...и Северным океаном - Георгий Кублицкий

Достаточно того, что большевики спасли людей «красной палатки». Если они найдут Алессандрини, их триумф будет полным. Допустить этого нельзя!

Затем был суд чести, объявивший Цаппи и Мариано истинными патриотами, а Нобиле — виновным в упущениях и проступках, несовместимых со званием генерала вооруженных сил фашистской Италии…

Небольшой круг советских людей знал Умберто Нобиле до полетов «Норвегии» и «Италии». В начале 1926 года он выступал с докладами в Москве. Первую его книгу на русском языке издали тогда же. Она называлась «Полет через полярные области» и была написана до того, как стартовала «Норвегия».

Нобиле был в нашей стране и во время полета «Норвегии»: по пути в Арктику дирижабль и его экипаж останавливались в Гатчине под Ленинградом. Академия наук устроила в честь гостей торжественное заседание.

После того как фашистские власти развенчали недавнего национального героя, он снова побывал в Советском Союзе. Профессор Самойлович в 1931 году пригласил его на ледокол «Малыгин», идущий к Земле Франца-Иосифа. Нобиле с радостью согласился. Быть может, в этих водах удастся обнаружить какой-либо след унесенных вместе с оболочкой дирижабля.

Вскоре у него созрело решение покинуть Италию и на некоторое время поселиться в Советском Союзе.

Признанный конструктор легко мог найти пристанище и дело во многих странах. Он выбрал страну, люди которой проявили высокий гуманизм во всей истории с «Италией» и по-человечески отнеслись к нему. Кроме того, он убедился, что большевики — люди с размахом, способные сделать очень многое в Арктике,

В 1933 году Нобиле на несколько лет связывает свою судьбу с Дирижаблестроем. Позднее он вспоминал: «Все было создано на том месте, где прежде поднимался лес и тянулись болота. На построенном нами дирижабле «СССР В-6» — гордости советского воздухоплавания — молодой пилот Паньков установил мировой рекорд длительного полета для дирижаблей всех типов, превысив вдвое и мой собственный рекорд…» Нобиле имел в виду полет «Норвегии».

Пока Нобиле работал в Дирижаблестрое, самолет победил дирижабли в небе над Арктикой.

В 1936 году Молоков совершил сверхдальний перелет из Красноярска вдоль всей трассы Северного морского пути — свыше 26 тысяч километров. Чкалов без посадки пролетел 9374 километра от Москвы до острова Удд.

В 1937 году состоялся рейс тяжелых самолетов на Северный полюс, была создана дрейфующая научная станция «СП-1». Затем Чкалов и Громов перекинули через полюс воздушные мосты в Америку. Самолет уверенно осваивал небо высоких широт.

Вернувшись после окончания войны в Италию, Нобиле оставил конструирование дирижаблей. Он стал профессором аэронавтики.

Дома у него стоял глобус, где на месте Северного полюса был вмонтирован бриллиант. А рядом — макет «Италии». «Италия» и полюс прошли через всю его жизнь. И почти всю жизнь он снова и снова возвращался к тому дню, когда Лундборг посадил самолет возле «красной палатки».

Давно установлено, как все было. Эйнар Лундборг отверг составленный Нобиле список очередности отправки людей на материк, где генерал числился предпоследним. Летчик был тверд: первым должен лететь Нобиле, таков приказ.

На самом деле приказа не существовало. Жизнь Нобиле была застрахована на крупную сумму, и страховые компании не хотели рисковать. Летчик выполнял их поручение. Вероятно, не безвозмездно.

Да, Лундборг обманул генерала, сказав, что существует приказ. Но есть свидетельство Бегоунека: когда Нобиле спросил, должен ли он лететь первым, «некоторое время все смущенно молчали».

— Я мог бы очень просто послать к черту Лундборга и приказ, который он привез, — сказал однажды Нобиле.

Но он не сделал этого, надолго поставит под сомнение свою честь и репутацию исследователя.

Вот что я слышал от Анатолия Дмитриевича Алексеева:

— Люди, казавшиеся сильными и мужественными, способны значительно меняться под влиянием тяжелых обстоятельств. Одни собирают в кулак волю и силы. Другие теряются. Думаю, что к таким людям можно отнести и Нобиле. После катастрофы он заметно утратил власть над собой и окружающими. Утратил ответственность руководителя экспедиции. Командир, покинувший подчиненных в трудную минуту, уже не командир. Можно искать и находить оправдания своему поступку. Нобиле занимался этим пять десятилетий. Меня он не убедил. Мне было тогда двадцать шесть лет, и урок «Италии» я запомнил на всю жизнь.

После падения в Италии фашизма дело Нобиле пересмотрели. Суд снял с него обвинения в том, что он был чуть ли не главным виновником катастрофы с дирижаблем.

Я начал этот рассказ о далеких днях с заметки из Рима о кончине Нобиле. В ее заключительных строках коротко говорилось об избрании Нобиле в учредительное собрание по списку Коммунистической партии Италии.

Вот некоторые подробности, не упомянутые в заметке.

Генеральный секретарь партии Пальмиро Тольятти написал Нобиле письмо:

«Мы гордимся тем, что в наших списках стоит имя человека, прославившего страну своим талантом, трудом и мужеством, и от которого ожидают многого».

Нобиле сделал заявление для газет. Он говорил о своем «отчетливо социалистическом образе мыслей». О глубокой симпатии к Советскому Союзу.

«В этот решающий момент национальной жизни, — писал Нобиле, — я желаю принять участие в борьбе бок о бок с Коммунистической партией, к которой чувствую себя близким по многим мотивам».

Сама жизнь, долгая и трудная, со взлетами и падениями, заставила его сделать этот выбор.

Глава VI

Ходили мы походами

Малый Академический плывет на Север

Норильск был требователен с первых лет своей жизни.

Требовал все, что нужно для возникновения и роста промышленного города. И ему давали, притом щедро.

Дело было за доставкой: до ближайшей железнодорожной станции — полторы тысячи километров, до Енисея — всего сотня, но по непроходимой тундре. И никаких дорог. Кроме одной: от Красноярска вниз по Енисею, потом через Карское море вдоль Таймыра к устью реки Пясины, вверх по ее неисследованному мелководью до озера под Норильском. Счет на тысячи километров, степень риска— как говорится, не для страховых компаний…

После нескольких разведочных рейсов, начатых еще Урванцевым, караван речных судов вышел в Карское море, чтобы проникнуть по Пясине в глубь Таймыра.

Подобный поход был повторен лишь тридцать лет спустя. Специальный корреспондент, сопровождающий на этот раз караван, перед отправлением в путь попросил в библиотеке все книги о Пясине. Ему не смогли предложить решительно ничего. Тогда корреспондент обратился к специалистам.

— Материалы о Пясине? Таковых нет, — сказали специалисты.

Нашлась лишь краткая устаревшая справка, всего четыре странички на пишущей машинке.

Корреспондент писал о том, как удивительно было в наш век «прикоснуться к истории реки, которая еще нигде по-настоящему не описана и о которой узнаешь лишь из скупых устных рассказов».

Караван, повторивший поход на Пясину, состоял из новейших, прекрасно оборудованных судов. На них были эхолоты, радиолокаторы, радиостанции. В каждой спасательной шлюпке находилось около сорока предметов — от спичек в водонепроницаемой упаковке до парусов яркого оранжевого цвета, хорошо заметных с воздуха. Было сделано все, чтобы жизнь людей в этом походе не подвергалась опасности.

И все же на долю его участников выпало немало Испытаний. Караван трепали штормы. Трое суток судам пришлось простоять в укрытии. Они много раз застревали на мелях и перекатах, прежде чем достигли, наконец, достаточно далекой от Норильска пясинской пристани, где сгрузили буровые станки, трубы и прочее оборудование для разведчиков недр Таймыра.

Корреспондент, находившийся на борту флагманского теплохода «Родина», сравнивал новый поход на Пясину с тем, старым, только по коротким радиограммам, напечатанным в газете «Красноярский рабочий» в 1936 году: «Читая сообщения более чем тридцатилетней давности, которые передавал в газету ее корреспондент Георгий Кублицкий, сопровождавший Пясинский караван, видишь, в какую сложную обстановку попали тогда енисейские речники».

Эпизод освоения глухого угла Таймыра, о котором вспоминали участники нового похода на Пясину, по ряду причин нигде и никогда не был рассказан подробно.

Я постараюсь снова увидеть енисейские и пясинские плёсы, жизнь на Таймыре в 1936 году глазами начинающего журналиста.

Все решилось внезапно.

Предполагалось, что корреспондент «Красноярского рабочего» будет одновременно выпускать многотиражку для всего Пясинского каравана.

Я напрашивался в поход с самого начала, однако моя кандидатура вызывала сомнения. Считали, что я еще недостаточно опытен для того, чтобы редактировать газету, пусть маленькую. Но более солидные люди колебались: полгода болтаться на судне, а то еще и зазимуешь на этой самой Пясине.