Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

Старшина Щусь относился ко мне с долей настороженности, даже ревности. Он считал себя вторым по значению человеком в роте, ведал немалым хозяйством (одних лошадей и повозок имелось с десяток), постоянно находился рядом с Зиборовым. Такого внимания удостаивался лишь командир первого взвода Данкевич, а теперь появился я. Зиборов несколько раз приглашал меня к себе, расспрашивал про снайперскую жизнь, вспоминали лето сорок второго. Когда людей вокруг оставалось немного, он отмахивался от моего «товарищ капитан», я его называл по имени-отчеству.

— Ну, как наша армия на твой взгляд? — спрашивал Зиборов. — Не сравнить с сорок вторым годом?

— Конечно, не сравнить, — соглашался я. — Только уж очень много в роте молодых бойцов, Александр Матвеевич.

— Ничего не поделаешь. Текучка. — После паузы уточнял. — Серьезные потери понесли. Даже в Румынии.

Большие потери мы несли всю войну. Глядя на молодняк, я вспомнил лобовые атаки весны сорок третьего. Хоть техника и новая, а генералы в основном старые. Кто их когда упрекал за гибель солдат в неподготовленных наступлениях? С тоской подумал, что теперь, став пехотинцем, хорошо испытаю все на своей шкуре.

Щусь запряг повозку, и мы поехали. Патрулей вокруг хватало, но к нам не цеплялись. Старшину в полку хорошо знали, чем он гордился, как и двумя медалями. У нас имелась бумажка за подписью командира роты, что едем за продуктами для бойцов. Впрочем, в той обстановке она мало что значила. Щусь предупредил, если попадемся офицерскому патрулю из дивизии, можем угодить на губу. По дороге старшина тоже задавал мне вопросы. Из них понял, что в роте некоторые думают, полтора года я косил от войны.

Разубеждать людей бесполезно, оценку дадут в бою. Я лишь старался не выпячивать снайперские результаты. Как говорится, дело было давно и неправда, старыми заслугами не проживешь. На вопросы старшины отвечал шутками, чем разозлил его. Нарываясь на ссору, Щусь снисходительно спросил:

— Ну а чего дальше в тылу не сиделось? Выпихнули на фронт, да?

Меня разозлила его бесцеремонность. Я сразу перешел на официальный тон, обращаясь к старшине строго по званию, на «вы». Щусь, хоть и не прямой начальник, но если пошел такой разговор, буду строго соблюдать субординацию. По этой причине я отказался пробовать вино, которое нам предложили в одном из дворов. Хотя выпил бы с удовольствием, да и есть хотелось. Словно испытывая меня, Щусь не спеша выцедил кружку вина и стал заедать крупными сливами. Ах, сволочь, я из-за тебя слюни пускать не намерен!

Не раздумывая, протянул хозяину собственные деньги и фляжку. Крестьянин показал на трехлитровый кувшин, мол, разве не хватит? Я объяснил знаками, чтобы он налил мне отдельно и принес поесть. Щусь сообразил, ссориться со мной невыгодно, вечером я тоже приглашен к ротному. Сказал, обращая все в шутку:

— Ну, ты и фрукт, Федор.

— А ты овощ, Петро.

— Считай, поладили, держи мосол, — засмеялся старшина.

Он протянул руку, и мы помирились. Купили вина, винограда, увесистую лепешку соленой брынзы, а для ротной кухни подсолнечного масла, перца и лука. Кормили во втором эшелоне так себе, слабо. Но в румынской деревушке ничего существенного приобрести не удалось. Насчет мяса отвечали отказом, возможно, боялись, конфискуем барана и не заплатим, а может, не водилось лишней скотины, война ведь четвертый год идет. Загрузили повозку кукурузными початками, крупными помидорами, виноградом, сливами. Кроме вина, приобрели литра три крепкого самогона из фруктов, уговорили хозяйку продать курицу и десятка три яиц.

Дома под соломенными крышами выглядели бедно, детишки бегали в рванье. Женщины, похожие на цыганок, закрывали лицо платками. Справедливости ради скажу, что и в Старой Анне жили не лучше. Молодых мужчин и парней мы не видели, наверное, спрятались. Мужики постарше, в домотканых штанах и самодельной обуви, носили высокие бараньи шапки. Некоторые говорили по-украински, мы их с трудом, но понимали.

На прощание снимали шапки, однако подобострастия или испуга я не наблюдал. В Румынии (в отличие от Германии) наши солдаты вели себя мирно, даже сочувствовали крестьянам, как пострадавшим от фашистов. Кстати, одна из самых бедных стран Европы, боярская Румыния понесла во Второй мировой войне едва не самые большие потери, 300 тысяч человек.

Вечером собралась компания: трое взводных, старшина, командир батареи полковых пушек, кое-кто из сержантов. Выпивали аккуратно, так как Зиборов употреблял алкоголь в небольших количествах и не позволял молодежи расслабляться. Из женщин присутствовали две связистки. Как я понял, одна являлась подругой старшего лейтенанта-артиллериста, а другая пришла за компанию. Возможно, на нее имел виды Зиборов, но женщин обычно забирало под свое покровительство полковое и батальонное начальство.

Посидели неплохо, я снова почувствовал, что нахожусь среди своих. Младшие лейтенанты похожи на наших взводных сорок второго года, такие же молодые, непосредственные, мечтающие о будущих боях. Я, как и другие сержанты, ушел пораньше. Кому-то следовало оставаться во взводе, а Данкевич имел полное право обмыть свою звездочку. Спустя три-четыре дня снова закрутилось колесо войны.

Соединения 53-й армии, в том числе наш полк, прорвали оборону 3-й венгерской армии и продвинулись вперед. Первый день наступления запомнился стремительным маршем. Мы шли вслед за бригадами 6-й танковой армии. Танки пробили брешь в обороне, но на всем пути встречались подбитые и сожженные машины. Массивные танки Т-34-85, которых я до этого не видел, в одном месте еще дымили. Я насчитал восемь подбитых машин. Тела танкистов и десантников лежали возле перепаханных венгерских траншей.

Убитых венгров попадалось много. Видимо, они оказывали ожесточенное сопротивление. Трупы солдат в форме цвета хаки лежали повсюду. В немецких касках или пилотках с высокой тульей, обутые в ботинки с войлочными гетрами. Легкое стрелковое оружие в основном венгерское. Винтовки «манлихер» (короче наших трехлинеек сантиметров на пятнадцать), автоматы «кирали», с деревянным цевьем и характерным вырезом в казеннике, сквозь который виднелась боевая пружина. Они не показались нам достаточно надежными. Почти у всех открытый казенник забило землей. Но несколько укороченных автоматов со складными прикладами бойцы подобрали.

Противотанковые немецкие пушки, знакомые мне 75-миллиметровки, разозленные танкисты сплющили вместе с расчетами. Прошли мимо брошенного дивизиона тяжелых гаубиц на конной тяге. Трофеи и лошадей охраняли наши солдаты. Вдоль дороги валялось множество разбитых повозок, стояли сгоревшие и просто брошенные автомашины. На коротком привале солдаты полезли за трофеями, однако поиски прервал налет «Мессершмиттов». Три пары немецких самолетов сбросили бомбы и прострочили батальонную колонну из пушек и пулеметов. Появились они, как всегда, внезапно и на небольшой высоте. Наших истребителей и зенитного прикрытия не оказалось, это напоминало сорок второй год. Понесли первые потери. В батальоне погибли трое-четверо бойцов, несколько человек получили ранения. Тела отнесли на обочину, возле них оставили раненых и небольшую охрану. Батальон двинулся дальше.

В окрестностях города Сарваш приняли бой. Полк разворачивался под артиллерийским обстрелом, открыли огонь наши орудия. Восьмая рота штурмовала поместье, превращенное в узел обороны. В центре стоял большой двухэтажный дом, его окружали многочисленные постройки. Сразу почувствовали, что это не Румыния, жили здесь гораздо богаче. Толстостенный дом из красного кирпича, приземистый каменный амбар, хозяйственные постройки. Отовсюду неслись в нашу сторону пулеметные трассы, взрывались мины.

Атаковать в лоб капитан Зиборов не стал. На прямую наводку поставили две легкие пушки из батареи знакомого старшего лейтенанта. На «полковушки» обрушились мины, одну разбили, а вторую пришлось откатить подальше. Наш взвод обходил поместье с левого фланга. Сделали круг с километр и пытались ударить с тыла. Но и там нас встретил пулеметный огонь. Венгры (может быть, немцы) били с расстояния трехсот метров. Погиб сержант, командир отделения, тяжело ранили солдата, который лежал на открытой лужайке. Взвод спрятался в придорожном кювете и за вязами вдоль дороги. Данкевич смотрел на раненого бойца, возможно, хотел кого-то послать его вынести. Понял, что это обернется новыми жертвами, и, пожевав губами, мрачно сказал, ни к кому не обращаясь:

— Если они его добьют, — он назвал фамилию бойца, — то в плен никого брать не будем.

Раненый зашевелился, попытался уползти. Из дома сразу открыли огонь, вокруг него заплясали фонтанчики влажной земли, перехлестнули тело. Венгры словно торопились отрезать все пути к отступлению или сдаче в плен. Солдат, пробитый несколькими пулями, неожиданно стал подниматься. Одиночный выстрел из окна второго этажа свалил его вниз лицом на траву.