Сайт фараона - Татьяна Грай

Он подробно пересказал все пролетевшие перед ним клочки воспоминаний — своих и чужих, а потом наконец начал говорить о вовсе несусветных видениях… ему странно было слышать самого себя, когда он пытался перевести в слова ощущения кристалла. Но Лиза-дубль стала еще внимательнее… как будто что-то знакомое и понятное ей звучало в неловких, примитивных, не отражающих подлинной сути видений звуках. Закончил он словами, которых сам от себя не ожидал:

— Но я не понимаю, совсем не понимаю, почему все, что со мной случилось, не вызывает у меня каких-то сильных переживаний, страданий…

Елизавета Вторая осторожно усмехнулась, скрыв глаза за длинными густыми ресницами.

— Говори! — потребовал он, и даже чуть-чуть прихлопнул ладонью по столу, подчеркивая свое желание услышать ответ.

— Сам подумай, — предложила Лиза-дубль. — Что такое страдание?

— Что такое страдание… — повторил он, не совсем осознавая суть предложения. — А что такое страдание? Ну… это отношение. Наше отношение к моменту боли — физической или душевной…

И он замолчал…Чей-то голос, прерывистый от рыданий, кричал ему: «Ты бесчувственная скотина, ты только и делаешь, что все анализируешь! Ты просто невыносим!…» А он пытался объяснить…

Но что он пытался объяснить женщине, которую совершенно забыл?

— Петербург, — негромко сказала Лиза-дубль.

И он вздрогнул, как от удара.

— Вот видишь, — спокойно произнесла Елизавета Вторая, — что-то у тебя связано с этим городом. Пожалуй, я тебе принесу после обеда пару книжек… почитаешь, может быть, кое-что и вспомнится.

— Может быть. — Ему совсем не хотелось читать книжки о Петербурге. Он боялся их читать. — А может, лучше мы пойдем погуляем, ты мне покажешь город… здесь много красивых уголков, это я уже заметил. Возьмем фотоаппарат, сниму тебя на хорошем фоне… — Он еще продолжал говорить, но уже понял, что просто старается стереть с поверхности своего ума слово «Петербург». И Лиза-дубль тоже поняла это.

— Москва, — сказала она.

Его это ничуть не задело.

— Владивосток. Калуга. Тверь. Одесса…

В его сознании ничто не откликнулось на эти имена.

Лиза— дубль без предупреждения повернула в другую сторону:

— Наташа. Ольга. Андрей. Никита. Марина. Интернет.

Перед его глазами вспыхнул сноп белых искр, боль врезалась в переносицу, расколов мозг пополам… но тут же прохладная рука Лизы-дубль коснулась его, и все пришло в норму.

— Не понимаю… — пробормотал он, крепко растирая лоб. — Не понимаю. Видимо, ты должна объяснить мне, что значит это слово, но я пока не готов…

— Да, лучше подождать, — согласилась Елизавета Вторая. — К этому нужно подходить с большой осторожностью. Похоже, кто-то наложил запрет…

— Запрет?!…что-то мелькает на экране телевизора, стоящего прямо перед ним… почему так близко… и еще клавиатура… он печатает что-то на пишущей машинке… и боль, внезапная острая боль в переносице…

Страдание — это всего лишь наше отношение к моменту боли… Он знал, что не сам породил эту мысль. Но кому она принадлежит?

Он поднял голову и увидел светлые глаза Елизаветы Второй, внимательно глядящие на его лоб. Он машинально поднял руку и провел по коже, по волосам…

— Что-то не в порядке?

— Нет-нет, — улыбнулась Лиза-дубль. — Пойдем-ка и в самом деле погуляем.

Он не смотрел по сторонам, совершенно не замечал на этот раз прелести маленького тихого города, не спрашивал, куда, собственно, они идут… а Елизавета Вторая шагала рядом с ним молча, не навязываясь с разговором. Но вдруг его мысли как-то сами собой обратились ко вчерашнему дню и к хозяйке дома, приютившего его.

— А кем тебе на самом деле приходится Нина Петровна? — спросил он, посмотрев на Лизу-дубль и только теперь заметив, что макушка девушки едва возвышается над его плечом. Надо же, а ему казалось, что она довольно высока ростом…

— Приходится пра-пра-пра… ну, много раз прабабушкой. Короче, я — пятое поколение, рожденное от ее крови и плоти. Наша невероятная старуха родила в свое время всего лишь одну дочь, но и дочь до сих пор жива, и ее дочь, и так далее. Одни бабы!

— Надо же, — усмехнулся он, отметив для себя лишь один пункт в сказанном, — я тоже про себя называю ее невероятной старухой.

— Ну, это же просто напрашивается, — засмеялась Лиза-дубль. — К ней невозможно подобрать лучшее определение. Впрочем, местные жители этого не ценят и не понимают. Они вообще не обращают на нее внимания. Как будто ее и не существует.

— Не обращают внимания? На человека, которому сто десять лет? Не верю.

— Ну, видишь ли, в этом городе особый быт… особая атмосфера. Здесь никому не хочется замечать необычное. Все должно быть просто и понятно, как у всех. А сто десять — это явный непорядок.

— Ну, насчет «не замечают» ты, пожалуй, ошибаешься, — усомнился Максим. — Я тут встретил одну толстую тетку, так она очень даже эмоционально отнеслась к тому, что я остановился в вашем доме.

— А, так это, наверное, Бармаглотиха! — фыркнула Лиза-дубль. — Ну, тут особая история. Ее покойный муж лет двадцать назад вдруг влюбился в нашу невероятную старуху. Представь, это была самая настоящая роковая страсть! Самое смешное то, что он никак не мог осознать ее возраст. Был твердо уверен, что ей не больше пятидесяти пяти, представляешь?

— Очень даже представляю. В твою бабулю нетрудно влюбиться. И чем дело кончилось?

— Ничем. Он и так, и эдак ее обхаживал, цветы таскал корзинами, на развод подал, хотел жениться на бабуле. А потом как-то вдруг зачах и помер. То ли сердце, то ли еще что, не знаю. Ну, все равно бабуля на него и смотреть не хотела. Она у нас женщина породистая, дворняжки ее не интересуют. Тем более что бедолага страдал выраженной интеллектуальной непроходимостью. С ним можно было говорить только о садово-огородных культурах.

— Н-да, — пробормотал Максим. — А сам он что же, не понимал, что не ко двору пришелся?

— Да разве мужчина вообще способен это понять? — усомнилась Елизавета Вторая в умственных способностях сразу всей противоположной половины человечества. — Во всяком случае наш мужик, отечественный, этого не понимает.

— А не отечественный? — спросил Максим. — Я, может, и бывал в других странах, но все равно забыл.

— На диком западе люди по-другому устроены, — сообщила Лиза-дубль — Они помнят о разнице социального положения, мажордом не попытается соблазнить супругу хозяина… ну, впрочем, и там не без исключений, конечно… я говорю лишь об общей тенденции. А у нас за семь десятилетий все перепуталось до полной безнадежности. Дворник перестал понимать, что он не ровня академику. К тому же до сих пор в глубине народа жива основная идея того периода: быть слишком умным нехорошо.