Танец масок - Мария Николаевна Сакрытина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отчимом, моя дорогая. Твоим отчимом, — поправила леди Уайтхилл, подходя к пленнику и срывая мешок. У Фриды вырвался вздох облегчения: это оказалась незнакомая девушка. Вполне опрятная, симпатичная (впрочем, слегка растрёпанная) девушка в ситцевом синем платье, украшенном только белыми рюшами. — Нет, Фрида, поверь: незачем сковывать мужа, если необходимо напомнить ему о супружеском долге. Эта… — леди размахнулась, и девушка в цепях вскрикнула, схватившись за покрасневшую щёку, как Фрида немногим раньше. Цепь натянулась. — дрянь всего лишь его любовница. Из Среднего города… Потаскушка!
Тем временем мужчина («Наверняка наёмник», — решила Фрида) вернулся и снова приковал кого-то к стене. На этот раз трудиться и самой снимать мешок леди Уайтхилл не стала, она небрежно приказала сделать это молчаливому мужчине.
— Он зачастил в свой «клуб», — объяснила леди, возвращаясь к Фриде. — Словно забыл, какие пересуды могут пойти обо мне в обществе. Но я, конечно же, не опущусь до того, чтобы выказывать свою власть перед супругом — и тебе, милая моя, не советую. Слуги болтливы… Но ничто не мешает мне нанять специального человека, который легко найдёт и приведёт ко мне на, надеюсь, только вечерний визит, всех этих… — Она оглянулась и выплюнула: — шлюх.
Фрида молча наблюдала за этим… Она не могла даже подобрать происходящему правильное слово. Её мать всегда была экстравагантна и изобретательна, но на этот раз… В подземелье становилось людно: довольно скоро число любовниц перевалило за десяток. Из Среднего города, судя по одежде (там женщины следили за модой, хоть и не могли позволить себе дорогие ткани) и из Нижнего (где на одежду обращали мало внимания), совсем юные, как Эвелина, и старше леди Уайтхилл, они дёргались в цепях и что-то мычали в кляпы.
— Матушка, право, это слишком, — на пятнадцатой не выдержала Фрида.
— Всё в порядке, дорогая, — отмахнулась леди.
— Но что вы собираетесь с ними делать?
Леди хохотнула — так смеются на подмостках злодеи. В подземелье после этого на минуту стало тихо-тихо, потом пленницы замычали с ещё большим усердием.
Двадцатым оказался прелестный мальчик из какого-то, судя по курточке, приюта. На вид ему было семнадцать, а на запястье Фрида заметила татуировку одного из столичных борделей.
— Вот кобель! — не выдержала леди Уайтхилл. — Пусть девицы, хорошо, нам всем приходится жить в тени мужчин. А жить на что-то надо, я понимаю, но это…
— А мне, что, не надо?! — заорал мальчишка, выплюнув кляп. — Я что, хуже, что ли? Вы знаете, сколько он мне заплатил?!
— Избавь меня от подробностей, — перебила его леди Уайтхилл. — Валдис, будьте добры, заткните ему рот.
Прислонившись к стене, Фрида смотрела, как мать отдаёт наёмнику деньги — весьма увесистый мешочек — как переглядываются, красные не то от гнева, не то от натуги пленницы, как выкручивает себе запястья мальчишка и что-то безостановочно вопит в кляп…
Потом наверху снова зазвучали шаги — правда на этот раз легче и тише. Они быстро слились в дробь: так-так-так. Кто-то очень спешил, и Фрида отлично знала, кто. Она эти шаги хорошо помнила.
Двадцать четыре — почти двадцать пять — лет назад юная Маргарита Уайтхилл попала в точно такую же ситуацию, как сейчас Фрида, с тем лишь исключением, что она была юна, только-только представлена ко двору и репутация её ещё была чиста. Такой она и должна была оставаться, но своенравная Марго умудрилась забеременеть, и — тогда ещё живые леди и лорд Уайтхилл — быстро нашли дочери мужа. Это оказался пятый сын небогатого графа ди Вантрише из Конфедерации, мечтательный, очень красивый и совершенно не приспособленный к самостоятельный жизни юноша. Граф, ломавший голову, что ему делать с младшим и, в общем-то, никому в его стране не нужным сыном (ни наследства, ни нормального титула — баронет, да вы смеётесь?), был рад сплавить его хоть и за границу. Да и жизнерадостная Марго ему приглянулась. «Такая воспитает моего тюфячка», — сказал тогда граф и думать о юном Валентине забыл. Родители Маргариты тоже остались довольны: кто бы ещё взял их дочь на шестом-то месяце? А так — и титул остался за ней, и муж какой-никакой есть…
Как уживались вместе эгоистичная Маргарита и витающий в облаках наивный Валентин — осталось тайной, потому что о своих первых годах вместе ни она, ни он говорить не любили. Но к тому времени, как вся семья Валентина там, за морем, скончалась от тифа — прокатилась по Конфедерации тогда ужасная эпидемия — и бывший баронет стал графом, домой он не поехал, ни-ни. Супруга запретила. Маргарита прекрасно понимала, что уедет её благоверный с концами, а потом ещё и детей додумается забрать… И закон что Конфедерации, что Империи будет на его стороне.
Фрида отчима любила. Она была первым ребёнком, Розалинда родилась только через четыре года, и все это время внимание лорда Валентина, которого Фрида по-простому тогда звала «папой» досталось ей одной. Будущая леди Уайтхилл разъезжала по балам и приёмам, а участие в жизни дочери ограничила общением со сначала кормилицей, а потом няней. Валентин, тяжело переживавший переезд и в душе возненавидевший (если он был способен на такие высокие чувства) Империю, с удовольствием участвовал в жизни маленькой Фриды. Это нельзя было сравнить с Лесным королём, да и незачем: фейри и люди слишком сильно отличаются, Фрида это понимала ещё в детстве. И её не слишком беспокоило, что папы у неё два, а мама что есть, что нет.
Младшая из сестёр, Эвелина пошла в отца полностью: Валентин был так же кукольно, точёно красив и так же сиял. Но он чаще уходил в себя, чаще любил заглядываться на дождь, огонь и что-нибудь похожее, успокаивающее. И улыбался чуть иначе, не открыто и радостно, а мягко, нежно. И совсем уж никогда не смеялся. Повзрослев, Фрида поняла, как злило яркую и экспрессивную мать необходимость жить с таким непохожим на неё мужем.
А ещё Валентин всегда, всегда вытаскивал и Фриду, и позже, Розалинду, а вместе с ними и наказанных слуг из подземелья. По крайней мере, пока леди Уайтхилл не забрала у него ключ. Впрочем, он и тогда научился на неё влиять… В какой-то мере. И Фрида, чувствуя тошнотворный привкус во рту, поняла, что сейчас увидит.
— Марго! — от акцента, милой гортанной «р»
