Васёк Трубачёв и его товарищи - Валентина Осеева

Сегодня Мазин поймал рогатого жука, привязал его на верёвочку и забросил в окошко к девочкам. Девочки такой визг подняли, что мы думали — нам попадёт из-за них. А потом Сева этого жука взял у Мазина для своей коллекции. Сева всё с альбомом ходит, рисует и ловит всяких жуков. Даже к обеду сегодня опоздал!

А дедушка Николай Григорьевич торопится на пасеку: там у него верный товарищ живёт — тоже, безусловно, старый. А ещё мы пойдём в гости к сестре учителя, Оксане Николаевне, в другой колхоз.

Так и будем всё гулять да гулять. Как-то потом за парты сядем?

Дядя Степан нам всем очень нравится. Он очень партийный председатель, и колхоз у него богатый — скот такой, что когда идёт по улице, так земля дрожит. А баба Ивга — мать Степана Ильича — какая-то и ласковая и строгая, её все слушаются. Дядя Степан без её совета ничего не делает. А что ж тут такого? Она ему мать. Татьяна у него тоже хорошая, весёлая. А лучше всех Жорка. Вот боевой парень! Да смешной! Баба Ивга сшила ему длинные штаны на помочах и застёгивает на одну пуговицу на животе. Так он пришёл к нам и говорит: «Я бабины тии штаны на огороди закопаю, бо воны мини на пятки наступають!»

Сейчас свой дневник кончаю, а то уже поздно. Митя стучит в стенку, чтоб ложились.

Глава 5

НОВОЕ ЗНАКОМСТВО

— Ну и чего?

— Ну и ничего! Тогда побачишь!

— Чудак ты!

Васёк засмеялся, соскочил с гнедого жеребца и бросил поводья сердитому мальчишке в засученных выше колен штанах и в вышитой рубашке.

— Получай своего коня! Да брось злиться! А славный жеребец! — с видом знатока добавил он, поглаживая золотистую чёлку лошади. — Молодой ещё. Сколько ему?

— Сколько б ни было, так, без разрешенья, не имеешь права брать! — отрезал хлопчик, вскидывая одну бровь и глядя на Васька всё ещё сердитыми глазами. — Я его воспитываю, понял?

— Понял, — озадаченно протянул Васёк, помогая хлопчику вытащить из хвоста лошади колючки. — Да ты, может быть, Михайлов внук, Гена? — вдруг догадался он.

— Может быть, и Гена. Ну и чего?

— Да ничего. Я про тебя слышал… Так это ты его из конюшни вывел, когда пожар был? — с живостью спросил Васёк, окидывая взглядом крепкую, как лесной орех, голову Генки с тёмными завитками на ушах, тонкую загорелую шею и босые ноги. — Так это ты?

— Я.

— Молодец!

Генка усмехнулся, прищурил глаз и миролюбиво спросил:

— А ты що, московский?

— Да, мы живём недалеко от Москвы… Мы к вам в гости приехали. В школе остановились… А ты что же… где живёшь?

Генка поднял голову и задумчиво поглядел на верхушки деревьев:

— А я так… где пошлют… А сейчас до деда вертаюсь.

— А у тебя, кроме деда, никого нет?

— Никого.

Васёк глубоко вздохнул:

— У меня тоже матери нет.

— То, мабуть, плохо, — равнодушно сказал Генка, погладил лошадь и вдруг весело улыбнулся: — У меня дед бедовый!

Оба помолчали.

— Ты мне вот что скажи, — неожиданно обратился к Ваську Генка, — был ты на Красной площади в праздник?

Васёк стал с жаром, рассказывать, как в праздник проходит по Красной площади демонстрация и как он однажды прошёл близко-близко от трибуны.

Это была мечта. На демонстрации в Москве Трубачёвы были только один раз и шли в колонне железнодорожников довольно далеко от трибуны. Но Васёк, увлёкшись, повторял:

— Совсем-совсем близко, ну прямо вот так…

Он протягивал руку, касаясь Генкиной рубашки, А Генка жадно и завистливо слушал его, кивая головой и радостно вскидывая бровями.

— Ну, слухай… А трибуна? То ж высоко, мабуть? — неожиданно спросил он, что-то соображая.

— Ну да! Это, конечно, высоко всё-таки… — покраснел Васёк. — Я так, к примеру, ведь рассказываю… Мы же не одни были… Там народу тьма-тьмущая. Все хотят поближе пройти!

— Это верно… Каждому хочется… Из всех республик идут и едут… Только я ещё и одного разу не ездил! — с огорчением сказал Генка.

— Поедешь ещё, — утешил его Васёк.

— Это верно, что поеду, — вздохнул» Генка, снимая с жеребца уздечку и разглаживая на его лбу чёлку. — Сяду на Гнедка и геть!

Он засмеялся н, пригнув морду коня, прижался к ней щекой. Жеребец тихонько заржал, чёрными губами пощекотал Генкину шею и шумно вздохнул ему в ухо.

Васёк протянул руку и погладил Гнедого.

— Ох ты хороший! Глазищи-то какие! — с восторгом сказал он и, нагнувшись, сорвал пучок свежей травы. — На, ешь!

Жеребец, лениво выбирая, понюхал траву.

— Баловной! — сказал Генка с гордостью. — Ишь, перебирает! — Он легонько шлёпнул жеребца по спине: — Ну, скачи в луговину!

Конь понятливо тряхнул гривой и, обмахиваясь хвостом, пошёл прочь.

Генка сел на траву, обхватил руками коленки и, покусывая травинку, о чём-то задумался. Васёк опустился рядом и, опираясь на локоть, смотрел вслед коню.

Гнедой шёл, раздвигая высокую, густую траву, иногда останавливаясь и поворачивая назад свою умную, красивую голову.

В зелёных берегах плескалась река. Над головами мальчиков с шумом и писком пролетали птицы.

Васёк опрокинулся на спину и глядел, как по небу плывут и плывут куда-то пушистые белые облака.

— Ты вот чего… Слухай! Возьми меня в Москву, а? — тихонько тронул его за плечо Генка.

Васёк растерянно пригладил свой чуб и сел. Глаза у Генки заблестели, он облизнул языком сухие, тёмные губы.

— Чуешь? У меня одна думка есть. Хочется мне до Москвы дойти и всему поучиться там. Я бы всю мичуринскую науку перенял… Земля меня любит, и рука у меня на работу лёгкая. — Генка вскочил, вытащил из-за пояса аккуратно обёрнутую газетой книжку, послюнил палец и торопливо стал листать страницы. — Вот, смотри, что люди делают. Дывись! Это что, по-твоему?.. Слива? Нет, хлопче, то вишня! А черёмуху розовую пробовал? Нет?

— Чёрную ел… — припомнил Васёк.

— Чёрную? Ту, что рот вяжет… верно? А то розовая, гибридная. — Генка провёл пальцем по строчке: — Читай! «Даёт… замечательно красивые розовые сладкие ягоды… годные для варений… и конди… тёр… ских».

— Кондитерских изделий, — подсказал Васёк.

— Кондитерских-то нехай. То хто як хоче… Тут самое главное что? А то, что человек до такого дела додумался! Вот где работа так работа! — Он любовно погладил книжку, заткнул её за пояс и торжествующе сказал: — Вот туда меня и пошлют учиться!.. — Генка вдруг понизил голос: — Только тут одна загвоздка есть. Я кончил четыре класса в этом году, понял?

— А нужно семилетку, понял? Иначе меня не примут.

Васёк покачал головой:

— Верно, без семилетки у нас никуда не назначают. Ни одного человека теперь нет, чтобы школу не кончил!

Генка хлопнул по траве рукой и отвернулся. Васёк придвинулся к нему и обнял его за плечи:

— А ты чего же так спешишь? Учись!

— Эге! Здорово, кума! Стара песня! — сердито усмехнулся Генка, стряхивая с плеча руку Васька. — Ты что думаешь, это ты первый мне сказал? Эге! Уж до тебя и Марина Ивановна то самое говорила и дядя Степан: учись, да и всё! Я же с тобой, как с человеком, говорю! Мне практика нужна. Я арифметику и так пойму. Я способный, как чёрт! И упрямство у меня такое, что никто меня переупрямить не может. Что задумал, то сделаю! А другой раз и сам своему упрямству не рад. — Генка вдруг что-то вспомнил и нахмурился. — В эту зиму захотел я на лыжах научиться. А у нас мало кто ходит, больше на коньках бегаем. Ну, раз так мне в голову пришло, я съездил в район, достал себе лыжи и двинул с ними на речку. Ан, смотрю, не так-то просто научиться! То одна лыжа на другую наедет, то обе в сугроб врежутся. Нет, думаю себе, не пойдёт так моё дело! Встал утром, взял кусок хлеба с салом, лыжи под мышку, да и в поле! А с поля — в лес! Заночевал на хуторе — и опять за своё. Два дня домой не заявлялся! Ходил, ходил… То мокрый стану, то обмёрзну весь, а всё хожу… — Генка ударил кулаком по коленке. — Аж пока не выучился!

— Два дня? Ого! А дома-то не искали тебя?

— Как — не искали! Целая история была! — Генка легонько свистнул. — Марина Ивановна всех ребят подняла. Сама ходила меня искать, дядя Степан на Гнедом ездил по лесу. Один дед дома сидел. Дед хитрый! Он мою натуру знает. Зато когда я пришёл, вызвали нас с дедом и говорят ему: «Стыдно тебе, дед, что хлопец у тебя такой самовольный растёт! Мы его, как сироту, жалели, а он всех на ноги поднял да школу два дня пропустил…» Чуть не заплакал мой дед!

— Ну, а ты что?

— А я что? Я знал, зачем ходил… — Генка выплюнул изо рта травинку и засмеялся. Смех у него был чистый, звонкий, заливчатый.

— Ну тебя! — невольно улыбнулся Васёк, не видя ничего смешного во всей этой истории.

— Нет, ты слухай… Вот пришли мы с дедом до дому, он мне и говорит: «Ты упрямый, но я тоже упрямый. Я, каже, в бога не верую, но який-нибудь чёрт обязательно есть. Вот он в тебе и сидит!» Дывлюсь: взял мой дед верёвку, накрутил её на руку да подступает ко мне…