Прогулки по умным местам - Анатолий Вассерман

Наша мама закончила школу № 3 в 1948-м году, её родная сестра Лариса в 1959-м. После войны, несмотря на голодное и холодное время и даже на то, что у большинства школьниц[56] не было отцов, учили строго и качественно. После восьмого класса сдавали 11 экзаменов, после десятого – 13. Многие школьницы уходили из этой школы из-за высоких требований и становились отличницами в других школах. Но те, кто закончил 3-ю школу в одно время с мамой, все без исключения получили высшее образование и добились внушительных успехов как специалисты на работе. Но ещё крепче, чем полученные знания, была дружба маминого класса. Она продолжалась всю жизнь, хотя учиться «девочки» начали вместе после войны и проучились три – четыре года – меньше, чем потом каждая из них в ВУЗе. Но дружили именно школьные подруги и «примкнувшие к ним» мужья, чему мы были свидетелями до самой маминой кончины.

Анатолий тоже начинал учиться в ней (в какой-то мере по технической причине – она находилась на том же квартале, что и наш дом, так что по дороге не требовалось переходить улицу). Но, к сожалению, учёба сложилась не вполне удачно. Как ни странно, вследствие того, что он слишком много знал. Читать он начал в три с половиной года и уже к четырём читал вполне бегло. Вдобавок часто страдал ангинами (от них удалось избавиться, только удалив гланды в 12 лет), отчего был слабоват для серьёзной учёбы. Поэтому родители решили отправить его не в 7 лет в 1-й класс, как тогда было принято, а в 8 лет во 2-й: раз он дома читать научился – значит, и писать выучится, и прочие премудрости первого года обучения превзойдёт. Правда, на это у родителей не хватало времени – пришлось найти школьную учительницу, поработавшую репетитором. За несколько месяцев занятий по вечерам она выучила Анатолия всему положенному, кроме разве что каллиграфии: почерк у него по сей день вполне разборчивый (в отличие от нашего отца – ему и самому порою трудно разобраться в своих быстрых заметках), но редкостно уродливый (в младших классах все его письменные работы получали 5 – высшую оценку – за содержание и 2 – низшую реально возможную, ибо 1 ставили в редчайших случаях – за почерк). Но во 2-м классе выявились сразу два неприятных последствия этого решения. Учительница, преподававшая – как принято в младшей школе – практически все предметы, кроме разве что физкультуры да пения, резко отрицательно – и, похоже, ревниво – восприняла его предыдущее обучение, так что при каждом удобном случае объявляла его неполноценным (и даже сулила ему переход в школу № 75 – для умственно отсталых детей), хотя оценки ставила объективно. Вдобавок уже сложившийся коллектив класса не принял новичка: его воспринимали как постороннего, а несколько человек откровенно травили. В 5-м классе первая сложность исчезла: в средней школе разные предметы преподавали несколько человек, и у них не было особых причин ревновать к предыдущему учителю (а многие из этих учителей хорошо помнили, как они же учили наших маму и тётю, так что и к Анатолию относились как к старому знакомому). Вторая же, к сожалению, нарастала и кончилась тем, что по поводу, тогда казавшемуся значимым, Анатолия изрядно избили едва ли не всем классом. Пришлось пропустить по болезни (он неделю провёл на постельном режиме из-за подозрения на сотрясение мозга) экзамены (для перехода в следующий класс ему зачли годовые оценки по соответствующим предметам) и перейти в другую школу – тоже по соседству, но уже через дорогу.

Правда, на новом месте он сам, чтобы поскорее вписаться в коллектив, участвовал в травле другого изгоя – хотя и менее года, но этого хватило, чтобы по сей день вспоминать этот эпизод как один из немногих несомненно постыдных поступков за всю его жизнь. Каждому свойственно изыскивать оправдания своим деяниям – но в данном случае найти нечего. По счастью, почти все остальные его воспоминания о второй в его жизни школе – положительные.

Если есть время и желание, на перекрёстке можно свернуть налево и перейти дорогу, чтобы по Льва Толстого дойти до дома № 8. Это школа № 47. Её окончил наш отец (с золотой медалью), потом и мы. Здание непримечательно в архитектурном отношении, но, естественно, дорого нам. Интересно, что школа не так мала, как кажется на первый взгляд: во дворе имеются ещё две её части, а подвалы используются как раздевалки и учебные мастерские.

Рядом со школой – особняк профессора Бардаха. В соседнем с ним доме располагалась до переезда в отдельное здание первая в Российской империи бактериологическая станция. Но об этом мы уже говорили в самом начале экскурсии, так что вернёмся к нашему детству – в школу № 47.

Наш отец окончил её не просто с золотой медалью, а ещё и за 9 лет вместо положенных тогда 10: вместе с уже упомянутым выше Даниилом Наумовичем Вайсфельдом перешёл из 8-го класса сразу в 10-й, сдав экзамены, положенные при обоих переходах – из 8-го в 9-й и из 9-го в 10-й. Сэкономленный таким способом год пригодился обоим, чтобы перейти потом из институтов во взрослую жизнь пораньше.

Увы, Анатолию не удалось не только пропустить класс (что в его школьные годы требовало куда большего изобилия формальностей), но и получить медаль. В 1969-м, когда он заканчивал школу, появилось новое положение о медалях: серебряные вовсе отменялись, а для золотой нужны были все пятёрки не только за 10-й, но и за 9-й класс. Для выпускников 1969-го года это положение обрело обратную силу (что, вообще говоря, недопустимо). В частности, у Анатолия в 9-м классе была четвёрка по истории.

Историю и обществоведение в школе № 47 преподавали двое: в классах «А» – Максим Павлович Левин (увы, слепой, но от этого ничуть не менее знающий и умный, чем другие учителя в этой школе), в классах «Б», где учился Анатолий – Фёдор Филимонович Смаглюк (к тому времени, когда до изучения истории добрался Владимир, распределение классов между учителями изменилось: он учился в классе «А», но с ним успели поработать и Левин, и Смаглюк). Увы, Фёдор Филимонович печально памятен как единственное тёмное пятно на фоне замечательно сильного и доброжелательного учительского коллектива.

Преподаваемые им предметы он знал куда хуже доброй половины учеников – и мстил им за это, откровенно занижая оценки. Вдобавок его косноязычие вошло в легенду не только в 47-й: о нём были наслышаны ученики и учителя едва ли не всего тогдашнего Центрального района Одессы. К сожалению, общая (на 96 листов) тетрадь, коллективными усилиями учеников заполненная колоритнейшими его высказываниями, затерялась. Поэтому процитируем лишь то, что помнится даже через четыре с лишним десятилетия. Естественно, поясним подробности, вряд ли привычные нынешнему поколению.