Область личного счастья. Книга 1 - Лев Правдин

Она ходила не торопясь мимо ярко освещенного прямоугольника двери — двадцать шагов туда, двадцать обратно. Потом перестала считать шаги и вдруг увидела далеко за поворотом огоньки машины. Они приближались, мелькая между сосен. Тогда она сообразила, что ушла от будки слишком далеко, и поспешила назад.

Она не опоздала. Машина только что остановилась на разъезде у диспетчерской. Шофер выглядывал в двери кабинки. Ослепленная лучами фар, Марина крикнула ему сквозь гул мотора:

— Свободно! На разъезде не ожидай! На прямую.

И сошла с дороги. Машина, звеня цепями, тяжело прошла мимо. Проводив ее взглядом, Марина резко повернулась и пошла в свою будку.

Там, на ее месте, за столом сидел Тарас. Она не удивилась. Тарас был в своем новом костюме, очень солидный и очень смущенный.

Он поднялся и отошел в сторону, давая девушке дорогу, но она не спешила на свое место, впервые забыв отметить в паутине графика ушедшую в лес машину.

— Я уезжаю, Марина Николаевна, — сообщил Тарас, — через час идет поезд.

— Так вы опоздаете, — сухо сказала Марина, поглядывая на часы. Стрелки показывали, кажется, два, но она тут же забыла — сколько. Вообще никакой ясности ни в чем не существовало.

— Но я не мог уехать, не увидев вас.

Она все еще стояла посреди комнаты. Тогда он подошел к ней и взял ее руку, чего до сих пор не осмеливался делать.

— Я должен сказать вам…

Она не убирала руки. Она знала, что сейчас он скажет то, что еще никто никогда ей не говорил. Но почему же он молчит? Марина не смела взглянуть в лицо Тараса и очень досадовала на свою непонятную нерешительность. Растерялась, как маленькая. Никогда еще такого не было.

Она заставила себя поднять голову и посмотреть в глаза Тараса.

— Марина Николаевна, — тихо и восторженно прошептал Тарас.

Свободной рукой он обнял ее плечи и неожиданно поцеловал.

Марина зябко повела плечами, но он, должно быть, не понял этого движения, потому что крепче прижал ее к себе.

Звонил телефон, возвращая Марину к действительности. Она считала звонки:

— Раз, два, три, четыре, пять. Теперь вы, думаю, должны меня отпустить.

Слова прозвучали насмешливо. Это удивило ее.

Она взяла трубку.

— Я. Да, у меня, — она скорбно подняла брови и строго обрезала: — Клава, это никого не должно задевать. Я сказала, у меня. Зачем? Ты становишься болтлива, как Крошка.

— Оказалось, Тараса уже ищут.

Он улыбался растерянно и смущенно.

— Надо идти…

— Идите, — разрешила она, не глядя на него.

— Марина Николаевна!

Марина стояла за столиком. Маленькая лампочка освещала ее бледным желтоватым светом. Тарас, задыхаясь, сказал:

— Счастливо оставаться. — И стремительно вышел.

Марина стояла одна, неподвижная, тонкая, с безвольно опущенными руками, слушая, как затихают его шаги на звонких брусьях лежневой дороги.

БЕЛАЯ НОЧЬ

Вся жизнь состоит из чудес, которые мы давно перестали считать чудесами.

Была тайга. Одно из тех мест, о которых принято говорить: «Где не ступала нога человека». Да тут и в самом деле ступить было некуда. Здесь рождались и умирали сосны, обрушивая полуистлевшие тела свои на зеленый мох. Здесь стояли деревья-мертвецы, белые и страшные. Они и мертвые еще держались на корню, а некоторые при падении запутывались в ветвях соседних деревьев и годами качали на них безобразные свои скелеты, свешивая седые космы высохшего мха.

Здесь были болота — веками высыхали они и не могли высохнуть…

Здесь был бурелом — сваленные бурей сосны, вывороченные из земли с корнем.

Но здесь был кратчайший путь к Весняне — великой таежной реке, где начинают строить бумажный комбинат. Значит, нужна дорога, — и люди совершали чудо. Они вырубили широкую просеку, убрали тысячи кубометров бурелома, высушили болота и скоро начнут строить железную дорогу.

Виталий Осипович шел по просеке, пробираясь к началу ее — пятой диспетчерской. Так высоки были сосны, что солнце заглядывало сюда только около полудня. Он шел а пел о сыне, который задумал жениться и решил просить благословение отца, но…

Не поверил отец сыну,Что на свете есть любовь…Веселый разговор…

Не поверил? Чудак. Есть любовь на свете! Вчера по рации сообщили Виталию Осиповичу, что пришел ответ из бюро справок. Катя жива. В блокноте, что носит он в кармане гимнастерки, записан адрес его любви.

Полетели к черту все опасения и вымыслы. Катя жива! Она у себя дома, чудесная, милая, единственная. Какая она? Через какие муки прошла? Разве это сейчас имеет значение? Пусть будет самое страшное, что убьет его любовь, — все равно останутся обязанности. Но трудно поверить, невозможно поверить, что есть сила, способная сломать его любовь.

Во всяком случае, он должен увидеть ее. Она не солжет, она никогда не лгала.

И хотя он пел:

Что на свете девок много —Можно каждую любить…Веселый разговор…

Но не мог поверить песенным словам.

— Нет, не каждую! Не каждую!

Вот и конец пути. Сквозь деревья мелькнула избушка — пятая диспетчерская. Скоро она станет таежной железнодорожной станцией. Как ее назовут? Может быть, «Росомаха»? Станция «Росомаха»? — в честь этих девушек, которые в любую погоду, днем и ночью, встречали груженые лесовозы.

И каждый, кто жил и трудился здесь, проезжая через эту станцию, вспомнит лесную избушку в сугробах под гигантскими соснами, и девушек, проводивших дни и ночи в ее рубленых стенах.

Он шел и негромко напевал, думая о человеческих Сложнейших чувствах и простых человеческих чудесах.

Сын собрался, сын оделся,Пошел в зелен сад гулять…Веселый разговор…

А в это время у пятой диспетчерской сидели девушки, говорили и мечтали.

Женя сдала дежурство и, как всегда за последнее время, осталась поболтать с Мариной. Очень хорош был таежный вечер. Даже трудно сказать — вечер или день. Начинались белые ночи — неправдоподобно светлые и тихие.

Девушки сидели на скамеечке у будки, слушали любовное щебетание какой-то птички, бездарно подражавшей соловью, и страстное кваканье лягушек. У лягушек получалось убедительнее, потому что они никому не подражали, пели, как могли, а непосредственность тем и хороша, что в ней больше души.

Девушки мечтали, глядя на верхушки сосен, окутанные опаловой дымкой, на спокойное, словно светящееся, небо. Скоро все это будет только воспоминанием. Вспомнишь и, может быть, вздохнешь.

Женя сказала:

— Обязательно вздохнем. Правда, Маринка?

Марина покровительственно улыбнулась:

— Ты — обязательно.

— Мариночка, не притворяйся, — и ты.

— Ты права, Женюрка, и я тоже. У нас тут много хорошего было. Сколько мы узнали за эти годы и сколько сделали!

Женя сказала:

— Вот сижу и думаю: жалко уезжать отсюда.

— Кого жалко?

— Всех. Привыкла.

Марина подумала: «Прощальная тоска, поминки по любви. Обожает вздыхать девушка. Еще скажет — здесь кладбище, где похоронена любовь».

Но тут же Марина почувствовала, как в ее иронические размышления врывается какая-то щемящая боль. Вот новость, уж не собирается ли и она затосковать.

Услыхав пение в тайге, девушки прислушались. Человек пел для себя, и поэтому чувствовалось, что ему хорошо.

— Он! — шепнула Женя.

— Беги навстречу, — усмехнулась Марина.

Женя вспыхнула:

— Ф-фу, Маринка, тебя не поймешь!

Виталий Осипович благодушно поздоровался, уселся против девушек на лежневке, рассказал, что идет с Весняны, куда уже прибывают первые строители, а так как на лесопункте он не был четыре дня, то поинтересовался новостями.

— Берлин заняли, — сообщила Марина.

Он сказал, что знает об этом. На строительстве нет еще кухни, но антенна уже поставлена, потому что новости с фронта сейчас хватают жадней, чем хлеб.

— Министерство представило к награде Ивана Петровича и Тараса Ковылкина. Он делал доклад в институте об организации труда в лесу. Об этом напечатано в газете.

— Знаю, — ответил Виталий Осипович.

Марина улыбнулась кончиками губ:

— Ну, вас ничем не удивишь.

— Но зато я могу сообщить новость. Конечно, это касается только меня одного. Получил сообщение из справочного бюро.

— Жива? — спросила Марина.

Виталий Осипович ликующе ответил:

— Да!

— Поздравляю, — сказала Марина, глядя на тонкую полосу заката над лесом; темные зрачки ее казались разрезанными алой полоской надвое. — Поздравляю от души!

Женя встала и ушла в будку.