За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

Да и поздно уже тетивы спускать: египтяне по неслышимой наверху команде все как один прятались за огромными щитами. Не слишком умело, кое-где оставались торчать руки или ноги, а дюжине-другой египтян удалось бы и головы прострелить. Но о внезапном нападении можно было забыть.

— Моисей, я не очень против солнца вижу, но не может быть, чтобы ты такой ловушкой не воспользовался! Или я не Манитон, что с тобой в походы ратные ходил.

Скрываться не имело смысла, и Моисей неспешно поднялся во весь рост.

— Да, Манитон, от тебя не спрячешься!

— Моисей, поговорить надобно, пока горячие головы дров не наломали. Спускайся, потолкуем спокойно.

— Тогда давай в стороне от твоего и моего войска сойдемся. Один на один, без оружия.

Аарон привстал на колено, зашипел:

— Моисей, ты с ума сошел! Пристрелят тебя, что нам потом делать?

Моисей покачал головой:

— Не думаю. Скорее Манитон договориться хочет. Видать, неохота ему людей своих зазря на смерть посылать. Да и внутренний бог подсказывает, что можем мы еще миром разойтись. Но вы держите ухо востро и, если что не так, стрел не жалейте. Ясно?

— Да уж куда яснее, — буркнул Аарон. — Внутренний бог ему подсказывает, да…

— Рад тебя видеть, командир!

— И я тебя, Манитон. Выходит, прав ты был в догадках, что фараон вас против ушедших евреев направит?

— Выходит, прав. Хотя лучше бы ошибался.

Моисей пристально всмотрелся в лицо Манитона. Глаза в глаза. В черные, бездонные. Что-то увиденное там заставило молодого вождя вздрогнуть. Что это было? Лютый холод неминуемой смерти? Серебристый блеск непоколебимой решимости? Или черный огонь свирепой ненависти?

— Что ты задумал, Манитон? — сказал Моисей едва слышно. — Зачем меня позвал?

Сотник ответил не сразу. Поглядел по сторонам, покряхтел по-старчески, хотя и не пожилой еще совсем, нет, в самом цвете сил и здоровья. Потом долго отряхивал красную пыль с одежды, зачем-то вытирал секач-хопеш, пока тот не засиял, словно зеркало. Моисей терпеливо ждал, ни словом, ни жестом не выдавая огромного напряжения. А внутри та еще буря бушевала. Что же тянешь-то столько? Давай же, давай!

Манитон словно услышал, поднял голову и, опять встретившись взглядом с Моисеем, начал:

— Перед выходом из Уасета долго с нами фараон беседовал. Рассказывал о коварстве рабов израильских, о том, что все беды лет последних их колдовством вызваны. Что не было у фараона выхода другого, кроме как изгнать евреев в пустыню подальше от селений египетских, чтобы чары израильские простым людям навредить не могли. А теперь вдогонку армию посылает с приказанием истребить всех рабов до последнего, чтобы навсегда угрозу от земли египетской отвести.

Манитон вздохнул и продолжил:

— И знаешь, Моисей, многие поверили. Но не я. Потому как помню крепко о Завете Аменемхата, да о том, как из Тысячников в Сотниках оказался. Потому и ушел вперед, чтобы с тобой с глазу на глаз поговорить. Услышать, что на обвинения эти скажешь. Теперь всё от тебя зависит. Если поверю Моисею больше, чем фараону, ни за что воинов египетских в бой против израильтян не поведу. Да и другим военачальникам это сделать не дам. Как — мое дело.

Неужто вот она — удача нежданная? Неужто удастся с миром уйти? Да ради этого Моисей на всё готов! Любое красноречие применить, чтобы воина старого убедить. И, похоже, дело это не очень сложным будет. Чувствует Моисей, что Манитон настроен больше ему верить, чем словам фараона. (Тут вмешался Воин из внутреннего мира: «А ну прекрати радоваться! Как желать правильно, помнишь еще?» Пришлось дышать шумно, чтобы сердца стук успокоить.)

А Манитон, казалось, не замечал ликования молодого вождя:

— Но вначале, Моисей, на три вопроса ответь. Прошу тебя, только правду. Ложь я сразу почувствую.

Ну что же, он готов. Голова ясная, тело расслаблено, напряжение собрано в комок в самом низу живота.

— Спрашивай, Манитон, всё как есть выложу.

— Сколько правды в том, Моисей, что евреи во всех бедах последних лет виноваты? Нет, не спеши, подумай сперва. Ведь и фараон, и жрец верховный в один голос твердят, будто волхвы израильские колодцы и каналы высушили, а собранную воду через год на поля выплеснули, так что сгнили и урожай, и надежды людские. Потом волхвы чародействами черными на землю египетскую комаров, жаб и мух напустили! А когда и того мало показалось, саранчу привели!

Моисей жестом остановил старого воина:

— А объяснил ли Рамсес, зачем это людям израильским нужно? Зачем столько горя земле, в которой живут, приносить?

Манитон кивнул, словно ждал вопроса:

— А то как. В армии у нас Сотниками да Тысячниками совсем не простаки служат. И на вопрос «Зачем?» фараону пришлось не раз и не два отвечать.

Моисей терпеливо ждал. Ровное дыхание и мягкая улыбка выдавали спокойную уверенность. Он уже знал, что скажет Манитону, знал, как убедит старого воина. Но вначале необходимо, чтобы Манитон сам произнес нужные слова.

— Говорил нам Рамсес, будто задумали израильтяне устройство земли нашей поменять. Захотели сами хозяевами стать, а египтян рабами сделать. Для того и творили коварства, чтобы египтян доверчивых напугать, фараона убить, а самим власть добыть.

— Почему же тогда фараон не добавил, что во время мора черного, среди израильтян вдвое больше людей погибло, чем среди свободных египтян? Почему не рассказал, как они пресный хлеб из муки и воды пекли, как впроголодь жили, когда остальным жителям Египта зерно из царских запасов выдавали?

Старый воин не сводил немигающих глаз с Моисея.

— А главное, Манитон, если уж среди израильтян такие могущественные волхвы имелись, что же они фараона за целых пять лет ни разу не тронули? Мне ли тебе рассказывать, что на поле брани первыми стрелами всегда в неприятельского командира целят!

Долго молчал Манитон, видно, тяжелые мысли внутри крутились. Разумом понимал, что прав вождь израильский, да и сердце подсказывало: истину Моисей говорит. Но совсем не просто было старому воину переступить через тридцать лет верной службы, когда каждый приказ фараона в точности исполнял, даже если согласен не был.

Наконец, Манитон тяжело вздохнул:

— Второй вопрос.

Моисей чуть не запел от радости! Первый — всегда самый сложный. Если один раз удалось Манитона убедить, дальше легче будет. Но, памятуя предостережение Воина, он веселье подальше спрятал. Ледяная свежесть разлилась по телу, голова прочистилась, он опять был собран и спокоен.

— Правда ли, Моисей, что волхвы израильские угрожали всех первенцев египетских истребить? И только решимость фараона Завет Аменемхата в ответ употребить, остановила беду великую, над Землей Египетской нависшую?

Молодой вождь только головой покачал: до чего ловок Рамсес — даже ошибки прошлые умеет себе на пользу применить!

Над вторым ответом Моисей не думал — правильные слова находились сами:

— Всего три месяца назад на совете фараона Тысяченачальник один заявил, что, видать, Боги с ума сошли, раз решился Рамсес Завет Аменемхата применить. А фараон в страшном гневе Тысячника того тотчас в Сотники разжаловал. Зачем он поступил так, Манитон? Куда удобнее было правду открыть: мол, во всём евреи коварные виноваты. Военачальник от правды такой верой бы еще больше проникся, да служил бы куда усерднее. Вместо того чтобы сейчас ответы на вопросы непростые искать. Да, Манитон?

Насупился старый воин, ни слова не сказал. Только глаза грустно затуманились под слезой набежавшей.

— Хорошо, Моисей. Тогда третий вопрос. Ответишь правду, уведу армию египетскую подобру-поздорову.

Напрягся Моисей, будто почувствовал нехорошее.

— В напутствии нам фараон утверждал, что евреев победить труда большого не составит.

Нет, вроде начало подвоха не предвещало, Моисей чуть расслабился.

— Вот только не было ведомо ему, что израильтяне вооружены и секирами, и луками. Из той самой крепости, на которую я указал. Заодно попросив, ничего худого гарнизону не делать. Но два дня тому, когда мы пришли, в крепости никого из воинов египетских не было. Моисей, что с командиром и гарнизоном случилось?