Никогда не забудем - Сборник Сборник

Зашли в болото и сели. Недалеко от нас немцы жгли лагерь. Слышались выстрелы, крики солдат, лай собак. Горел лес. Тут мы просидели до вечера. Когда стало темно, командир сказал:

— Идти как можно тише. Идем на прорыв.

Впереди шли автоматчики, за ними все остальные партизаны и мы. Поодаль была речка, слева горел лес. Треск от огня заглушал наши шаги. Шли тихо, боясь дохнуть. Вдруг началась стрельба. Послышались крики «ура!».

Все бежали вперед, и мы за ними. Я держалась за руку тети Веры, Жора вел Тоню, дядя Вася — Соню, Леню — молодой партизан Миша, а Светлану нес на руках дядя Витя.

Стрельба усилилась. Потом, помню, Леня крикнул: «Ма-ма-а!..» и упал.

Миша быстро поднял его и, сказав: «Убили», опустил на землю и побежал.

Все бежали вперед, стреляли и кричали «ура», и тетя Вера тоже стреляла, а потом и она упала. Я закричала.

— Тетю Веру убили!

К ней подбежал какой-то партизан, а я с детьми побежала дальше.

Потом стало так страшно, что я упала на землю. Когда поднялась, партизан вблизи уже не было. Крики и стрельба слышались где-то впереди. Я пошла одна и вдруг услышала плач. По голосам узнала Тоню и Светлану. Сони не было. Куда она девалась, никто не знал.

Втроем мы просидели ночь, а утром подались в глубь леса. Мне тогда было 9 лет, Тоне —7, а Светлане — только 5.

Чем дальше шли мы в лес, тем он становился гуще. Высокие толстые сосны и ели окружали нас. Мы медленно пробирались между ними. Страшно было одним в этом непроходимом, безлюдном лесу. Но мы шли и шли, стараясь найти дорогу.

Опять настала ночь, а мы все шли. Вдруг над лесом вспыхнула ракета. Как большой фонарь висела она, освещая все вокруг. Мы внимательно присматривались, но дороги не было. Скоро мы попали на узенькую дорожку, проделанную крестьянской подводой. Пошли ею. Но когда рассвело, заметили, что всю ночь прокружили на одном месте.

Свернули с дорожки и пошли дальше. Лес был уже не таким густым. Вместо высоких сосен стояли тонкие, обгорелые елочки и сосенки. Внизу, на земле, тоже все выгорело. Вдруг около одной елочки мы заметили обожженного человека. Он лежал лицом вверх. Волосы обгорели, глаза закрыты, а на щеках заметны раны и запекшаяся кровь.

Левая рука поджата под себя, правая — с растопыренными пальцами — отброшена в сторону. Одна нога в ботинке, вторая голая. Одежда — одни лохмотья.

Мы испугались и отбежали от него. Через несколько шагов с ужасом заметили второй труп, а потом еще и еще. Кто такие были погибшие, мы не знали. Озираясь, обошли это место и пошли дальше. Куда мы шли — сами не знали. Помню, что солнце стояло высоко над головой и немного справа.

Миновал день, близилась ночь. Мы забрели в топкое болото. Выбраться из него мы уже не могли: до того устали от долгой ходьбы. Пошептались и решили остаться на месте и заночевать. Стали искать сухую полянку. Набрели на сломанное дерево. По коре узнали березку. Уселись на нее, прижались друг к дружке. Светлану, как самую маленькую, посадили посредине. Нам было тепло, но мы дрожали от страха. Всю ночь не спали, прислушивались к ночным звукам.

На рассвете решили укрыться так, чтобы нас не заметили немцы. Очень хотелось есть, но у нас ничего не осталось: свои кусочки хлеба мы съели еще вчера.

Мы ели заячью капусту. Это такая трава, с тремя листочками, кислая на вкус. Целый день скитались по лесу, собирали и ели капусту. Б низких местах было много черники: она цвела. Мы срывали цветки и ели их. Чтоб нас не заметили немцы, мы делали так: одна шла собирать капусту, а две другие сидели в укромном месте. Потом шла другая. Так мы и сменялись.

В отряде мы часто ссорились, а теперь сдружились. Каждая думала о своих подругах.

За несколько дней мы зашли далеко в лес, но не встретили ни одного живого человека.

Нам хотелось пить, а вокруг было грязное болото. Иногда в ямах и выбоинах тускло сверкала мутная, желтоватая вода, в которой плавали какие-то козявки. И мы пили эту грязную вонючую воду.

Труднее всего было ночью. Особенно нас пугали дикие, страшные крики сов. Нам казалось, что где-то вблизи сидят немцы и подают сигналы. Мы подолгу с тревогой вглядывались в темноту.

Когда становилось совсем темно, мы находили сухое место, усаживались на кочку, покрытую мягким мохом, и по очереди отдыхали. Лечь мы боялись: нам казалось, что за каждым кустом кто-то стоит. Спала только Светлана, положив свою голову на наши колени. Я и Тоня тихо шептались между собой.

Однажды Тоня заплакала и говорит:

— Инна, мы здесь без еды и людей наверняка пропадем.

Светлана проснулась и, услышав эти слова, тоже заплакала. Я стала успокаивать их.

— Девочки, плакать и бояться не надо. Мы не пропадем, разыщем партизан.

Светлана перестала хныкать, успокоилась и Тоня. Тогда я сказала:

— Тоня и Света, когда нас поймают немцы, мы должны говорить все одно и то же.

— Что нам говорить? — спросила Тоня.

— Мы убежали от бомбежки в лес. Нас оставили мамы, когда мы уснули в лесу. Партизан мы не видали и не знаем, какие они, — учила я. — И еще не должны выдавать, кто мы такие и кто наши мамы и папы.

Девочки выслушали и согласились. Тогда я сказала:

— Ну, Тоня, повтори, как ты будешь отвечать.

Она повторила. Светлана сказала то же самое. Сначала они путались, забывали, говорили не те слова. Я исправляла, пока они не выучили наизусть нужные слова.

На четвертый день у Светланы начали опухать ножки. Она измучилась и не могла идти.

— Не могу идти, болят ножки, — плакала она и садилась на землю.

Мы брали ее за ручки и вели. Она еле переступала ножками. Часто падала и не хотела подыматься. Мы уговаривали ее, просили:

— Светочка, встань, надо идти.

Когда не помогало и это, начинали угрожать:

— Не встанешь, оставим тебя одну. Тебя съедят волки или поймают немцы…

Она поднималась и с трудом шла. Мы рады были, что не надо ее нести.

Чтоб под ногами не трещало и нас никто не услышал, старались обходить кочки, сломанные сучья и хворост. Брели и с нетерпением ждали, когда кончится блокада.

Потом вдруг со всех сторон началась стрельба. Выстрелы приближались. Пули со свистом пролетали над нашими головами, стучали о деревья и сучья, падали вниз, на землю. Мы плотнее прижимались друг к другу и старались угадать по звуку, куда летят пули. Но все же шли дальше и дальше.

На шестой день, утром, до нас донеслась немецкая речь. Нам стало страшно.

Тоня и говорит:

— Давай спрячемся.

Начали искать укромное место. Увидали кучу суковатых бревен, сложенных одно на другое, между которыми были огромные щели.

— Полезем туда, — сказала я.