Польская линия - Евгений Васильевич Шалашов

Увы, эта версия была отброшена. Тухачевский получил назначение на Западный фронт в конце апреля тысяча девятьсот двадцатого года, а «липы» начали творить в конце февраля – начале марта.

– Жаль, – искренне сказал я. – Хорошая версия была, а главное – убедительная.

Артузов кивнул. Версия и на самом деле была хороша. Поспешные расправы всегда вызывают лишние вопросы и делают подозрительными тех, кто эту расправу учинил. Эх, а я так рассчитывал уличить командующего фронта в шпионаже в пользу Польши, или Германии, сдать его в трибунал. Следы бы какие-нибудь при обыске нашли, это точно. Добыть весомые доказательства и тогда ни сам Троцкий, ни остальные покровители Тухачевского не спасут.

– С другой стороны, в том, что эта версия отпадает, есть и свой плюс, – изрек я.

– Какой? – скептически поинтересовался Артур.

Артузов, хотя и был большим дипломатом, и даже при мне никогда не высказывал недовольства комфронтом, но по некоторым признакам можно было догадаться, что товарища Тухачевского он не жалует.

– Мы не станем тратить на это лишнее время.

– А на что мы его потратим?

Хороший вопрос. Все-таки, «бытовуху» не стоит сбрасывать со счетов. Предположим, мы увлечемся политической неблагонадежностью будущего маршала, а выясниться, что он пристрелил подчинённого из элементарной ревности. Что, не бывает такого? Бывает, да еще как. Тем более, что Тухачевскому всего-то двадцать семь лет, гормоны скачут, а о его любовных похождениях написано не меньше, чем о его подвигах. Есть даже чьи-то воспоминания, что маршала казнили не за политические прегрешения, а за то, что осмелился покуситься на любовницу товарища Сталина – не то певицу, не то балерину.

– Кстати, а Тухачевский женат? – поинтересовался я.

Артур как-то странно посмотрел на меня, потом спросил:

– А ты что, не знаешь?

– А что я должен знать? – удивился я. – Я же не слежу за личной жизнью командующих.

– Месяц назад его супруга застрелилась. Причем, случилось это в Смоленске, в штабном вагоне командующего фронтом.

– Причины известны?

– Официальная версия – приревновала мужа к очередной пассии, расстроилась, и пустила себе пулю в висок. Сам понимаешь, расследования никто не проводил, даже Тухачевского никто не допрашивал.

Вот те раз. Какая-то нездоровая привычка у женщин этой эпохи. У Сталина жена застрелилась, у Буденного. Может, еще у кого-нибудь, но не помню. А с Тухачевским, очень любопытно. Не исключено, что отыщется какая-то связь со случившимся.

– Надо его заодно и по самоубийству супруги допросить, – предложил я.

– Понадобится, допросим, – философски повел плечами Артузов, а потом, широко зевнув, спросил – Владимир Иванович, ты спать не хочешь?

Сегодня, в отличие от предыдущих дней, я выспался. Да и день еще, какой там сон?

– Тогда я пошел, – сообщил Артузов. – Посплю до Минска, и ты своим храпом мешать не будешь.

Нет, вы только посмотрите. Можно подумать, сам не храпит. Я открыл рот, чтобы выразить всю глубину возмущения, но товарищ особоуполномоченный успел скрыться в купе.

Оставшись один, я решил, что наконец-то можно слегка перевести дух, выкинуть из головы Тухачевского и почитать юмористических рассказов Тэффи. Чем хороша эта писательница, так тем, что ее можно читать и сейчас, и через сто лет. Проверено.

Только пристроился под шторкой, где светлее, услышал:

– Владимир Иванович, не помешаю?

Хотел сказать, что помешает, но не стал обижать девушку. Наверняка ей скучно. Промычав что-то, закрыл книжку.

– Володя, – таинственным шепотом заговорила девушка, – а ты кофе не хочешь?

Когда это я отказывался от кофе? Да мне его в последние годы и не предлагали. Я сделал страшные глаза, приложил палец к губам, указывая подбородком на купе, куда ушел Артузов – мол, если будешь орать, придется делиться с главным контрразведчиком. Он ведь, памятливый – не забыл, как угощал меня чаем и сухарями.

– У меня и на Артура Христиановича хватит, – махнула Таня рукой.

– Обойдется, – сурово сказал я. – Спит много, твой Артур Христианович. У нас говорят – спящим нет, и гулящим нет.

Танюха хихикнула, и побежала к себе за всякими причиндалами, нужными для варки кофе. Но возвращаясь, все-таки остановилась у «мужского» купе и внимательно прислушалась.

– Спит, – негромко сказала девушка, принимаясь священнодействовать – зажигать спиртовку, устанавливать на ней медный ковшичек, заменяющий турку.

– Ты где это чудо откопала? – поинтересовался я.

Засыпав в горячую воду драгоценный кофе и, не сводя глаз с ковшика, девушка пояснила:

– Мне же товарищ Смирнов лишний кусок мыла выделил, а еще ребята пару кусков отдали, Александр Петрович половинку от своего отрезал. Мол – тебе нужнее. А я один кусочек взяла, пошла на рынок. Хотела на него что-нибудь из вещей поменять, пообносилась, а тут вижу, какая-то тетка сидит, а перед ней банка с молотым кофе – фунт, не меньше. Спрашиваю – сударыня, на мыло не поменяете? Она так обрадовалась, за мыло схватилась, чуть руку не оторвала. Зато еще три кофейных чашки добавила. Оп…

Татьяна успела вовремя «поймать» закипающий напиток и шапка ароматной пены не успела залить спиртовку.

Были принесены чашечки, а когда я, счастливый по уши, уже предвкушал первый – самый вкусный глоток, из купе появился Артузов.

– Ты же спал? – возмутился я, а Татьяна, хихикнув, принялась распределять драгоценную жидкость по трем чашкам.

– Уснешь тут, если кофе запахло, – проворчал Артур, заграбастав чашку. Как мне показалось, напитка в ней было больше, чем в остальных. Сделав глоток, расплылся от умиления. – Точь-в-точь, как в кофейне на Невском.

Я хотел добавить, что уж никак не хуже, чем в «Пышечной» на Большой Конюшенной, но не мог вспомнить – а существовала ли она до революции, а если и да, то откуда череповецкий семинарист может знать вкус питерского кофе?

– А у меня кусок сахара есть, – неожиданно сообщил Артузов. – Хотите, Татьяна Михайловна?

– Она кофе с сахаром не пьет, – вмешался я.

– Ну да, разве кофе можно пить с сахаром? – подтвердила Таня.

– Вот, раз девушка не будет, мне тащи, – возликовал я, но Артур не замедлил сделать очередную гадость.

– А вам, товарищ