Ведьма отмщения - Галина Романова

Дверь купе вдруг поехала в сторону, и в проеме возникла крупная фигура проводницы.

– Чай будем, дорогая? – спросила женщина мягким, домашним каким-то голосом. – Есть свежие булочки и соленый крекер.

– Не хочу крекер, – шепнула Лидочка да как заревет в голос: – Ничего не хочу!!!

– О-оо, как тут все запущено-то. – Проводница подбоченилась, оценивающе осмотрела девушку, перевела взгляд на пустые полки. – Одна едешь… Оно и понятно, когда одна, всегда тошно. Особенно в поезде! Так спрыгнуть и охота!

– Охота, – кивнула Лидочка, размазывая слезы по лицу.

– Во-во, и мне охота. Уже пятнадцать лет! А все никак не сигану! – И женщина заливисто рассмеялась. – Ты мне тут хандрить прекращай. Я сейчас постели раздам, чай разнесу да зайду к тебе. Посидим. Не против?

– Нисколько.

Лидочка даже попыталась пододвинуться, будто уступая место проводнице, но двигаться было уже некуда. Места для маневров не осталось.

– У меня там бутылочка наливки домашней имеется. Скрасишь мое одиночество, а, дочура? – полное лицо проводницы расплылось в теплой улыбке. – Она некрепкая, так, для настроения и тонуса. Ну и для беседы. А?

– Отлично. – Лидочка шмыгнула носиком. – А у меня курица-гриль, только остыла. Огурчики маринованные и два апельсина.

– О! То, что нужно! А курицу давай сюда, я ее мигом разогрею!

Проводница вернулась почти через час. Притащила в пластиковом ведре горячую курицу, дюжину домашних котлет, тоже огненных, и салат из капусты.

– Это я в вагон-ресторан метнулась. Там повар – вот такой парень! – Она показала большой палец. – Молодой! Но готовит, как бог! Это я его, слышь, в вагоне нашла.

– Как это?! – вытаращилась Лидочка, накрывая на столик.

– А так же, как вот тебя, дорогая. Сидит, бухой, прости господи, и только что не ревет. Я к нему подсела, разговорились. Оказалось, мчится из Москвы с полной котомкой неудач и тремя невыплаченными кредитами. Пытался бизнес там свой ресторанный раскрутить, ни черта не вышло. Вот и ехал в родной город, раны зализывать у папы с мамой. Оказалось, мы с ним земляки. Ну, говорили, говорили, я ему и предложи место нашего шеф-повара. Предыдущего погнали прочь. И пьянь, и готовил по-собачьи! А тут Федька… Говорю, тебя нам сам Господь послал. Переговорила тут же с начальником поезда. Поставили парня к плите. И он нам в два часа ночи такого сотворил… Короче, на следующий день в вагоне-ресторане было не протолкнуться. А нас потом чуть с работы не погнали. Прав не имели так вот человека с улицы, без медосмотра, без трудовой, к плите ставить.

– Оставили? – Лидочка вцепилась зубами в кожуру апельсина, надкусила и принялась ловко счищать пальцами с него кожуру.

– Господи, дите! Кто пойдет сюда работать-то? Это же какой душе надо быть неприкаянной, чтобы всю жизнь по рельсам туда-сюда, туда-сюда! – Она невесело улыбнулась. – Я вот одинокая, меня никто дома не ждет, я и катаюсь. Мне-то чего?

– А мне? Мне можно? – Лидочка схватила липкими от сока пальцами ладонь проводницы. – Возьмите меня, а! Я готова туда-сюда, туда-сюда! У меня ведь тоже никого нет. Я тоже одна! И я… Я плохо вела себя раньше. Плохо зарабатывала, вот…

– За это не сажают? – сурово свела брови проводница. – У нас тут с воровством строго! Сначала наш человеческий суд, потом уже настоящий.

– Нет, нет, что вы! За это не сажают точно. За это… За это презирают, – тихо закончила Лидочка, и слезы снова закипели у нее в глазах. – Вы тоже можете.

– Что?

– Презирать.

Она опустила голову, но чувствовала, что женщина пристально ее изучает. Потом та вздохнула, тронула ее за плечо.

– Нет у меня никаких прав презирать тебя, детка. Сама не святая. Далеко не святая. Помнишь? Пусть бросит в нее камень тот, кто без греха?

Лидочка кивнула, хотя и не помнила. Но слова запали ей в душу. И тихий домашний голос женщины тоже запал ей в душу. И выходить уже не хотелось с поезда, не то что прыгать. Хотелось катить и катить без остановки, наблюдая за сменой времен года за окном. Засыпать под стук колес, под стук колес просыпаться. Разносить людям горячий чай, сочувствовать им, понимать.

– Ладно, подумаю, поговорю с начальником. У Федьки вроде посудомойки нет, а должна быть! Парень зашивается. Пойдешь, если что, посуду мыть? Не зазорно?

– Пойду!

– Поработаешь, присмотримся, может, и в вагон переведешься. Ну, давай, что ли, пригубим за знакомство. Ой, балда! – проводница легонько шлепнула себя по лбу. – Мы же с тобой так и не познакомились! Тебя как зовут-то, дочура?

– Меня Лидией. – Она протянула ладошку, пожала руку женщине, мягкую, теплую и надежную. – А вас?

– А меня Надеждой! – сверкнула белоснежными зубами женщина, широко улыбаясь. – Вот дали имечко родители! Просто клеймо, а не имя, Лидусь! Все ведь всегда на меня надеются! Все и всегда!

– А мне можно?

– Что?

– Можно на вас надеяться? На вас надеяться я могу?

– Можешь, – серьезно сказала проводница и кивнула на бутылку. – Ну давай, что ли, разливай.

Лидочка подняла пластиковый стаканчик с наливкой, улыбнулась и впервые за долгое время почувствовала себя свободной и чуть-чуть счастливой.

– За вас! – произнесла она с тихой улыбкой. – За Надежду!!!

Глава 21

Маша только что вышла из душа, вытирала и причесывала волосы перед зеркалом в прихожей, когда в дверь позвонили. Она машинально глянула на часы, было около одиннадцати ночи. Недоуменно пожала плечами. Кто мог прийти так поздно? Тут же подумала, что, дождавшись сиделку, Мишка решил удрать к ней, но все же спросила:

– Кто?

Не имело смысла смотреть в глазок. На лестничной клетке не было света. Опять не было света!

– Маша, это я. Шпагин!

О Господи!

У нее тут же подкосились ноги, закружилась голова.

Она не хотела его видеть! Никогда!

Нет, не так! Она не могла его видеть! Не должна была его видеть! Он – свидетельство всех ее кошмаров. Кошмаров последних долгих недель. Он заставил ее сомневаться в себе. Заставил думать о себе плохо. Потом помог от всего этого избавиться, но легче не стало. И этот утренний поцелуй. Долгий, сладкий.

Все запуталось, стало еще более сложным.

– Маша, откройте, – настаивал из-за двери Шпагин. – Мне надо с вами поговорить!

Ей показалось, что в его голосе прозвучало отчаяние. И она не выдержала и открыла ему дверь.

– Что происходит?! – Шпагин резко шагнул вперед и, сам того не ожидая, обнял ее. – Я обидел тебя?! Прости, если так! Я звоню, ты не берешь трубку! Сама не звонишь! Дома тебя нет…

– Я ухаживала за отцом. – Она завозилась в его объятиях, отстранилась, отступила на шаг.

– Как он? – Шпагин тяжело дышал, глядя не нее потемневшими глазами. Оказалось, он очень по ней скучал. Больше, чем представлял себе.

– Ему лучше. Он хочет, чтобы ему читали Достоевского. – Маша грустно улыбнулась. – Плачет, кается.

– Что он решил? Он станет предъявлять претензии девушке, что на него напала?

– Нет. Он не хочет никакого преследования! Эта девушка – его дочь. – Маша плотно сжала губы. Качнула отрицательно головой. – Нет! И Лиду с ее парнем отпускайте. Деньги, в конце концов, нашлись. И… Отец не хочет ничего! Никаких разбирательств. Считает это искуплением грехов.

– А ты?

– Что я? – не поняла она.

– Ты станешь подавать заявление на эту девушку и на своих сотрудников?

– Каких сотрудников?! – Маша нахмурилась, ничего не понимая.

И Шпагин ей все рассказал, заканчивая словами:

– Вот такая, Маша, сложилась сказка о потерянном времени.

– Верочка! Как она могла? – Она оперлась спиной о стену, накрутила прядь влажных волос на палец. – Я всегда была очень добра к ней!

– Ей сказали, что это розыгрыш, – пожал плечами Шпагин и кивнул в сторону кухни. – А я бы кофе выпил.

Она сделала вид, что не услышала. Все внутри нее противилось этому и желало до судорог. Очень опасно! Очень!!! Она не должна, не может! Она уже доверилась Жене. Зоя права была, как всегда, права, называя эту возникшую между ними симпатию бесперспективной. Что бы она сказала, узнав о том, как виртуозно Женя ее предал?! Остается только догадываться.

– Женя… Ему это зачем?! Что она могла ему пообещать?! – под пристальным догадливым взглядом Шпагина Маша покраснела.

Он все знал. Знал, что между ними зарождалось. И осуждал. Она видела, что осуждает. Или ревнует?

– Я не знаю, что она могла обещать ему, – пожал он плечами, поскучнев, понял, что приглашения на поздний кофе не будет. – Может, шантажировала чем-то. Может, соблазнила. Об этом лучше спросить у него. И я намерен!

– Нет! – разрезала Маша рукой воздух. – Я сказала, нет!

– Даже если ты будешь против, я не намерен оставлять это происшествие безнаказанным. Это преступление! Тебя опоили снотворным, тебя использовали, тебя могли и убить, если бы что-то пошло не так! Очнись ты раньше или вообще не усни, тебя бы просто-напросто устранили! – возмутился Шпагин и снова полез к ней. – Маша! Маша, что происходит?! Почему ты избегаешь меня?! Я так соскучился…