Железный крест - Камилла Лэкберг

Но действительность быстро заставила его расстаться со сном. Грубая ткань одеяла, ледяной холод металлической рамы нар… И постоянное, изматывающее чувство голода. Им, конечно, давали еду, но редко и мало.

— Все на выход! — крикнул молодой надзиратель и остановился около Акселя. — Холодно нынче, — сказал он почти приветливо.

Это был тот самый надзиратель, которого он когда-то спрашивал, сколько уже пробыл в тюрьме. Ему тогда показалось, что парень не так озлоблен, как остальные. Аксель ни разу не видел, чтобы он ударил кого-то или унизил, как прочие. Но месяцы в тюрьме провели между ними четкую границу. Вот узник, а вот надзиратель, две параллельные и никогда не сходящиеся линии. Они жили настолько разной жизнью, что Аксель даже не решался прямо посмотреть ни одному из охранников в глаза. Всех пленников одели в норвежскую военную форму, и уже одно это подчеркивало их неполноценность. Такое решение было принято после того, как один из заключенных бежал. Это было еще в 1941 году. Аксель никак не мог понять — откуда у смельчака взялись силы? Сам он чувствовал себя совершенно обессилевшим — недосып, голод… И бесконечная тревога — что там у них, дома?

— Поторапливайся, — велел надзиратель и легким толчком спихнул Акселя с нар.

Аксель понимал, что тот прав — малейшее опоздание на построение могло кончиться плохо. Он прибавил шагу.

По лестнице он спустился почти бегом, но на предпоследней ступеньке споткнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и упал прямо на спину шедшего перед ним надзирателя, сбив его с ног. Чья-то сильная рука подняла его с земли.

— Он на тебя напал! — крикнул надзиратель, крепко удерживая Акселя за воротник. Это был Йенсен, известный своей жестокостью.

— Нет, не думаю, — сказал парень. Он уже встал и отряхивал униформу.

— А я говорю — напал! — Физиономия Йенсена побагровела.

Его боялись и ненавидели. Он был из тех, кто наслаждается своей властью над беззащитными людьми. Когда он проходил по лагерю, толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем.

— Да нет же…

— Я все видел! Он на тебя набросился! Сам его проучишь или мне этим заняться?

Молодой надзиратель растерянно переводил взгляд с Акселя на Йенсена, который был намного старше его.

Акселю было все равно. Он давно уже ни на что не реагировал и просто-напросто ничего не чувствовал, кроме голода и усталости. Что будет, что будет.

— Ну, тогда я… — Йенсен поднял винтовку.

— Нет! — воскликнул юноша. — Я сам! Это мой заключенный… — Он посмотрел Акселю в глаза, словно прося прощения, побледнел и дал ему пощечину.

— И это все? Это наказание? — хрипло засмеялся Йенсен.

Вокруг них собралась группа надзирателей, предвкушающих представление.

— Врежь ему! — рявкнул Йенсен. Лицо его налилось кровью.

Молодой надзиратель еще раз посмотрел на Акселя, пытаясь встретиться с ним взглядом. Но Аксель смотрел в сторону. Юноша отступил на шаг, размахнулся и ударил узника кулаком в подбородок. Тот покачнулся, но устоял на ногах.

— Врежь ему! Врежь ему! — начала скандировать группа охранников.

На лбу у парня выступили капли пота. Он уже не смотрел на Акселя. Глаза его заблестели, он поднял лежащую на земле винтовку и занес ее для удара.

Аксель инстинктивно отвернулся, и удар пришелся в левое ухо. Боль была невыносимой, что-то хрустнуло… Следующий удар пришелся в лицо, и больше он ничего не помнил.

~~~

Никакой вывески, извещающей, что здесь находится контора общества «Друзья Швеции», на двери не было, только бумажка над почтовой щелью с просьбой не бросать рекламу. И фамилия: Свенссон. Мартин и Паула получили адрес в отделе полиции в Уддевалле — те постоянно наблюдали за деятельностью организации. Посетители не стали предупреждать о своем приезде — решили попробовать наугад, в расчете, что в рабочее время кто-то должен быть на месте.

Мартин нажал кнопку звонка. Они подождали немного. Он уже поднял руку, чтобы позвонить еще раз, но тут дверь открылась.

— Да? — На них вопросительно уставился высокий, мощный блондин лет тридцати.

Увидев полицейских в форме, он нахмурился, а когда перевел взгляд на Паулу, физиономия его стала совсем мрачной. Несколько секунд он изучал женщину с ног до головы с таким выражением, что она с трудом сдержала желание врезать ему коленом в мошонку.

— Та-ак, — злобно сказал он. — Чем могу служить власти?

— Мы хотели бы поговорить с кем-нибудь, кто имеет отношение к обществу «Друзья Швеции». Это верный адрес?

— Верный, верный. Заходите. — Блондин пропустил их в прихожую, демонстративно поигрывая мышцами.

Наверняка качается, подумал Мартин.

— Мартин Мулин, Паула Моралес. Танумсхедская полиция.

— Далеко вас занесло, — усмехнулся парень. — Меня зовут Петер Линдгрен.

Он обошел письменный стол, сел и показал им на стулья — садитесь.

Мартин постарался запомнить имя и фамилию — надо будет сразу пробить по компу. Интуиция подсказывала — что-то обязательно найдется.

— Так что вы хотите?

— Мы расследуем убийство человека по имени Эрик Франкель. Вам знакомо это имя? — Паула усилием воли заставила себя выдерживать нейтральный тон.

Что-то в этом типе вызывало у нее почти непреодолимое отвращение. По-видимому, решила она, он испытывает к ней сходные чувства.

— А вы считаете, оно должно быть мне знакомо?

— Да, мы считаем, это имя должно быть вам знакомо, — поспешил перехватить инициативу Мартин, заметив искры гнева в глазах Паулы. — Вы имели с ним… определенного рода контакты. Короче говоря, вы ему угрожали. Я имею в виду «Друзей Швеции», не вас лично. Но вы, конечно, об этом и понятия не имеете? — спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал иронично.

Петер Линдгрен покачал головой.

— Прямо в точку. Не имею. И имя, которое вы назвали, мне ничего не говорит. А у вас есть какие-нибудь доказательства, что мы ему угрожали? — Он усмехнулся.

Мартин был не очень готов к этому вопросу, но быстро нашелся.

— Что у нас есть, чего у нас нет — вас на сегодняшний день не касается. Мы знаем, что вы угрожали Эрику Франкелю. Мы также знаем, что один из членов вашей организации, Франц Рингхольм, был знаком с убитым и предупреждал его об опасности.

— Я бы на вашем месте не принимал Франца всерьез, — сказал Петер Линдгрен с опасным блеском в глазах. — Он, конечно, занимает в нашей организации высокий пост, но он уже не молод… Я бы сказал, далеко не молод, и скоро на его место придут другие люди, помоложе. Наступают новые времена, правила игры меняются, а такие динозавры, как Франц, естественно, не успевают следить за новыми веяниями.

— Но вы-то успеваете следовать новым правилам? — спросил Мартин.

Петер Линдгрен развел руками.

— Искусство политики в том и заключается, что человек чувствует, когда следовать правилам, а когда их нарушать. Важна цель — победа добра над злом.

— А добро, по-вашему, это… — Паула сама почувствовала, какая ярость вибрирует в ее голосе, и получила подтверждение в виде предостерегающего взгляда Мартина.

— А добро — это создание общества, которое будет намного лучше, чем мы имеем сейчас, — спокойно сказал Линдгрен. В отличие от Паулы он не дал себя завести. — Те, кто правит этой страной, не оправдали оказанного им доверия. Они позволили чуждым для нашей страны силам занять слишком большое место в обществе. Все настоящее, исконно шведское, загнано в угол. — Он со скрытым вызовом посмотрел на Паулу, и она сглотнула, чтобы не вступить в перепалку.

Сейчас не время и не место. И она прекрасно понимала, что Линдгрен ее провоцирует.

— Но мы чувствуем — ветер поменял направление, — продолжил он. — Люди все яснее понимают, что общество катится в бездну. И оно там окажется, если мы будем продолжать эту бездумную политику, если мы позволим власть имущим разрушить все то, что с таким трудом создали предыдущие поколения.

— И каким же образом… чисто теоретически… старик, бывший учитель истории на пенсии, мог представлять какую-то угрозу этому вашему… лучшему обществу?

— Чисто теоретически… — повторил Линдгрен. — Чисто теоретически — никакой угрозы. Но если он распространяет ложь, которую после войны сварганили победители, на это мы закрывать глаза не имеем права.

Мартин хотел что-то сказать, но Линдгрен предостерегающе поднял руку.

— Все эти фотографии, все эти так называемые документальные фильмы о концлагерях откровенно сфабрикованы. Все это ложь, которую поколение за поколением вдалбливают в головы молодежи. И знаете зачем? А затем, чтобы затемнить исходную идею. Единственно верную и неопровержимую идею. Историю, как известно, пишут победители. Вот они и сделали все, чтобы утопить правду в крови, исказить и изуродовать истину, чтобы никто и никогда не задал себе вопрос: правое ли дело победило в той войне? И Эрик Франкель, судя по вашим словам, активно участвовал в этой пропаганде. Поэтому… чисто теоретически, — он едва заметно ухмыльнулся, — чисто теоретически такие, как Эрик Франкель, стоят на пути к созданию настоящего, справедливого общества.