Сны богов и монстров (ЛП) - Лэйни Тейлор

Он-то собирался задать беспечный вопрос о детской игре, но, услышав собственные слова, подумал: «Кому это знать лучше, чем мне?»

Ты предаешь все, во что верил. Ты топишь горе в мести. Убиваешь и убиваешь, пока вокруг не становится пусто.

Должно быть, выражение его лица изменилось, поскольку улыбка Кэроу погасла. Она твердо встретила его взгляд. У Мадригал глаза были теплого карего цвета. Лето и пашня. У Кэроу – черные. Темные, как небо, и яркие, как звезды. И когда она вот так пронзительно смотрела на него, радужка почти исчезала, и зрачок заполнял все пространство. Ночной взгляд. Взгляд, лишающий силы.

Она сказала:

– Могу рассказать, что делаешь, когда душа возвращается. Сейчас расскажу.

И она имела в виду совсем не детскую игру.

– Спасаешь жизни. Снова разрешаешь себе мечтать. – Ее голос упал до шепота. – Прощаешь.

Молчание. Затаенное дыхание. Стук сердец. Она… она это о нем? На Акиву обрушился мир: быть рядом… почти касаться – словно только так правильно, только вдвоем, и все прочие дела и события – всего лишь путь, который ведет к цели.

Она опустила глаза и снова смутилась.

– Но тебе это знакомо лучше. Я только новичок.

– Ты? Ты никогда не теряла душу!

– Теряла. Пока ты спасал химер, я делала монстров для Тьяго. И ненавидела за это не себя, а тебя. Тогда я этого не понимала.

– Горе, – сказал Акива. – Гнев. Они заставляют нас делать вещи, которые мы презираем.

Я – был одной из тех «вещей», за которые ты себя презирала, подумал он. Что-то изменилось?

– Все, что наши народы творили по отношению друг к другу, – дрова в костер вражды. Именно поэтому мы сейчас не верим в возможность мира. Как же винить кого-то, кто стремится убить убийцу близких? Как осуждать за то, что делается в отчаянии? – Уже произнося эти слова, Акива понял, что они звучат как оправдание его собственного ожесточения и тех ужасов, которые он сотворил по отношению к ее народу. Его охватил стыд. – Я не… Я не имел в виду себя. Кэроу, я понимаю: сделанное мной никогда не искупить.

– Ты правда так думаешь?

Она смотрела внимательно, словно стараясь проникнуть в глубь его мыслей.

Правда ли он так думал? Или просто его настолько грызет чувство вины, что он и представить не может, что когда-нибудь, как-нибудь сумеет все искупить? Что когда-нибудь настанет день, и чаши весов сместятся, и принесенное им добро превысит меру того зла, что он причинил. И что он не ввергнет мир в катастрофу более страшную, чем случилась бы, если бы он не родился на свет. Может ли он надеяться, что к концу жизни он искупит содеянное?

Если да, то не все еще потеряно. Акива, если проживет долгие годы и не прекратит усилий, сможет спасти жизней больше, чем уничтожил.

Но под пронзительным взглядом Кэроу он осознал, что совсем в это не верит.

– Да, – сказал он. – Я правда так думаю. Нельзя искупить одну жизнь, спасая другую. Как это поможет мертвому?

– Мертвые? – повторила она. – Между нами – множество мертвых. Но для тебя это трупы, повисшие на лодыжках, а не души, освобожденные и отправившиеся к началам.

Она подняла голову и посмотрела в трубу «дымохода», словно представляя все те души, что в свое время прошли через него наверх, к небесам.

– Они ушли, они больше не испытывают боль, но мы таскаем за собой память о них, совершая зло им во славу, как будто они просили нас об отмщении. Я не могу говорить от имени всех мертвых; но точно знаю, что я, когда умерла, этого для тебя не хотела. И знаю, что Бримстоун не хотел этого для меня. И для Эреца.

Снова острый, принизывающий, темный взгляд. Ночной. Взгляд-обвинение. Конечно, она не хотела, чтобы он отказывался от их общей мечты и во имя мести проливал кровь ее народа; она хотела обратного: чтобы в память о ней он продолжал жить. Поэтому когда она сказала: «Акива, я даже не поблагодарила тебя за то, что ты принес мне душу Иссы. Я… Прости за все, что я тогда наговорила», – он пришел в ужас.

Извиняться перед ним?!

Он тяжело сглотнул.

– Нет. Я заслужил все, что ты тогда сказала. И даже больше.

Что мелькнуло в ее глазах? Жалость? Гнев?

– Ты решил, что тебе нет пощады?

Он покачал головой.

– Все, что я делаю сейчас, Кэроу… Это не для себя. Не потому, что я надеюсь когда-либо заслужить прощение.

И под ее черным испытующим взглядом он спросил себя: это правда?

Да. И нет. Неважно, сколько раз он пробовал задавить надежду, надежду, которая никак не хотела его отпускать. От него это зависело не больше, чем порывы ветра. И все же причина и мотив всех его поступков – каковы они? Ради чего он делал то, что делал? Ожидая везения или награды? Нет. Даже если бы он совершенно точно знал, что Кэроу никогда уже не простит его и не полюбит, он бы все равно делал все, что в его силах – и даже выше его сил, – все равно бы призывал сиритар, чтобы построить для нее новый мир.

Даже если бы пришлось отступить и только смотреть, как она идет по новому миру рука об руку с Белым Волком?

Да. Даже тогда.

Но… но пока надежда все еще тлела.

Я прощаю тебя. Я люблю тебя. В конце концов, я хочу тебя! Мечты, мир и ты.

Вот что хотела сказать Кэроу – и вот что она хотела услышать. Она совсем не желала слушать, что Акива сдался, потерял надежду снова быть с ней рядом. И что, каковы бы ни были его мотивы, им больше никогда не грезить вместе о мире на двоих. Он бросил в очаг, как растопку, свои мечты и желания. А как поступила она? Может быть, еще не поздно?

– Я верю тебе, – сказала она.

Не оставляя ему никакой надежды. Благородно. Сурово. Совсем не то, в чем нуждались невысказанные ею слова. Они тяжелой липкой массой осели в ней и ни за что не хотели выходить. Как выдохнуть: «Я тебя люблю»? Ведь чтобы ее непривычные, неприспособленные к этим словам губы сумели их произнести, нужны ладони, которые встретят и примут… После многих месяцев, когда любовь была придавлена бушующей яростью, она больше не могла просто так произнести их. Разве только – выдохнуть из губ в губы? Разве только – притянуть лицо Акивы – и поцеловать.

Поцеловать его. Немыслимо. Невозможно.

Ее глаза то застенчиво опускались, то дерзко взлетали, будто танцуя затейливый танец. Застывшее лицо Акивы – каменный стол – ее собственные руки… Золотая кожа Акивы, его четко очерченные губы, напряженный нерешительный взгляд. Там, в пещере, его взгляд коснулся ее, как лучи солнца. Сейчас солнце ушло за тучи, а ей так хотелось согреться в его горячих лучах! Кэроу спрятала лицо в ладонях, а когда подняла голову, Акива смотрел в камень столешницы.