Севастопольский бронепоезд - Николай Александров

С площадки у Килен-балки «Железняков» несколько раз обстреливал врага, поддерживая 79-ю бригаду морской пехоты. Она сражается уже на окраине города.

По данным разведки, немцы собираются форсировать Северную бухту, чтобы высадиться на Корабельной стороне. На берегу бухты, у площадки ГРЭС, залегли милицейская рота, команда черноморского флотского экипажа и другие части.

Вечером 25 июня мы с Дроздовым, Козаковым и Фисуном отправились в разведку. Своими глазами видели, сколько войск сосредоточил противник на той стороне бухты.

Перед бронепоездом поставлена задача во что бы то ни стало сорвать высадку десанта, удержать плацдарм.

Ночью бронепоезд трижды выходил в бой. Далеко продвинуться мы не можем, да и незачем. Открываем огонь, отойдя всего на полтораста-двести метров. Стреляем, пока не начинает гореть краска на стволах — по 150–200 снарядов. В тоннель заглядываем ненадолго, лишь для того, чтобы взять новый запас снарядов и мин.

«Железняков» крепко досаждает врагу, и, прежде чем форсировать Северную бухту, гитлеровцы решают расправиться с ним.

26 июня, когда мы вели огонь по противнику, на нас напало полсотни самолетов. Бронепоезд, не теряя времени, укрылся в тоннеле. И только под сводами скрылась последняя платформа, как раздался страшный взрыв; загрохотала, ходуном заходила земля.

В каземате погас свет. Поезд резко дернулся и остановился. [206] Наступила полная тьма. В зловещей тишине послышался какой-то лязг, и снова все затихло.

В темноте пытаюсь открыть дверь. Не поддается. Откидываем люк в полу, лезем под платформу. В тоннеле кромешная тьма. Из-за дыма и пыли невозможно дышать.

Когда пыль осела, все увидели отверстие в потолке тоннеля. Через него виднелся клочок голубого неба.

Тысячи тонн грунта обрушились на вторую бронеплощадку. А ведь там наши товарищи. Неужели так и останутся заживо похороненными в железном склепе?

Необходимо было срочно принимать меры. Командир распорядился отцепить уцелевшие бронеплощадки и отвести в глубь тоннеля. А как спасти людей, погребенных взрывом? Откопать засыпанную платформу немыслимо. Единственный выход: пробить под колесами бронеплощадки проход к запасному люку.

А враг все бомбит и бомбит. Видно, решил навсегда покончить с бронепоездом, закупорить его в тоннеле и похоронить под скалами.

Камни и земля сыплются из пролома, сводя на нет все наши усилия. И снова приходится начинать сначала. Работают все — от командира до малышей, скрывавшихся в тоннеле от бомбежки вместе со своими матерями.

Лопатами, ломами, голыми руками наконец прорыли небольшую пещеру между колесами платформы. Кто полезет в нее? Комиссар окинул всех испытующим взглядом.

— Кто пойдет?

Наступила тишина. Люди смотрят на бронеплощадку. Под напором огромной тяжести рельсы и шпалы под ней все больше уходят в землю. Кажется, еще миг — и рельсы не выдержат, лопнут. И тогда — конец. Конец и тем, кто сейчас задыхается в каземате без воздуха и света, и тому смельчаку, который полезет в люк спасать боевых друзей.

Молчание длилось, наверное, несколько секунд. Может быть, через минуту все решились бы на огромный риск, но сейчас раздумывать было некогда: шпалы под площадкой предательски трещали. [207]

И тогда парторг Головенко сделал шаг, вперед, молча снял китель, фуражку и скрылся в отверстии.

Все с замиранием сердца ждали и прислушивались.

— Принимайте, — послышался, наконец, приглушенный голос парторга.

Из люка показываются чьи-то ноги. Подхватываем, вытаскиваем человека из страшной норы. Это пулеметчик Гордиенко. Затем извлекаем задохнувшегося старшину 2-й статьи Паршина, командира пулеметной установки.

Наконец, в отверстии люка показался Головенко и тут же потерял сознание. Комиссар снова спрашивает:

— Кто еще пойдет?

Я смотрю на площадку. Она зловеще скрипит от тяжести, рельсы и шпалы все больше прогибаются, Нельзя медлить! Может быть, это длилось одну-две секунды. А в следующую я уже стоял перед комиссаром:

— Я пойду.

Разделся, отдал партийный и комсомольский билеты комиссару, повернулся, хотел лезть в проход. Но Петр Агафонович остановил меня. Подал фонарь.

И вдруг крепко [208] обнял:

— Спасибо, сынок!

Ползу между колесами. Люк в каземат оказался закрытым: видно, он захлопнулся за Головенко. Руками открыть его невозможно. Нажимаю крышку головой — не поддается. Жму из всех сил. Показалось будто череп затрещал. Слышу, что-то скатилось с крышки люка, и она поддалась. Наверное, кто-то из товарищей лежал на ней.

Каземат встретил меня сплошной темнотой и удушливым угаром. Удивляясь собственному голосу, спрашиваю:

— А ну, ребята, кто тут живой?

В ответ — мертвая тишина. Слышно, как в мозгу пульсирует кровь, будто молоточком стучит: тук-тук.

Включаю фонарик. На полу распластались матросы. У многих из ушей и носа сочится кровь. Не мешкая, приступаю к делу. Фонарь мешает — бросаю его в сторону. Подтаскиваю одного моряка к люку, спускаю ногами вниз. Зацепился за что-то, обо что-то сильно ударился. Но боли не чувствую. Подгоняемый духотой и страхом, шарю по каземату, ищу людей, спешу как можно быстрее спустить их в люк.

Мутится сознание, руки и ноги наливаются свинцом, лицо заливается потом. Но мысль не устает стучать: «Скорее, скорее!».

Вот, кажется, и последнего моряка спустил в люк, больше никого нет в каземате. Сам стал вылезать, спустил ноги и вдруг почувствовал, что засыпаю.

Сознание на мгновение вернулось: «Только не спать!» Сон может стоить жизни.

Но силы оставили меня, все расплылось, как в мираже, и я снова впал в забытье.

Проснулся от далеких криков и стука. «Это меня зовут», — мелькнуло в сознании. Но вместо того, чтобы спуститься в люк, поднимаю из него ноги и начинаю ползать по настилу бронеплощадки. Затем проваливаюсь куда-то и окончательно теряю сознание.

Оказалось, что в конце концов я провалился в люк, и меня бесчувственного вытащили за ноги из-под платформы.

Рельсы к тому времени прогнулись еще больше, шпалы раскрошились так, словно их пожевали. Между броней и полотном дороги осталась совсем узкая щель. [209] Когда меня тащили, изрядно содрали кожу на спине о край броневого листа. Лицо, руки, ноги были в ссадинах.

Огромная гора, свалившаяся на бронеплощадку, как будто ждала, когда я выберусь. Только меня отнесли в сторону, раздался оглушительный треск. Рельсы лопнули, и бронеплощадка почти наполовину ушла в землю.

Очнувшись, я прежде всего спросил: все ли спасены. Оказалось, что мы с Головенко вытащили всего пятерых. Остальные двенадцать остались навеки погребенными в бронированном склепе. В числе погибших были командир бронеплощадки старший лейтенант Буценко и другие, бесконечно дорогие наши товарищи, находившиеся в артиллерийской башне, в которую невозможно было пройти из каземата.

Но раскопки не прекращались. Люди не теряли надежды на спасение остальных.

Второй выход из тоннеля был свободен. Одна бронеплощадка вместе с паровозом оставалась невредимой.

Осмотрев ее, командир приказал:

— Приготовиться к бою. Лейтенанту Молчанову с корректировщиками отправиться на наблюдательный пункт.

Взяв нескольких разведчиков, лейтенант поднялся на гору. Обнаружить огневые средства врага не составляло большого труда. Уже через двадцать-тридцать минут на бронепоезд поступили необходимые данные для ведения огня.

«Железняков» вышел из тоннеля. И снова заработали его орудия и минометы.

Это было неожиданным для врага. Фашисты считали бронепоезд навсегда похороненным в тоннеле.

Но «Железняков» жил. В тот день мы произвели еще три огневых налета, выпустив более четырехсот снарядов и мин. Страшной была наша месть врагу за погибших товарищей! «Зеленый призрак» оправдывал свое прозвище. Его засыпали землей, раздавили, разбомбили, а он по-прежнему живет, действует, наносит удары…

Снова и снова посылают гитлеровцы десятки самолетов, снова заваливают бомбами железнодорожный [210] путь, входы в тоннель. В своем укрытии мы пережидаем налет. Пока восстанавливается путь, моряки выносят минометы в Килен-балку. Стреляем остервенело, вкладывая в каждый выстрел всю свою боль и гнев.

Бойцы железнодорожной роты продолжают расчищать завалы. Им помогают многие члены нашего экипажа. Долго работать немцы не дают — то и дело налетают их самолеты. Над Севастополем стоит непрерывный гул. «Юнкерсы» рыскают, выискивая среди руин маленькие признаки жизни. Они летают почти безнаказанно: редко когда взмоет вверх краснозвездный истребитель или захлопают орудия зенитной батареи. Над городом вздымаются черные облака разрывов. Они долго висят в горячем пыльном воздухе, создавая сплошную завесу дыма.

Фашисты сбрасывают бомбы у тоннеля. Наши бойцы, не оставляя лопат, укрываются в подземелье. Но чуть притихнет — и снова выходят, копаются, растаскивают огромные каменные глыбы, расчищают выход.