Конан и осквернители праха - Леонард Карпентер

Тело Конана отдыхало, но разум не ведал успокоения. В конце концов молодой варвар поднялся и проковылял туда, где под затененной лампой устроился Мардак. Чертежник сидел скрестив ноги и, потягивая вино, писал что-то на вощеной дощечке. Конан остановился подле него, и Мардак удивленно вскинул глаза.

– Отличный запор ты изобрел, Мардак, – сказал киммериец. – Жду не дождусь посмотреть, как он сработает! – И он уселся рядом на корточки. – Все-таки позволь задать тебе вопрос: ты что, так уверен, что он и вправду отопрется, когда наступит этот ваш День? Нам-то, смертным, почем знать, а, Мардак?

Мардак выглядел усталым и, видимо, еще горевал по поводу несчастного случая. Однако он улыбнулся Конану.

– Я сделал деревянную модель, – сказал он, – и показал самому советнику Хораспесу, как она работает. Мы запирали и отпирали Чертог множество раз, а потом сожгли модель, чтобы она не попала в чужие руки. Я же пользуюсь доверием Хораспеса, и этого мне достаточно.

Конан кивнул, обдумывая его слова.

– И ты думаешь, что он доверит тебе хранить столь важный секрет, когда строительство будет закончено?.. С какой стати ему доверять хоть кому-то из нас, знающих, каким образом будут укрыты от грабителей царские сокровища?

Мардак поднял бровь.

– Как только, – сказал он, – гробницу запечатают, ни мы, ни кто-либо другой ничего не сможет сделать извне, секрет там или не секрет. – Он улыбнулся и покачал головой. – Не бойся ничего, Конан. Советник Хораспес дал мне священную клятву, что по окончании работ я буду отпущен и соответствующим образом вознагражден. А если меня отпустят и наградят, почему с вами должны поступить по-другому?.. Что же до того, сможет ли мое устройство безукоризненно сработать в грядущий День, – тут он огляделся и слегка понизил голос, – неужели через тысячу лет это будет иметь какое-то значение для кучки высохших, безжизненных мумий?..

Конан опять поразмыслил над его словами, потом сказал:

– Так, значит, ты не особенно веришь в воскрешение мертвых для вечной последующей жизни, как учит Хораспес?

Мардак пожал плечами:

– Может, в этом что-то и есть... в некотором нематериальном, сверхъестественном смысле. Но человек с моим образованием не станет принимать что-либо на веру без доказательств, просто потому, что жрецы так сказали.

Конан нахмурился:

– Тогда чего ради ты рискуешь жизнью, участвуя в строительстве пирамиды?

– А почему бы и нет? Это выгодно... – Чертежник отхлебнул из кружки большой глоток и вновь поставил ее на каменный пол. – Важно то, что простой народ верит, а царь платит денежки. Строительство развивает торговлю и дает таким, как ты или я, немалые возможности... – Он снова доверительно посмотрел на Конана. – То реально, во что все верят: это как со стоимостью денег. Если уж так-то задуматься, что особо хорошего и полезного в золоте или драгоценных камнях? Их нельзя съесть, скроить из них платье или выстроить дом! Так почему бы и не запереть их здесь, глубоко под землей? Кому от этого будет плохо?.. – Чертежник вновь огляделся, убедился, что никто не подслушивал, и продолжал по-прежнему тихо: – Дело не в моей жадности, как ты понимаешь. Я пошел на этот риск, потому что у меня большая семья, а кормильцев – один я. Если я действительно заработаю денег, мой младший брат сможет пойти в школу жрецов, у сестер будет приданое, а старым родителям никогда больше не будет грозить нищета... – Он вновь покачал головой и улыбнулся. – Но что это я впустую болтаю о таких вещах, которые тебя навряд ли заинтересуют... Ты устал и должен как следует выспаться... – Он протянул руку и стиснул плечо молчаливого слушателя. – Спокойной ночи, Конан.

Киммериец покинул его и вернулся на свое ложе, но сон, как и прежде, не шел. Приподнявшись на локте, он заглянул в лицо ближайшему соседу и убедился, что тот тоже не спал. Этот сосед был одним из старших в команде – худой, лысый мужчина, которого явно уважали остальные шемиты.

– Больно мрачные тут у всех рожи, Эсфахан, – шепотом обратился к нему Конан. – А раз так, я полагаю, должна быть и причина! Чего вы опасаетесь? Что кладбищенские стражи нас всех потом... утихомирят?

Было слышно, как Эсфахан презрительно хмыкнул при этих словах. Глаза-бусинки сверкнули в неверном отблеске лампы.

– У вас там, на севере, как я посмотрю, растят одних дураков!.. Не знаю, отчего это так, но, если ты воображаешь, будто хоть кто-то из нас выберется отсюда живым, иначе как дураком тебя не назовешь!..

Конан шепотом выругался, потом сказал:

– Пусть замышляют против нас что угодно, – лично я пропадать за здорово живешь не намерен! Мою жизнь они так легко не получат!

Ответа не последовало. У Эсфахана явно не было больше охоты с ним разговаривать. Пожилой шемит повернулся к варвару спиной и больше не двигался. Спустя некоторое время Конан тоже забылся беспокойным сном...

Глава одиннадцатаяГлубже могил

Подземное «утро» ознаменовалось сменой стражи. Проглотив порцию холодной каши с козьим молоком и инжиром, команда вновь взялась за работу под придирчивым наблюдением Мардака.

На сей раз он не гнал их в лихорадочной спешке, как накануне, и работа шла лучше. Спустя несколько часов последний камень был водружен на место, а затем установлена сама дверь. Механизм снабдили устройством отсчета времени – песочными часами, которые будут запущены после закрывания двери. Их поставили в особую нишу, после чего Мардак отправился доложить об успешном окончании работ, а остальные под началом Эсфахана стали вынимать не нужные более деревянные крепи.

Когда все было убрано, вход в Царский Чертог превратился в самый незамысловатый коридор обманчиво обыкновенного вида. Команда занялась уборкой прихожей, в которой валялись доски и разный мусор.

Конан поневоле обратил внимание на перемены у выхода. Они в самом деле могли насторожить хоть кого. В начале Главного Коридора с некоторых пор маячили шестеро хорошо вооруженных кладбищенских стражников, – по одному на каждого работягу. А за ними в сумраке угадывалась еще одна жутковато-знакомая фигура, – Хораспесов подручный, Нефрен. Он посматривал на рабочих, о чем-то разговаривая с капитаном стражи.

Конан подобрался вплотную к Эсфахану и негромко пробормотал, многозначительно стрельнув взглядом в сторону стражи:

– По-моему, дядюшка, близок час... Стража собирается! Уж не по нашу ли душу? Не пора нам что-то предпринимать?

Пожилой шемит и смотреть не стал в ту сторону, куда указывал Конан.

– А что ты предлагаешь, северянин?

Киммериец подавил раздражение и ответил так же тихо, чтобы никто не подслушал:

– Драться, конечно! Не удерем, так хоть погибнем как подобает мужчинам! Вот смотри: у меня есть кинжал...