Полдень, XXI век (июнь 2012) - Коллектив авторов

Среди крупных мыслителей Серебряного века, подхвативших идеи Федорова, следует назвать также и Сергея Булгакова, в чьей книге «Философия хозяйства» хозяйство (экономика) истолковывается как выражение борьбы жизни и смерти, и даже «борьбы со смертоносными силами князя мира сего».

Примерно с 1912–1914 годов возникает организованное федоровское движение, начинается публикация «федоровских» сборников, в которых участвует Валерий Брюсов, написавший, что «смерть и воскресение суть естественные феномены, которые наука обязана исследовать и которые она в силах выяснить».

Вообще сегодня исследователи видят влияние федоровских идей и заинтересованность темой бессмертия у огромного количества представителей русской культуры первой трети XX века – от Пастернака до Филонова. Трудно сказать, в какой степени эта «иммортологическая озабоченность» действительно была порождена идеями Федорова и федоровцев, поскольку и без них источников интереса к теме было предостаточно. Православие постоянно напоминало о бессмертии души и воскресении мертвых в последний день. Интеллигенция Серебряного века активно изучала, переводила и реконструировала культурное наследие прошлых эпох, а вместе с ним знакомилась с легендами о всевозможных эликсирах бессмертия в древнегреческих мифах, в эпосе о Гильгамеше, в сообщениях о средневековых алхимиках. В 20-х годах ко всему этому прибавился полурелигиозный угар большевистской пропаганды: когда говорили, что при коммунизме смерть упразднится научными средствами, – вера в это активно эксплуатируется в «Чевенгуре» Андрея Платонова.

В 20-е годы в федоровское движение входят многие оригинальные мыслители: Александр Горский, Валериан Муравьев, Николай Сетницкий. Федоровцы активно пытаются заинтересовать своими идеями официальных лиц и деятелей культуры, так что в результате ссылки на Федорова появляются даже в текстах Горького и Калинина. Горький в 1920 году в лекции «О знании» выразил уверенность, что человечество через 200 или 1000 лет достигнет бессмертия.

В начале 1920-х годов в рамках русского анархизма появляется очень странное движение «Биокосмизм», деятели которого – Александр Агиенко (Святогор), Павел Иваницкий, Александр Ярославский проповедовали «иммортализм и интерпланетаризм» – то есть, в сущности, идеи Федорова и Циолковского «в одном флаконе». Правда, они старались отмежеваться от Федорова, как от, по их мнению, слишком примитивного мыслителя, – но родства утаить невозможно. «Для нас первейшая ценность есть реальное бессмертие личности и жизнь ее в космосе», – писал лидер биокосмистов А. Святогор. Кстати, в текстах биоскомистов пропагандировался тот способ обеспечения бессмертия, который сегодня получил название крионики – то есть замораживания людей с целью их последующего воскрешения. Быть может, не без влияния биокосмистов тема оживления замороженного появилась в «Клопе» Маяковского. Впрочем, если говорить о творчестве Маяковского, то еще ярче его близость к теме видна на примере написанной в 1923 году поэмы «Про это», в которой поэт умоляет ученых будущего воскресить его.

Сегодня, задним числом, можно констатировать, что первая треть XX века – время самого горячего обсуждения темы борьбы со смертью, бессмертия и воскрешения. Так, А. Богданов ведет с Горьким полемику о смерти, ее результатом становится рассказ «Праздник бессмертия». В нем изобретатель Фриде создает некий «физиологический иммунитет, впрыскивание которого дает человеку вечную молодость». Достижение бессмертия благодаря полету в космос описывается в рассказе Платонова «Приключение Баклажанова» – кто знает, не содержится ли в фамилии героя ирония над Богдановым, автором первой русской космической фантастики.

Появилась и первая реакция на всеобщее увлечение необоснованными надеждами. Первый пример этой реакции – опубликованная в 1913 году статья русского философа-неокантианца Генриха Ланца, где он впервые критикует понятие бессмертия не с точки зрения атеизма и «просвещенчества», но исходя из неких очень тонких умозрительных оснований, пытаясь доказать что даже и религия, в сущности, бессмертия не признает.

Самое интересное – ученые-естествоиспытатели, кажется, почувствовали некий «вызов» и были вынуждены высказать свое мнение. Между 1918 и 1926 годами трое крупных русских ученых – физиолог Владимир Бехтерев, биолог-эволюционист Иван Шмальгаузен и зоолог Сергей Метальников опубликовали книги и брошюры, обсуждающие проблему смерти и бессмертия с точки зрения науки. Бехтерев говорил, что бессмертие возможно лишь в человеческих делах и в памяти людей. Шмальгаузен считал, что смерть есть плата за сложность многоклеточного организма и что «старческая дегенерация входит в нормальный цикл особи». Сергей Метальников был более оптимистичен: исходя из того, что клетка как таковая может вроде бы размножаться бесконечно долго, он считал что в этом факте содержится основа для человеческого омоложения.

Сталинизм, разумеется, пресек все разговоры на эту попахивающую религией тему. Но после примерно 30-летнего перерыва интерес к теме возродился. Предпосылкой для этого стало возобновление в СССР геронтологических исследований и организация в 1958 году в Киеве первого Института геронтологии. Если наука существует – люди поневоле задумываются, куда могут завести ее успехи, тем более, что и научная фантастика в это время испытывает взрыв популярности. В середине 1960-х годов в популярной прессе появляются несколько статей президента Академии наук Белоруссии Василия Купревича, доказывающих, что рано или поздно наука может и должна дать человеку бессмертие. Купревич – прежде всего ботаник, но инициирует создание сектора геронтологии. Вслед за Купревичем статьи аналогичного содержания пишет генетик и геронтолог Лев Комаров. В 1969 году крупный физико-химик академик Петр Ребиндер публикует в «Литературной газете» статью «К горизонтам будущего», в которой говорит: «Первоочередная задача биологии – сделать человека бессмертным».

Под влиянием идей Купревича известный белорусский поэт Кондрат Крапива написал пьесу «Врата бессмертия», в которой обсуждает проблемы этики взаимоотношений между людьми, получившими дар бессмертия.

Параллельно тема достижения бессмертия начинает вновь появляться в фантастике – не очень часто, но регулярно. Возможно, первым прецедентом этого рода в послевоенное время стало появление в 1964 году (за год до статей Купревича) романа фантастов Парнова и Емцева «Бунт тридцати миллионов» – в нем, правда, бессмертным был не человек, а древний ящер с особым строением ДНК. Самое же любопытное – роман сопровождало предисловие кандидата химических наук В. Шибнева «Биохимия бессмертия». Автор послесловия рассуждает о научных основаниях фантастической идеи и признает, что «человек не может примириться со смертью».