Том 3. Пьесы 1862-1864 - Александр Островский

Курицына. Что ж, это точно, это бывало. Я при всех без стыда скажу.

Краснов. Ничего в этом нет хорошего, один кураж.

Курицын. Эх, брат! Бей шубу, будет теплее, а жену — будет умнее.

Краснова. Не всякая жена позволит себя бить, а которая позволяет, так она, значит, больше того и не стоит.

Курицына. Что ж это вы, сестрица, вдруг так заважничали! Хуже, что ли, я вас? Ты, матушка, погоди больно возноситься-то! Можно тебе крылья-то и сшибить.

Краснов. Можно, да осторожно.

Курицына. Да ты-то что! Взял голь, да и важничает. Али ты воображаешь, что на значительной помещице женился?

Краснов. Что я воображаю — это мое дело, и не с твоим разумом его понимать. Значит, надо тебе молчать.

Жмигулина. Вот так занятный разговор, есть что послушать!

Курицына. Кажется, не из барского роду взята, а из приказного. Не велика дворянка. Козел да приказный — бесова родня.

Краснов. Я тебе сказал: молчи! Не десять раз говорить, сразу должна понимать!

Курицын. Не трожь, пущай их! Я люблю, когда бабы браниться свяжутся.

Краснов. Да я-то не люблю.

Курицына. Мало ль ты чего не любишь, так по тебе и угождать! Ишь ты какой грозный! Ты на жену кричи, а на меня нечего: я тебе не подначальная. У меня свой муженек хорош, есть кому командовать-то и без тебя. Не я виновата, что твоя жена по пустырям да по заулкам шляется да с молодыми господами по целым часам балясы точит.

Краснов (вскочив). Что-с!

Краснова. Никаких я пустырей, никаких переулков не знаю; а что встретилась я с Валентином Павлычем на берегу, так это я вам, Лёв Родионыч, сказывала, и даже все, что мы говорили.

Жмигулина. Да ведь и я тут сопутствовала.

Курицына. Да ты такая же.

Краснов. Ну не змея ли ты теперича подколодная! а еще сестра называешься. Чего тебе хочется? меня с женой расстроить? Ненавистно тебе, что я ее люблю? Так знай ты завсегда, что я ее ни на кого не променяю. Я тридцать лет для семьи бобылем жил, до кровавого поту работал, да тогда только жениться-то задумал, когда весь дом устроил. Я тридцать лет себе никакой радости не знал! Следственно, я должен быть им, супруге моей, благодарен, что они, при всей своей красоте и образовании, полюбили меня, мужика. Допреж того я на вас был работник, а теперь на них вечный работник. Околею на работе, а для них всякое удовольствие сделаю. Я должен у них ножки целовать, потому что я оченно хорошо понимаю, что я и со всем-то домом против одного ихнего мизинца не гожусь. Так после этого нешто я дам их в обиду! Я уважаю — и все уважай!

Жмигулина. Сестрица и сама понимает, что она всякого уважения стоит.

Краснов. Ты какое слово сказала-то! Коли поверить тебе, что ж тогда делать? Ну, скажи! Одна у меня радость, одно утешение, и я его должен решиться. Легко это, а? легко? Я не каменный какой, чтоб на такие женины дела сквозь пальцы смотреть! Меня слово-то твое дурацкое только за ухо задело, и то во мне все сердце перевернулось. А поверь я тебе, так ведь, чего боже сохрани, долго ли до греха-то! За себя поручиться нельзя: каков час выдет. Пожалуй, дьявол под руку-то толкнет. Господи, оборони нас! Нешто этим шутят! Уж коли ты хотела обидеть меня, взяла бы ты ножик да пнула мне в бок, легче бы мне было. После таких слов мне лучше тебя, разлучницу, весь век не видать; я лучше от всей родни откажусь, чем ваше ехидство переносить.

Курицына. Не я разлучница-то, она родню-то разлучает.

Курицын. Что, брат! Видно, женина родня — так отворяй ворота, а мужнина родня — так запирай ворота! Приходи к нам, и мы так-то угостить сумеем. Пойдем, жена, дома лучше!

Курицына. Ну, прощай, сестрица, да помни! И ты, братец, подожди, как-нибудь сочтемся.

Уходят.

Краснов, Краснова, Жмигулина и Афоня.

Краснов (подходя к жене). Татьяна Даниловна, вы не возьмите себе этого в обиду, потому необломанный народ.

Краснова. Вот она ваша родня-то! Я не в пример лучше в девушках жила; по крайности я знала, что никто меня обидеть не смеет.

Жмигулина (прибирая со стола). Мы с простонародием никогда не знались.

Краснов. Да и я вас в обиду не дам-с. При ваших глазах родной сестры не пожалел, из дому прогнал; а доведись кого чужого, так он бы и ног не уволок. Вы еще не знаете моего карахтера, я подчас сам себе не рад.

Краснова. Что ж вы, сердиты, что ли, очень?

Краснов. Не то что сердит, а горяч: себя не помню, людей не вижу в этом разе.

Краснова. Какие вы страсти говорите! Отчего же вы мне прежде не сказали о своем характере, я бы за вас и не пошла.

Краснов. Коли горячий человек, так в этом ничего худого нет-с. Стало быть, он до всякого дела горяч, и до работы, и любить может лучше, потому больше других чувства имеет.

Краснова. Я теперь буду вас бояться.

Краснов. Страху-то мне от вас не больно нужно-с. А желательно бы узнать, когда вы меня любить-то будете?

Краснова. Какой же вам еще любви от меня надо?

Краснов. Вы, чай, сами знаете какой-с; только, может быть, не чувствуете. Что делать! Будем ждать, авось после придет. Чего на свете не бывает! Были и такие случаи, что любовь-то на пятый или на шестой год после свадьбы приходит. Да еще какая! Лучше, чем смолоду.

Краснова. Ну и ждите!

Жмигулина. Это вы очень горячи к любви-то, а мы совсем другого воспитания.

Краснов. Вы насчет воспитания говорите! Я вам вот что на ваши слова скажу-с: будь я помоложе, я бы для Татьяны Даниловны во всякую науку пошел. Я и сам вижу, чего мне не хватает-с, да уж теперь года ушли. Душа есть-с, а воспитания нет-с. А будь я воспитан-с…

Жмигулина (взглянув в окно). Идет, Таня, идет!

Бегут обе из комнаты.

Краснов. Куда же вы так вдруг-с? Бежать-то зачем?

Жмигулина. Что вы! Опомнитесь! Надо же встретить, учтивость наблюсти.

Уходят.

Афоня. Брат! Ты сестру прогнал; за дело ли, не за дело ли, бог тебя суди! А ты на барина-то поглядывай! Поглядывай, я тебе говорю.

Краснов. Что на тебя пропасти нет! Шипишь ты, как змея. Ужалить тебе меня хотелось. Убирайся вон отсюда! Поди, говорят тебе, а то до смерти убью.

Афоня. Что ж, убей! Мне жизнь-то не больно сладка, да и жить-то недолго осталось. Только не будь ты слеп! Не будь ты слеп! (Уходит.)

Краснов. Что они с моей головой делают! Аль в самом деле смотреть надо, аль смущают только? Где ж тогда, значит, любовь! Да неужто ж, господи, я себе не утеху, а муку взял! Встряхнись, Лёв Родионов, встряхнись! Не слушай лукавого! Одна у тебя радость, — он отнимет, сердце высушит. Всю свою жизнь загубишь! Ни за грош пропадешь! Все это наносные слова, вот что! Ненавистно стало, что жена хороша да живем ладно, — и давай мутить. Видимое дело. В каждой семье так. Бросить да не думать, вот и конец. А барина надо будет выжить, да чтоб и вперед не заглядывал. Ходите, мол, почаще, без вас веселей. Так оно и разговору меньше, да и на сердце покойнее.

Входят Бабаев, Краснова и Жмигулина.

Бабаев, Краснов, Краснова и Жмигулина.

Бабаев. Так вот вы где живете! Это у вас свой домик?

Краснова. Свой-с! А вот это мой муж-с.

Бабаев. А, очень приятно. Я с вашей женой давно знаком.

Краснов. Это ваше дело-с.

Бабаев. Вы торгуете?

Краснов. А это вот наше дело-с.

Краснова. Что ж вы не сядете!

Бабаев и Краснов садятся.

Не угодно ли вам чаю?

Бабаев. Нет, благодарю; теперь не пью чаю.

Жмигулина. Ах, Таня, мы и забыли, что в Петербурге совсем другой вкус. (Бабаеву.) Можно сию минуту кофей сделать.

Бабаев. Нет, вы, пожалуйста, не беспокойтесь: я уж пил. Мы лучше так посидим, потолкуем о чем-нибудь. Веселитесь ли вы здесь? Есть ли у вас развлечения?

Краснова. Нет-с. Какие же здесь могут быть развлечения!

Бабаев. Как же вы время проводите? Неужели всё дома сидите?

Краснова. Большею частью.

Краснов. Да оно так и следует в нашем звании. По-нашему, по-русски: мужик да собака на дворе, а баба да кошка дома.

Жмигулина (тихо Краснову). Учтивей-то вы не можете?

Краснов. Я свое дело знаю.

Бабаев. Так вы хозяйством занимаетесь. Вам, я думаю, трудно было привыкать к новым обязанностям.