Час скитаний - Алексей Алексеевич Доронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут же рядом готовили шаурму… которую на Острове звали шавермой, а он часто оговаривался. Впрочем, над этим не смеялись. И когда он называл парадную подъездом, тоже не пеняли. В городе было мало коренных и много пришлых. Опознавали его как чужака не по лексикону и не по произношению, а по манере держать себя, по лёгкой неуверенности, которую он никак не мог скрыть. Понадобилось много времени, чтобы обтесаться и загнать это чувство глубоко внутрь.
В палатке на вертеле для мяса крутилась тушка, лишённая конечностей, явно тоже собака. Баранина была бы втрое дороже. Главное, что не из людей, и то ладно.
Сновали тележки разносчиков, от которых пахло рыбой и пирожками. Народу становилось всё больше. Шли мастеровые, женщины и в платьях, и в рабочих комбинезонах, и в удивлявших Сашу нарочно порванных (будто собаками!) джинсах, ребятишки в одежде на несколько размеров больше, но всё же похожие на детей, а не на маленьких взрослых, как снаружи.
Тут же продавали огурцы, помидоры, другие овощи, травы, приправы. Это всё местное или из окрестностей. Привозить овощи в Питер караванами с юга было нерентабельно, да и невозможно. Между ним и ближайшими относительно цивилизованными землями лежало километров триста болот. Да и потом, городки располагались редкими кучками, разделёнными широкими проплешинами пустошей, которые кое-где зарастали лесами. Самая крупная была вокруг бывшей Москвы, которую часто так и звали – «Бывшая».
Лысый восточного вида жрец святой шавермы в тюбетейке подал ему только что завёрнутый магический свиток из мяса с рублеными овощами и «майниязом». В городе делали этот древний соус, и больше – там, где он бывал, – нигде.
Отнести домой и поделиться? Нет, Анжела говорила, что она «на диете». Поэтому можно захомячить самому. Приятно иногда почувствовать себя барином, для которого готовят другие. Шаверма была на вкус лучше, чем полусырой-полусгоревший шашлык, который продавали в соседней палатке. И Саше совсем не испортило аппетит зрелище лежащей в дальнем углу освежёванной собаки. И то, что «жрец» выглядел не очень опрятным, и фартук у него был кровью заляпан.
Крючки памяти заставили Молчуна вспомнить своего пса, которого он звал Макс. Тоже мёртвого. Так обычно случается с теми, кто ему доверился и хотя бы немного для него дорог.
Собака была у Саши до прихода в Питер. Но, в отличие от того, что показано в фильмах, эта животина не была такой уж верной и полезной. На охоту он с ней ходить не смог, да и вообще боялся отпускать, чтобы не сбежала. Может, просто не умел воспитывать. Какое-то время она сторожила его дом под Серпуховом, там он пережидал вторую зиму своих скитаний – в деревне, где обитало человек пятьдесят. Его пустили пожить в халупу, хозяева которой умерли. И он прожил бы и горя не знал, но зимой крышу разметало бурей. Пришлось лазить и хоть как-то чинить. А весной потолок протёк, и в дом пришла, радостно журча, вода. И тогда же, в марте, пёс сдох. Съел что-то не то. Может, добрые соседи отравили, чтоб не лаял. В ту зиму и весну он в очередной раз понял, как может быть хреново, даже когда нет прямой угрозы для жизни. Даже среди людей и с какой-никакой пищей. И эти трудности оседлого существования были в чём-то пострашнее тягот бродячего. Огород он засеивать не стал и ушёл оттуда к чёртовой матери, как только потеплело и стаял снег. На север. Хотя его никто не обижал. Гибель псины он воспринял как намёк судьбы, что никто не должен быть рядом с ним. Что он ходячий талисман несчастий.
Но до прихода в Питер он сменит ещё много мест, и нигде не задержится.
* * *
Это в Сибири они думали, что мир уничтожен почти полностью. Да и на Урале, в общем-то, считали так же. Но тут, в Петербурге, знали, что в Европе есть жизнь и даже более населённые города. Хотя, конечно, не чета довоенным.
А про остальную Бывроссию, как презрительно называлась тут запоребриковая территория, они говорили: «Может, там кто-то и живёт, но это не жизнь».
Не все, конечно, питерцы так рассуждали, а чаще те, кто каким-то боком относился к элите. Хотя и пролы иногда перенимали их привычки.
Кстати, слово это почему-то вошло в живой язык. Его использовали и на Урале, и на Волге, и в Центре, и тут, на Северо-Западе. Так называли простых людей.
Свободный город… Для кого свободный, а для кого и нет. Пёстрый, если сравнить с краем, где правил Уполномоченный… да, в общем-то, и с Прокопой при отце. Но почти такой же, как Орда, жестокий. А в чём-то даже и более.
Орда. Он ничего не забыл и не простил. К тому же Саша знал, что она жива и здравствует, только теперь называется Царством и находится южнее. Он слышал их радиопередачу. Не военные переговоры, а агитационное вещание. Уполномоченный был не просто жив. Он царствовал как монарх и, судя по тому, что рассказывал диктор, его страна прирастала новыми территориями, строились города, а люди были счастливы переходить от своих правителей под его сильную и честную руку.
Жаль, что нет сил, чтобы хоть как-то подпортить ему идиллию.
Младший почувствовал, как лицо искажает гримаса. Нет, рожу надо сделать попроще. Потому что ещё торговые дела есть.
Уже вовсю шумели уличные базары. Чуть поодаль от солидных лавок раскинулись ряды менее удачливых, но не менее настырных торговцев. И хоть охрана богатых конкурентов их гоняла, они всегда снова появлялись. Продавали коврики из старых тряпок, распущенных на нитки, одежду и обувь, шитую и перешитую. Литые резиновые подошвы использовались повторно – к ним пришивался новый вязаный, кожаный или тканый верх. Фабричные китайские кепки, джинсы, штаны-«адидасы» с полосками всё ещё встречались в продаже. Но большая часть из них уже по многу раз перешиты. На прилавках и просто на брезенте и полиэтилене прямо на земле были разложены запчасти. Выбору инструментов, наверное, позавидовал бы довоенный строительный супермаркет.
Там же была и еда на любой вкус и достаток. Даже вороны на вертеле, голуби в тесте, продукты моря – от мелкой рыбёшки до ухи, сваренной из неё же.
И вечный сталкерский хабар, собранный со всего Северо-Запада. Кое-что из этих вещей он принёс сюда самолично, а теперь они сменили уже пару-тройку хозяев.
Да, жизнь здесь ярче, чем в Сибири. Но эта
