Даниил Галицкий - Антон Хижняк

Удобный возок у Алексея и просторный, вдвоем можно спокойно лечь рядом и чувствовать себя как дома. Между постелями стоит у изголовья маленький столик, — когда надо, сядешь на ложе и можешь потрапезовать.

Алексей сразу позвал Дмитрия к себе.

— Еще успеешь верхом наездиться, надоест — иди ко мне, отдохнешь.

Лежит Дмитрий в возке, купец о Новгороде чудеса рассказывает. Покачивается возок, подпрыгивают колеса на лесной дороге, приятно колышется ложе. Дмитрий долго присматривался, опустился на колени, осмотрел внизу. Разумно придумал купец: не на твердом дереве лежишь и не подбрасывает тебя, потому что под настилом положены железные прутья, свернутые в кольца, это они и покачивают. «И у нас нужно так сделать, как у новгородцев, — думает Дмитрий. — Хотя воину и не в возке лежать, а в седле сидеть, но все же и такие возки нужны: в них можно больных и раненых перевозить либо женщин и детей».

Разговорчивый Алексей тоже был рад: не один в пути, да и охрана надежная от татей лесных, никто не ограбит.

— …Отец мой тоже купцом был, — журчит голос Алексея. — И в Цареград через море ездил я с ним, и в Чехах был, и туда доходили, где земля кончается, где великая вода, море бескрайнее, — до земли французской. И скажу тебе: сравнивал я — все в Русской земле есть, все умеют наши люди делать и такие вещи делают, которым удивляются чужеземцы. Только надо, чтобы купцам вольно было ездить всюду, чтобы покупали и продавали они, где пожелают. А нам, купцам, тяжело.

Он наклонился к Дмитрию, понизив голос:

— Грызутся князья, как волки, не мыслят одинаково. И как по такой земле ехать? Одна земля Русская, а князья словно горами отгородились друг от друга. Трудно купцам — грабят их и открыто, и тайно. То мыто давай, то мостовое, то городское — все деньги вымотают. А то и так бывает: едет купец, на возах товары везет, а ночью налетели лесные тати и все забрали. А потом узнаешь, что это боярин забавлялся, но добра уже не вернешь. Купцу надо такую волю дать, чтобы из края в край Русской земли ехал без препон. Тогда бы увидели, как и кузнецы, и гончары, и каменщики голову поднимут, как рукомесло взбодрится. Чего только не смогут сделать наши умельцы! И пускай делают, а купец будет продавать. Головы есть мудрые у наших хитрецов и сделают много, только не мешай им. В Париже я был, — есть город такой в стране французской, их столица. Сорок лет назад ездил, мне девятнадцать лет тогда было. Только тогда впервые в городе Париже начали улицы мостить, а до того утопали в грязи. Ехали мы с отцом в возке, такая после дождя топь была, такое болото, что плавать можно. Возок опрокинулся, и я по колено барахтался в этой грязи. А у нас, — глаза Алексея засверкали при свете свечи, он поднялся в постели, — приедешь — увидишь. Улицы в Новгороде вымощены, деревянные бревна одно к другому плотно прилажены. Идет дождь, а на улицах сухо, по обочинам улиц у дворов выкопаны рвы, куда стекает дождевая вода. Еще при Ярославе Мудром начали мостить.

Алексей закашлялся и помолчал. Удивил он Дмитрия, и подумал тот, что и во Владимире следовало бы вымостить улицы, да и в галицком Подгородье, когда венгров прогонят.

— И еще диво увидишь у нас, которого у вас нет. Вода в городе по трубам деревянным течет, чтобы не ходить к роднику, — хвалился Алексей.

Не жалел Дмитрий, что встретил Алексея. Сколько новых вещей узнал от него! Хотя все время говорил только Алексей, но слушать его не надоедало.

— А ковачи наши русские! И сами умеют выдумать вещь чудесную, и у чужеземцев учатся, быстро схватывают. Ух, и хитрецы мудрые! — подмигнул Алексей. — Ездил я по Руси и столько видел златоглавых теремов и церквей! А там, в чужих землях, не видел. Сами признаются, что не умеют золотить большие медные листы. А у нас умеют! Говорил мне один железоковец киевский, что хитрое это дело — медь золотить. Купцы чужеземные удивлялись тому, что русские выдумали позолоченную кровлю. На киевской Софии видел?

Дмитрий, покраснев, сознался, что не привелось ему бывать в Киеве.

Рассказывал Алексей обо всем, что видел во время я странствий по земле Русской, доволен был тем, что нашел терпеливого слушателя. Радостно было на сердце у Дмитрия, когда Алексей с гордостью рассказывал о том, что русские умельцы изобрели способ покрытия эмалью.

— У нас учатся этому делу ковачи чужеземные, мы — у них, они — у нас, — восклицал Алексей, — хорошо русские делают!.. Я уже стольких тех ковачей, наших хитрецов, перевидал!

О князе Мстиславе расспрашивал Дмитрий. Неугомонный говорун Алексей столько нового рассказал, что Дмитрий не успевал удивляться.

— Бывал я и в Галиче вашем, видел все. У нас не так, как у вас.

— Не так? Что-то не возьму я в толк, Алексей.

— Послушай бывалого человека. И у нас в Новгороде, как и у вас, есть князь. Только не он голова всему, а управляют старейшие бояре и купцы, да еще епископ. Они и князя зовут, говорят: «Бери войско, в войске ты хозяин».

— А во всем ли его слушают?

— Нет. Когда война, он войско ведет, нет войны — тоже с войском, но все уже делается без князя. И судят без него, и дань собирают без него. Не нравится князь — говорят ему: «Милости просим, уходи». Да и сам он, когда ему что-либо не по душе, удаляется. Не так все это хорошо и гладко, как я рассказываю, ругаются, ссорятся бояре с князем, — об этом долго говорить, столько было драк и крови пролито. Одно слово — нет у князя власти над Новгородом.

— А Мстислав?

— И Мстислав так. Позвали его, княжил он один год, поссорился с боярами и бросил все, пошел в свой Торопец. А через три года назад снова к нему, просят: «Иди, Мстислав, бери войско новгородское».

— Пошел?

— Пошел. Он же воин от рождения, и удача всегда с ним, не один раз ходил на север, когда чудь не слушала Новгорода, и свеев припугнул, чтобы не лезли к русским. А какое побоище было на реке Липице! Мстислав победил. Но сердце болит за это побоище: свои же, русские, бились — новгородцы с суздальцами. Оно вроде и хорошо, потому — хотел суздальский князь Новгород покорить, ну, ему и показали. А все же свои, русские головы сложили. Теперь тише стало. Суздальцы молчат.

— А пойдет Мстислав к нам, чтобы Галич вызволять?

Алексей подумал.

— Не знаю. Что-то с боярами не ладит Мстислав. Вернется в свой Торопец, а к вам далеко.

…Иванко все время ехал верхом и всегда рядом с Кириллом. Только длинными вечерами сидел у костра с новгородцами, расспрашивал их о Новгороде; многое рассказали ему купеческие слуги-погонщики.

Однажды утром, когда тронулись дальше, Иванко разговорился с Кириллом о новгородских монахах-писцах — знал, чем заинтересовать задумчивого спутника.

— Говорил мне один человек — книги пишут списатели в монастырях новгородских. А монастыри какие богатые, церкви белокаменные с вот такими толстыми стенами. Там можно сидеть и гусиным пером записывать.

Кирилл встрепенулся:

— О книжных списателях говорили?

— О них. Тот, который в высокой шапке, с выщипанной бородкой, — показал Иванко рукой на худощавого деда-возницу.

— Что он сказал?

— А вот как остановимся, сядешь с ним, он тебе такого наговорит. Знает монахов, брагу с ними пил.

У Кирилла загорелись глаза. Иванко затронул самое больное его место; его влекли к себе книги, перечитал он их много и сам уже со слов Мирослава пробовал записывать в Галиче и Владимире. А может, в Новгороде много таких книг, каких он еще и не видел. Кирилл уже дернул за повод, хотел подъехать к деду, но Иванко остановил его:

— Куда ты? Да он ведь коней погоняет. Глянь, какая плохая дорога — ухабы, ямы. Если он будет молоть языком, еще воз опрокинет, тогда Алексей покажет ему. На отдых станем, тогда наговоритесь.

И как бы невзначай перевел разговор на кузнецов и смердов новгородских.

— А знаешь, Кирилл, храбрые люди эти новгородцы. — Он оглянулся, не едет ли кто поблизости, и продолжал, кивнув в сторону возниц: — Говорили мне они, что с князем ряд укладывают на вече: сие делай, а того нельзя. Присмирел у них князь… А еще и так бывало, что горожане — ковачи, да гончары, да кожевники — и люди бедные из оселищ здорово бояр гоняли. Годов несколько назад как поднялись да как пошли с копиями и ножами, дворы боярские пожгли и добро их разобрали, а в одном оселище все подворье боярина Мирошкинича поломали, петуха огненного пустили, и все на ветер пошло. Лют был тот Мирошкинич, не лучше нашего Судислава. У них вот люди и поднялись так, чтобы бояре малость и о бедных подумали, не сдирали шкуру…

Кирилл слушал внимательно, молча, не перебивая.

— Кирилл! А что, ежели бы и у нас малость бояр тряхнуть, а? Чтоб людям легче жилось…

Кирилл, услыхав эти слова, отпрянул в седле и перепуганными глазами посмотрел на Иванку:

— Ты что, греховное дело замыслил? Перед Богом грех! Никому и не говори больше об этом! — И он перекрестил оторопевшего Иванку. — Нельзя так! Что ты! От Бога власть князей да бояр.