В витрине была выставлена коллекция изысканно инкрустированной мебели, мерцающей в приглушенном свете ламп.

— Какие красивые вещи! — не удержалась от восклицания Купер.

— О да! Эта особа знает толк в красивых вещах. Идем. — Сюзи толкнула дверь и вошла. Купер последовала за ней и тут же будто оказалась в пещере Аладдина, полной мраморных статуй, картин и мебели. Здесь были и старинные ювелирные украшения, и стеклянные витрины, заполненные тяжелыми серебряными столовыми приборами. Женщина в темно-синем костюме вышла им навстречу. И только увидев выражение ее лица, Купер поняла, где они находятся.

— Добрый вечер, Сюзанна, — сказала женщина немного сдавленным голосом, будто получила удар в живот и не могла толком вдохнуть.

— Добрый вечер, Ивонн, — небрежно ответила Сюзи. — Мы пили чай у «Максима» и, поскольку проходили мимо, решили зайти. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет, конечно, — усмехнулась женщина. — Почему я должна возражать? Добро пожаловать в мой магазинчик.

— Это моя дорогая подруга Купер Хиткот. Купер, это Ивонн де Бремон д’Ар.

Представленная столь официально, Купер протянула руку-’

— Enchantёе[59], мадам де Бремон.

Рука Ивонн была холодной, а пожатие вялым. Если бы Купер знала, что это магазин бывшей любовницы и покровительницы Сюзи, она бы никогда сюда не зашла. Но теперь отступать было поздно. Ивонн де Бремон было за пятьдесят, темные волосы коротко пострижены. Ее костюм кроем напоминал мужской, но именно за счет простоты линий смотрелся шикарно. В глубине магазина на коврике лежала крупная немецкая овчарка, внимательно наблюдая за ними умными глазами. Казалось, здесь непринужденно чувствовала себя одна Сюзи.

— Хорошо выглядишь, Ивонн, — заметила она, беззастенчиво окидывая изучающим взглядом лицо, руки и костюм женщины.

— Ты тоже, моя дорогая Сюзанна.

— Ах, я, как обычно, выгляжу замученной, зато ты — сама безмятежность. Связи и интриги отнимают слишком много сил. С твоей стороны умно избегать стресса, который несут с собой отношения.

— У меня нет недостатка в отношениях, — парировала Ивонн скрытый укол. — Хотя, возможно, я не так неразборчива в связях, как ты.

— Правда? А я слышала, ты теперь живешь как монашка.

— Чепуха.

— Ты превзошла саму себя, — продолжила Сюзи, обводя взглядом магазинчик. — Отличный улов. В наши дни люди так нуждаются в деньгах, что многие готовы расстаться с фамильными реликвиями за бесценок.

— Я плачу самую высокую цену, — сухо возразила Ивонн. — И тебе это известно.

— Но кто же откажется выгадать на спекуляции? — не унималась Сюзи. — Покупай дешево, продавай дорого — в этом вся суть торговли. Разве не так? — Ее улыбка стала насмешливой.

— Если ты так считаешь, — тонко поддела ее Ивонн. — Но по моему опыту, нажиться на спекуляциях невозможно. Если ты платишь мало, то и получаешь дешевку.

— Ты слишком рьяно возражаешь, Ивонн. Признайся же, тебе нравится скупать дорогие вещи за бесценок. Будь честна.

На щеках немолодой женщины выступил некрасивый, кирпичного цвета румянец.

— А я честна. У самых дешевых вещей зачастую прогнившее нутро, и их сложнее всего привести в презентабельный вид.

Сюзи, казалось, все это забавляло:

— Как скажешь, конечно.

Наблюдая за обеими не без внутреннего беспокойства, Купер припомнила замечание Диора о том, что они могли бы быть сестрами. Он был прав. Обе отличались изящным сложением, но при этом некоторым атлетизмом. Даже их лица были похожи: узкие и красивые, с ровной белозубой улыбкой. Единственное отличие заключалось в том, что Сюзи пока не пересекла невидимую черту, за которой заканчивается молодость женщины, в то время как Ивонн уже ее перешла.

— Вам понравился чай? — спросила Ивонн, оборачиваясь к Купер. — Вы, конечно, попробовали мака-руны с запахом роз? А волованы? Они утверждают, что начиняют их курицей, но, увы, начинка из кролика.

— Я люблю крольчатину, — заметила Купер. Ивонн окинула ее пренебрежительным взглядом:

— И похоже, кто-то окунул вас в духи «Мой грех».

— Полюбуйся на ее безупречный, свойственный одним лишь ирландкам цвет лица. А волосы! — Сюзи взяла Купер за руку и повернула ее к свету. — И это сияние юности! Посмотри на нее. Что может с этим сравниться? Кожа молодой женщины изысканнее любой, самой дорогой материи.

— И еще недолговечнее, — возразила Ивонн. — Это все ненадолго.

— В самом деле. И когда свежесть утрачена, она утрачена безвозвратно. — Сюзи дотронулась до лица Ивонн рукой в перчатке. Ее жест можно было бы принять за сочувственный, если бы не жестокая улыбка. — Хотя ты ведь антиквар, поэтому ничего не имеешь против. Чем стариннее вещь, тем она тебе милее, n’est-ce pas? — И она весело рассмеялась. — Если она не опутана пылью и паутиной во всех местах, ты с отвращением воротишь от нее нос.

Ивонн натужно рассмеялась:

— Ты весьма остроумна. Все еще выступаешь в этом своем клубе?

— Конечно.

— Надеюсь, ты выстоишь против l`eparation. Я слышала, они неприязненно относятся к тем, кто был слишком дружен с немцами.

— Уверена, у меня неплохие шансы противостоять им. По-моему, все мужчины в форме одинаковы, на каком бы языке они ни говорили.

— Жаль будет услышать, что тебя посадили в тюрьму, — блеснув глазами, вернула колкость Ивонн. — Тебе там вряд ли понравится, несмотря на всю твою любовь к мужчинам в военной форме. Ты будешь скучать по своим маленьким удовольствиям: волованам с крольчатиной и всему такому.

— Обо мне не беспокойся. Я всегда самостоятельно прокладывала путь в жизни.

— Не всегда, — тихо возразила Ивонн.

— Но теперь это так. — Хорошо одетая пара вошла в магазин и теперь разглядывала кресло в стиле ампир. — Не оставляй без внимания своих покупателей, Ивонн. A bientot[60], моя дорогая.

— До скорого. Заходи всякий раз, когда тебе будет нечем заняться.

— Можешь на это рассчитывать.

Женщины расцеловались, стараясь не прикасаться накрашенными красной помадой губами к щекам друг друга. Сюзи собственническим жестом взяла Купер под руку, и они вышли из магазина.

На улице Купер сердито выдернула свою руку:

— Так вот для чего ты так тщательно меня наряжала! Чтобы похвастаться мною, как каким-то комнатным пуделем!

— Возможно, в моей голове мелькнула такая мысль, — спокойно ответила Сюзи. Она выглядела на редкость самодовольно. — Но как ты можешь сравнивать себя с пуделем, cherie?

— Пудель или что-то другое, но я не твоя вещь! Я там чувствовала себя абсолютно униженной.

— Униженной? Почему?

— Потому что ты нарочно взяла меня с собой, чтобы расстроить эту женщину.

— Ты попросила познакомить тебя с ней.

— Я не просила!

— Тогда я неверно поняла твое любопытство.

— Ты вела себя с ней ужасно.

— Разве?

— Хуже некуда!

— Думаю, ты преувеличиваешь. Мы с Ивонн прекрасно понимаем друг друга.

— Да вы чуть не вцепились друг другу в глотку!

— Возможно. Но если бы мы простили друг друга, жизнь стала бы казаться нам слишком пресной.

— Так ты все свои новые победы приводишь к ней, чтобы похвастаться?

— Не глупи.

— Так и есть. У тебя на лице все написано.

Сюзи рассмеялась:

— Конечно, я хотела тобой похвастаться. Ты прекрасна. И ты — моя.

— Я не твоя! — взорвалась Купер. — Я иду домой.

— Купер, не уходи!

— Не звони мне больше.

Купер оскорбилась не на шутку. Она чувствовала себя использованной, и ей было невыносимо стыдно. По пути домой она попыталась рассмотреть этот эпизод со всех сторон и понять, почему от него так и веет дурным вкусом. Дело было даже не в том, что ее вывели напоказ, как животное на поводке, а в том, что она почувствовала себя дротиком, который обе старшие женщины метали друг в друга, чтобы побольнее уколоть. Она была не против дружбы с Сюзи, но становиться ее комнатной собачонкой и терять при этом достоинство вовсе не собиралась. Да и ее ухаживания показались вдруг удушливыми. Ей не терпелось сорвать с себя одежду, в которую ее облачила Сюзи.