Голые люди - Кир Булычев

Камень отыскался на удивление быстро, как будто лежал под рукой и ждал своего часа. Это обрадовало штурмана, это было знамением удачи.

Теперь надо было встать так, чтобы никто не услышал его движения.

Штурман приподнялся на локте и некоторое время прислушивался к дыханию других обитателей пещеры. Но не смог расслышать ничего подозрительного.

Тогда он пополз на четвереньках к ложу унтер-офицера, ощупывая перед собой пол свободной рукой. Главное – не ошибиться, главное – не поднять руку на кого-то из своих…

Но и тут счастье было на стороне штурмана.

Его ощупывающие камень пальцы наткнулись на грубую ткань – край одеяла, которым был накрыт Сато,

А где же его голова? Полцарства за фонарик!

Штурман прислушивался к дыханию унтер-офицера. Во сне тот заскрипел зубами, задышал часто, словно бежал.

О небо! – подумал штурман. Ведь это тоже человек! Живое существо, с его надеждами, болью и разочарованием! Имею ли я моральное право поднять на него руку и прервать его жизнь, даже если по отношению к нам этот человек ведет себя не лучшим образом?

Штурману захотелось ощупать голову, чтобы еще раз убедиться в том, что не произойдет ошибки. А вдруг какая-либо из женщин все же вернулась под одеяло к Сато и он сейчас совершит убийство невинного человека?

Так Ут-пя и замер с камнем в руке, а мысли его скакали, неслись, сшибая друг дружку. С одной стороны, он был убежден в правильности своего решения – ему было ясно, что пришельцы столкнулись с бессовестным преступником, который по мере того, как ему будут уступать, будет становиться все наглее. Сегодня он порезал ножом капитана и изнасиловал женщин, завтра он начнет калечить и убивать невинных людей. Долг, именно долг заставляет Ут-пя заняться самосудом… И тут же появились мысли иные, требующие иной справедливости. Почему действия капитана, убившего второго штурмана, допустимы и простительны, ведь второй штурман хотел жить не меньше, чем капитан? Почему правительство планеты Дом считает себя вправе издать приказ, предписывающий космонавтам массовое самоубийство ради неких государственных мертворожденных ценностей, ради того, чтобы некие чины в управлении стали еще более могущественными и послали новых людей в новые авантюры с тем же бесчеловечным приказом. Неужели действия Сато, мучающего и угнетающего людей ради собственной маленькой выгоды, хуже, чем действия гигантской машины, которая придает своим бандитским приказам форму закона? Чем страх, который испытываем мы перед Сато, отличается от страха, который мы, хоть и не признаемся в этом, испытываем перед государством? Не потому ли, что государство называет свои преступления нашими жертвами во имя высокой цели?

Так Ут-пя стоял на коленях над человеком, накрытым одеялом, занеся камень над его головой и никак не решаясь ударить им этого человека.

И в конце концов случилось то, что должно было случиться. Ут-пя покачнулся от напряжения, и это движение разбудило Сато. Тот в мгновение ока догадался, что ему грозит опасность, вскочил, выхватил камень из руки штурмана Ут-пя и сильно ударил того по голове.

И случилось это столь быстро, что даже переводчики не проснулись – им лишь снились кошмары, кровь и смерть…

Сато вновь улегся под одеяло, но долго не мог уснуть, потому что ему все грезилось, как голые мстители подкрадываются к нему со всех сторон.

Когда рассвело и за пределами пещеры запели первые птицы, луч света, проникший в пещеру, обнаружил там такую картину: в одной стороне зала, накрывшись одеялом с головой, мирно похрапывал старший унтер-офицер, в другой стороне клубком, перепутав руки и ноги, так как каждый стремился забраться в теплую сердцевину клубка, спали все остальные люди, а разделяло эти два спальных ложа недвижное тело штурмана Ут-пя, на лысой макушке которого располагалась гигантская шишка. Рядом с ним лежал небольшой округлый камень, которым, видно, и был нанесен удар.

Медленно и бесшумно, как привидения, пришельцы поднимались с камней и скапливались вокруг тела Ут-пя, не смея обеспокоить сон старшего унтер-офицера.

Женщины опустились перед штурманом на колени, а Ут-бе-бе, имевший медицинское образование, приподнял веко штурмана и одними губами произнес:

– Сомневаюсь.

На что чувствительная Люба мысленно ответила:

– А мне кажется, что в нем еще теплится жизнь.

В этот момент, почувствовав движение в пещере, очнулся Сато. Он сразу сел и схватился за нож.

Странно, подумал он, окидывая быстрым взглядом группу голых людей. Еще вчера вечером я их не боялся, а теперь, когда мною подавлено всякое сопротивление, когда они боятся даже слово сказать в моем присутствии, что-то меня тревожит и терзает, я жду удара в спину.

– Он хотел меня убить, – сказал Сато громко. – Вы слышите?

Все обернулись к переводчикам.

– Он так думает, – сказал По-из. – Он искренне так думает. Ут-пя напал на него.

– Молодец Ут-пя, – заметил себе под нос Ут-бе-бе, – хоть смог умереть достойно. В отличие от прочих… – Под прочими Ут-бе-бе самокритично подразумевал и себя.

– Так будет с каждым, – продолжал Сато, – кто осмелится поднять руку на создателя государства справедливости и вечного покоя!

И все догадались, что государством справедливости теперь будет именоваться темная пещера с ее обитателями.

Не выпуская ножа, Сато поднялся и подошел к телу Ут-пя.

– Шакал! – сказал он презрительно. – В темноте, ползком, хотел меня убить… А ну, всем кричать: шакал!

Все негромко крикнули слово, обозначающее на языке планеты Дом животного, которое питается падалью.

От этого звука Ут-пя очнулся, открыл глаза, но, к сожалению, никого не узнал.

– Простите, – спросил он склонившуюся ближе других Любу: – где мы находимся?

– О небо! – обрадовалась Люба. – Он жив!

Все стали радоваться тому, что Ут-пя жив. Сато не стал радоваться с остальными, а вышел на площадку и понял, что забыл оставить часового на ночь – с рассветом на площадку слетелись птицы и сбежались мелкие животные, чтобы поживиться плодами вчерашних трудов.

Сато закричал на мародеров, а затем призвал своих подданных перетаскивать поредевшие запасы внутрь пещеры.

Ут-пя продолжал лежать на каменном полу и никак не желал узнавать своих товарищей. Ему казалось, что он находится на родной планете Дом, в детском лагере отдыха, а отроду ему одиннадцать лет.

К вечеру он решил, что он старушка Не-коватон, некогда покорившая северный полюс его родной планеты. Вернуть его к сознательному образу мыслей не удалось.