Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна

— О каких последствиях?

Разговор начал раздражать. Отец, несомненно, преувеличивал. За всю историю королевства только трое драконов удостоились поцелуя Артрей. Реймон не мерцал — он был в этом абсолютно уверен.

Но ругаться с родителем…

Старый граф сильно сдал в последнее время. Врачи запретили ему нервничать. Надо было как-то сменить тему, направить разговор в другое, безопасное русло, чтобы отец не волновался.

— Ты не жалеешь, что отошел от дел? — попытался Реймон, но уловка не сработала.

Не так-то просто было заговорить зубы старшему Марцеллу.

— Лорд Гарби бросил жену из-за ее недостойного поведения. Увидев тебя на балу, она словно обезумела.

— Неуравновешенная особа. Это какое-то скрытое душевное расстройство, оно просто обострилось.

— Юная леди Олди расторгла помолвку с женихом. После знакомства с тобой.

— Совпадение.

Реймон не мерцал! Ему не нужно было прятать свою внешность от женщин.

— Милая Арлетт, дочь моего лучшего друга, вторую неделю не ест, не спит, мечтая о тебе.

Реймон хмыкнул. Капризная, избалованная девчонка, каждое лето гостившая с семьей в Блэквуде, ему совершенно не нравилась. Он знал, что отец лелеет мечту женить на ней сына, и всячески этому противился. Да, красавица. Да, волшебница, поцелованная Актум. Да, оборотница с редким зверем. И потомство им пророчили одаренное. Но Реймон не хотел. Слишком уж эта фифа была зациклена на себе и своих желаниях.

— Богатая взбалмошная девица, единственная любимая дочь барона Лагранжа, она привыкла всегда получать желаемое. Не пал я к ее ногам — всё, трагедия. Это не любовь — капризы, задетая гордость. Она как ребенок, который истерит и привлекает к себе внимание, потому что не получил понравившуюся игрушку.

Качая головой, отец тяжело рухнул на стул. Он шумно дышал. Ему не хватало воздуха.

— Сейн обеспокоен. Говорит, дочь чахнет прямо на глазах. Он боится, как бы она что с собой не сотворила, — он потянулся к горлу, чтобы ослабить ворот камзола.

— Это манипуляции, отец. Юные леди обожают устраивать драмы. Скажем, пойду я у нее на поводу, притворюсь влюбленным без памяти — она сразу потеряет ко мне интерес.

— Это если ты не мерцаешь.

— Я не мерцаю!

Реймон смотрел в окно, не замечая, что его собеседник побледнел и схватился за грудь. По лицу старика струился пот.

— Сын, я прошу тебя, — прохрипел отец, — надень маску. Тебе же не придется ходить с ней всю жизнь. Встретишь девушку, которую искренне полюбишь, и чары летнего духа рассеются.

Годами прятать лицо под маской, словно какой-то прокаженный? Этой тряпке на его носу придется придумать объяснение. Ведь начнутся вопросы, недоуменные взгляды, шепотки за спиной. В конце концов он будет вынужден сказать, что его изуродовала болезнь. Унизительно.

— Ничего страшного с твоей Арлетт не случится. Барон Лагранж переживает напрасно. Когда его маленькая эгоистка поймет, что капризами ничего не добьешься…

Утреннюю тишину и речь графа прервал истошный женский крик. Он доносился снаружи, со стороны сада.

Мужчины переглянулись. В этот момент Реймон с тревогой отметил, что отец плохо выглядит. Серый, сгорбленный, держащийся за сердце, весь в испарине.

— Что там стряслось? — пробормотал старик.

Будто в ответ на его слова дверь рабочего кабинета распахнулась, и внутрь влетел запыхавшийся лакей.

— Леди Арлетт, — прошептал слуга с лицом, перекошенным от шока и ужаса. — Она…

* * *

Я долго молчала, переваривая услышанное, затем нежно сжала ладонь Реймона, этим безмолвным жестом словно говоря, что не осуждаю его и он всегда может рассчитывать на мою поддержку.

— Как видишь, я виноват, — любимый переплел наши пальцы. Его взгляд был устремлен в окно, будто граф боялся встречаться со мной глазами. — Мой эгоизм, мое больное самолюбие, дурацкая гордость убили в тот день сразу двоих.

— Твой отец?

Реймон опустил голову.

— Да. Узнав, что Арлетт наложила на себя руки, он слег и больше не поднялся с постели. А потом, через несколько недель, птица Арлетт загадала желание, и Актум ее услышала.

И снова между нами повисло тягостное молчание. Я сильнее сжала ладонь Реймона, а он в ответ сжал мою.

— Я должна тебе кое в чем признаться. В ночь перед пожаром я заглянула под твой платок и… — я не сразу нашла слова, — не почувствовала ничего особенного. То есть я не обезумела от какой-то дикой любви. Не потеряла разум. Ничего во мне не изменилось.

Губы Реймона тронула легкая улыбка. Его лицо посветлело. Он посмотрел на меня тепло и нежно.

— В тот момент ты уже любила меня. Оттого мое мерцание тебя не коснулось.

Он выглядел так, словно это знание грело ему душу.

— Лунет тебя простила, — сказала я, понимая, что даже спустя тридцать лет чувство вины не отпустило Реймона, может, лишь чуть-чуть ослабило свою железную хватку. — Ты был молод, зелен, а сейчас повзрослел и изменился. Не казни себя.

— Лучше ответь, хочешь ли ты наказать свою мачеху. В конце концов, она не только измывалась над тобой все детство и всю юность, не только продала тебя блэквудскому чудовищу, но и обвинила в воровстве. Остались официальные бумаги, в которых она утверждает, что ты ее служанка. Всего лишь служанка. Не падчерица. За лжесвидетельство положен немалый срок. Разумеется, она была в сговоре с Советом и не сама придумала эту схему. Ее подтолкнули. Ей подсказали. Советники использовали ее как марионетку в своей игре. Однако это не отменяет того факта, что леди Дельфина — подлая, беспринципная женщина. Я бы с удовольствием посадил ее за решетку на несколько лет, но не хотел действовать за твоей спиной. Ее судьба в твоих руках, Мэри. Что скажешь?

— Скажу, что ты пытаешься сменить тему.

Реймон спрятал улыбку в высоком воротнике пальто.

— Что касается твоего вопроса, то я не жажду мести. Свое наказание моя мачеха получит и так. Ты сказал, что ее судьба в моих руках, и она это понимает, а значит, ближайший год будет жить в постоянном страхе: а вдруг падчерица решит с ней поквитаться? Зависть, злоба, стыд за свою бедность и пошатнувшееся положение в обществе — поверь, она и на свободе сполна хлебнет горя. Нет нужды топтать упавшего, а она упала.

— Наверное, ты права, Мэри. Ты, как всегда, сама доброта и благородство.

Реймон поцеловал мою руку, и мы покинули карету.

Аккуратная дорожка из гравия тянулась от калитки до ступенек крыльца. В небе неожиданно громыхнуло. Я задрала голову и увидела летящие мне в лицо капли воды.

Дождь.

— Ох, бежим скорее в дом, пока не промокли, — с этими словами я потянула любимого за руку, но мой жених не двинулся с места. — В чем дело? — я обернулась.

Его Сиятельство смотрел на меня пустыми глазами и не шевелился. Он застыл в движении, его рот был приоткрыт, словно Реймон собирался что-то сказать и шагнуть за мной, но в этот момент его выключили, как робота.  За его спиной мистер Олиф замер, так и не успев спуститься с облучка кареты. Одна его нога стояла на земле, а другая — на подножке.

Что за чертовщина?

Меня прошиб ледяной озноб.

— Реймон? Скажи что-нибудь! Что происходит?

А дождь все не лил. Привлеченная неясным шумом, я подняла взгляд к небу: капли воды зависли в воздухе в сантиметре от моего лица.

Время будто остановилось. Все вокруг словно поставили на паузу.

Всё и всех, кроме меня.

— Мария.

Ласковый женский голос, казалось, раздался прямо у меня в голове. Струи застывшего дождя потонули в нежно-голубом сиянии, и в этом сиянии, окутанная холодным, потусторонним светом, проступила фигура в белых одеждах. От нее веяло морозом.

— Мария, ты готова? — спросила женщина, спустившаяся с небес.

Актум. Это была она. Зимний дух. Каким-то непостижимым образом я это знала.

— Готова? К чему?

На мой вопрос не ответили. Мир, поставленный на паузу, начал таять, расплываться перед глазами.